От истории фактов к истории представлений
В течение последних 20–30 лет и в особенности в последнее десятилетие мы наблюдаем пересмотр истории. Вернее, пересмотр может быть и позитивным. А в данном случае налицо систематический негационизм, особенно в том, что касается роли СССР во Второй мировой войне. Это — поразительный пример тенденции к разрушению истории.
Во Франции, равно как и во многих других странах, в течение долгого времени существовала традиция, гарантировавшая высокое качество исторических исследований. В университетах преподавали, что история не зависит от пожеланий тех или иных людей. Что история — это социальная наука, стремящаяся к точности. И что эту точность определяют научные инструменты, каковыми являются источники.
Речь идет о работе с источниками не для внушения чего-либо населению, а для выявления процессов принятия решений главами государств, мотивов их решений, того, что стоит на кону. Иначе говоря, нужно не субъективное и не идеологическое видение, не представления, а нужны факты.
Я принадлежу к поколению, которое воспитано на истории фактов и на том принципе, что в основе занятия историей лежит работа с источниками, современными исследуемым событиям. К ним, конечно, можно добавлять различные свидетельства или прессу, однако лишь с целью подтвердить факт при помощи уместного свидетельства, или показать, давала ли пресса верное отображение происходившего.
Чего невозможно было ожидать, по наивности, — это того, что за прошедшие 30 лет данная традиция будет сметена. Она была сметена тем, что я называю триумфом реакции.
Поскольку руководящие классы овладели обществом без всякого сопротивления, в отсутствие оппозиции, представление об истории, которое было им желательно, насаждалось поистине категоричным образом.
Нужно признать, что доминирующая идеология смогла окончательно выстроить нужные ей представления о Советском Союзе лишь после того, как рабочее движение, то есть Французская коммунистическая партия, стало объяснять людям, что СССР был ужасен, с тех пор как Компартия присоединилась к насаждению этого представления.
После Второй мировой войны правящему классу пришлось пойти на определенные социальные компромиссы. Среди них было признание статуса общественного служащего, введенного Морисом Торезом в ноябре 1946 года. Этот статус давал ученым и преподавателям необыкновенную свободу суждения. Вовсе не такую, как в США, где родители, недовольные преподавателем, изложившим эволюционистские или любые не подходящие им исторические тезисы, могут добиться его отстранения.
Но сегодня рядом с педагогами, пользующимися этим статусом, появляется всё больше людей с нестабильным рабочим положением, без постоянной должности. Вследствие этого педагоги-исследователи не могут выйти за навязываемые им рамки.
Кто может сегодня во Франции рискнуть взяться за диссертацию, в которой Советский Союз был бы представлен иначе, чем представляет его Николя Верт, то есть чем-то вроде ада, где людей бросают в лагеря, убивают и т. п.? Если сегодня молодой историк захочет написать об СССР работу противоречащую представлениям, которые обеспечивают карьеру, он этого не сделает хотя бы потому, что не найдет себе жюри для защиты диссертации.
Во Франции, как и во многих других странах, история в социальном отношении скорее реакционная наука. Дети буржуазии здесь окопались основательнее, чем в других науках. Например, география была долгое время наукой с более «народным» и гораздо менее реакционным набором кадров, чем история.
С социально-политическими процессами последних лет эта ситуация обострилась. Раньше в высшей школе все же было минимальное количество студентов из небуржуазной среды. Сегодня таковых больше нет. Это, на самом деле, немаловажный фактор — особенно когда речь идет о такой науке как история, всегда имевшей особые отношения с властью.
Изначально в исторической науке Франции, имевшей свои научные и политические традиции, связанные с французским Сопротивлением, с сильным левым и послевоенным коммунистическим движениями, было скорее позитивное представление об СССР и негативное представление о США.
Марксистское видение сочеталось с голлистским, весьма значимым во Франции. Разумеется, де Голль официально придерживался весьма антисоветской позиции, но его позиция по отношению к американскому империализму была также очень враждебной. Он столкнулся с огромным американским противодействием во время войны, которое продолжилось и позже. И во Франции было распространено мнение, что ее опора на Советский Союз в целом — дело правильное, и что СССР не столь уж ужасен.
Однако в течение последних двух десятков лет при полном отсутствии ответного действия всё было нацелено на то, чтобы представление об СССР как об ужасе стало аналогичным представлению, воцарившемуся о нем в западной прессе после 1917 года. Мы вступили в период совершенно поразительной научной фантастики, когда стало можно говорить что попало о чем попало.
Подобное видение Советского Союза сочеталось с идиллическим видением США со всей их сферой влияния. Было совершено то, что американский историк Диана Пинто, увидевшая это еще в 80-е годы XX века, назвала «коперниковой революцией во французской исторической науке».
Как заметила госпожа Пинто, основываясь на анализе школьных учебников истории 1983 года, произошло переключение на темы советского «ужаса», советской «диктатуры», «недостатка свободы», «повсеместного террора» — существовавшего якобы не только в СССР, но и во всех странах сферы его влияния после 1945 года. В то же время как вся сфера американского влияния, включая Францию, характеризовалась как область «свободы», «самовыражения», короче, счастья.
То, что я говорю, похоже на карикатуру, но, к несчастью, это вовсе не карикатура. В течение последних тридцати, и в особенности последних 20 лет, произошел переход от одного видения истории к противоположному.
Сегодняшние представления о Второй мировой войне действительно строго противоположны представлениям 1945 года. Во Франции в силу целого ряда причин — к этим причинам относится, в частности, опыт войны и оккупации, — существовала убежденность в решающей военной роли СССР в победе в войне. А также убежденность в том, что военная роль США в Освобождении 1944 года была ничтожной и излишней — в силу их обыкновенной периферийной стратегии, следуя которой они начали действовать на континенте лишь тогда, когда соотношение сил было уже определено, когда СССР вышел за пределы своих границ 1940–41 года.
В сегодняшних же представлениях всё в точности до наоборот. За последнее десятилетие, а особенно к последнему празднованию Освобождения, обществу было навязано представление о том, что положительными героями Второй мировой были американские военные, «освободившие Европу». При работе с источниками возникает ощущение, что вы живете на другой планете... Но население завалено телевизионной, письменной и прочей пропагандой того, что США сыграли основную роль в войне и в победе над нацизмом. России же не уделяется в этом вообще никакого места. Поэтому побеждает именно данное представление. А любое мнение противоположного характера не имеет никаких шансов на распространение.
Всё то, что пропагандируется, практически полностью относится к области фальсификации истории. Среди примеров фальсификации — и роль советской армии в Победе, и подлинные цели стран-участниц Второй мировой войны, и что якобы несвобода населения имела место исключительно в странах, попавших под советское «иго», в противоположность западной сфере влияния, в которой «всё сложилось самым наилучшим образом, при полной свободе, с демократическими выборами».
Вот уж несколько лет, как из школьных учебников истории практически исчезла хронология, которая является, как-никак, рамкой, каркасом истории. В XX веке не могло случиться того же, что в XVIII, и детям нужно объяснить, почему произошла историческая эволюция. Но дети уже не могут этого понять. Поскольку нет хронологии, нет и системного изучения по странам или группам стран, или по анализу мировых международных отношений.
Представьте, что из программы изъято изучение кризисов капитализма, изъят кризис 1929 года. Зато внедрено понятие, которое совершенно не научно, что было доказано еще лет 40 назад, — понятие тоталитаризма, рассказом о котором заполнено всё.
Сегодня во всех школьных учебниках, а школьные учебники во Франции традиционно пишутся школьными же преподавателями, но под надзором вузов, есть глава под названием «Тоталитаризм». В ней представлены — подчеркнем, в одной и той же главе! — фашистская Италия, нацистская Германия и сталинский СССР.
Глава снабжена несколькими знаковыми документами и текстами. В случае нацизма — это текст из Нюрнбергских законов сентября 1935 года, отказавших евреям в гражданстве, и, соответственно, символизирующих гитлеровский расизм. В случае Италии — это текст фашистской партии о тоталитарном триумфе фашистского государства. И рядом с этим — речь со съезда Интернационала 1935 года. Между Нюрнбергскими законами 1935 года и съездом Коммунистического Интернационала 1935 года нет решительно никакой связи. Но — это не имеет никакого значения. Всё засунуто в одну корзину.
Есть целое течение в историографии, в основе которого лежит мнение о том, что Сопротивление было «ни к чему». Что оно не сыграло никакой роли с военной точки зрения. Что единственные, кто сыграл значимую роль, — это англо-американские и в первую очередь американские союзники. Что именно они и только они освободили Францию. Есть историки, которые повторяют это вот уж лет 15... Их приглашают на телевидение, печатают в большой прессе. Они пишут исторические статьи в самых влиятельных газетах: «Монд», «Либерасьон».
Стоит ли говорить, что СССР, который подается как страна «страшного Серого волка», уничтожившего не знаю сколько украинцев... 6 миллионов, потом 10 миллионов, потом 16 миллионов... в «специально подстроенном» голоде 1933 года, что эта страна исчезла из рядов действующих лиц Второй мировой войны?
Согласно исследованиям Французского института общественного мнения (ФИОМ) в 1945 году 58 % французов считали, что СССР был главной силой, обеспечившей победу в войне. Для других это были англичане. Об американцах думали примерно 20 %.
Так вот, та же самая организация ФИОМ провела опрос в 2015 году. Этот опрос показал обратное процентное соотношение. Теперь 60 % считают, что военным победителем были США. В Англии это иначе — там то ли 30, то ли 40 % считают, что это были англичане... Во Франции все-таки трудно было бы создать мнение, что война выиграна благодаря французам. Хоть и говорят, что храброму всё посильно, но это было бы уже слишком... Так вот, в 2015 году лишь 20–22 % считают Россию страной-победительницей.
Иначе говоря, все, кроме стариков — старики знают! — и горстки историков, продолживших работать с архивами (но тут нет и одного процента — 0,000...), — кроме них во Франции больше никто не знает, что и как было.
