Судьба гуманизма в XXI столетии
Как мы уже убедились, у Гомера бог Скамандр (точнее, река Скамандр, фигурирующая в виде бога) заступается за одно из племен, входящих в протроянскую коалицию. Гомер называет это племя «пеонянами» (буквально в «Илиаде» говорится: «Многих еще бы пеонян сразил Ахиллес быстроногий, Если бы голоса в гневе Скамандр пучинный не поднял»).
Скамандр сначала выступает на стороне протроянских пеонян, мешая Ахиллу истреблять этих близких к нему, Скамандру, троянских союзников. А потом, осознав, что бог Гефест может своим огнем истребить его, Скамандра, речное, водяное начало, просит извинения у Гефеста и пославших его богов, поддерживающих Ахилла. И клянется, что не будет в дальнейшем помогать троянцам, даже если Троя сгорит в огне.
Обратив внимание на то, что Ахиллес быстроногий, по свидетельству Гомера, избивает не вообще троянцев, а неких конкретных пеонян, мы, естественно, начинаем разбираться с данными жертвами Ахиллеса, воюющими в составе протроянской коалиции.
За разъяснениями мы обращаемся к отцу истории Геродоту, который сообщает нам о том, что Дарий I Великий (550–486 гг. до н. э.), персидский царь из династии Ахеменидов, правивший с 522 по 486 год до н. э., поручил своему военачальнику Мегабазу (516–440 гг. до н. э.), находившемуся, кстати, в сложных отношениях с царем, покорять недопокоренные Дарием народы.
Заканчивая описание похода Дария на скифов, Геродот сообщает о том, что царь «на кораблях переправился в Азию, а в Европе оставил полководцем перса Мегабаза. Некогда Дарий оказал Мегабазу великую честь среди персов таким отзывом о нем: Дарий собирался есть плоды граната, и, как только разрезал первый плод, брат царя Артабан спросил его: «Чего бы царю хотелось иметь в таком же количестве, сколько зерен в плоде граната?» На это Дарий отвечал, что предпочитает иметь столько людей, подобных Мегабазу, чем быть владыкой Эллады. Таким отзывом царь некогда почтил Мегабаза среди персов, а теперь оставил полководцем во главе 80-тысячного войска».
После долгих описаний действий персов в Ливии, обильно снабженных разного рода древнеливийскими сюжетами, которые интересны сами по себе, но в данном месте исследования должны быть опущены, Геродот возвращается к описанию деяний, совершенных Мегабазом по повелению Дария на Балканах.
Кстати, в виде заметки на полях, сообщу читателю, что отношения между Дарием и Мегабазом были далеко не такими безоблачными, как это описывает Геродот. Они были намного более сложными. Дарий отправлял Мегабаза в длительные ссылки, периоды дружеских отношений между ним и Мегабазом сменялись периодами крайней напряженности и так далее. Но в данном случае для нас это не имеет решающего значения. Поэтому считаю необходимым вернуться к тому, что именно Геродот сообщает по поводу деяний Мегабаза. А сообщает он следующее:
«Первым из городов на Геллеспонте персидское войско во главе с Мегабазом, оставленное Дарием в Европе, покорило Перинф (перинфяне не желали признать владычества Дария). Уже раньше Перинф потерпел жестокое поражение от пеонов. Этим-то пеонам, живущим на Стримоне, божество изрекло через оракула идти войной на перинфян. [Изречение оракула гласило]: «Если из стана, расположенного против перинфян, их громко окликнут по имени, то пеоны должны нападать; в противном же случае — не двигаться». Пеоны так и поступили. Перинфяне же разбили стан перед воротами своего города, и здесь по их вызову произошло тройное единоборство. Два воина, два коня и два пса вступили в бой. Одержав победу в двух поединках, перинфяне от радости запели пеан (пеан — хоровая песнь, которую запевали в честь победы. В ней постоянно повторялось восклицание «о, Пеан». Восклицание было обращено к разным богам, в особенности к Аполлону — С.К.). Пеоны же приняли слова этого пеана за изречение оракула. Они рассуждали между собой так: «Прорицание оракула исполнилось. Дело теперь за нами!» Тогда пеоны напали на перинфян, когда те затянули пеан, и разбили врага наголову, так что немного их осталось в живых».
Сообщив далее о том, как Мегабаз осуществлял повеления Дария I не только в Пеонии, но и в соседней с ней Фракии, обсудив нравы фракийцев и других соседних племен, Геродот возвращается к пеонянам. И сообщает о том, что Дарий, увидев однажды женщину-пеонянку, приехавшую в Азию вместе с братьями, восхитился тем, насколько эта женщина трудолюбива. И повелел привести ее вместе с братьями, дабы разобраться с природой этого трудолюбия. Когда сестру и двух ее братьев привели к Дарию, то, как сообщает Геродот, «на вопрос Дария, откуда она родом, юноши ответили, что они пеоны, а это — их сестра. Царь же спросил, что за люди пеоны, где они живут и зачем пришли в Сарды (так назывался город в Азии, где царю встретилась девушка — С.К.). А те отвечали, что пришли они отдать себя под его покровительство. Пеония же расположена на реке Стримоне, а Стримон течет вблизи Геллеспонта; они — потомки тевкров из Трои. Всё это юноши рассказывали, а царь спросил: все ли женщины там такие же трудолюбивые, как эта. Юноши и это охотно подтвердили, потому что ради этого-то они и привели сестру к царю.
Тогда Дарий написал послание Мегабазу, которого он оставил военачальником по Фракии, с повелением изгнать пеонов с их родины и привести к нему вместе с женами и детьми. Тотчас же всадник поспешил с этой вестью к Геллеспонту и, переправившись через пролив, вручил послание Мегабазу. А Мегабаз прочитал послание и, взяв фракийских проводников, выступил в поход на пеонов».
В сущности, все сведения из Геродота, приведенные мной в связи с пеонами, нужны только для того, чтобы важная для нас фраза о том, что пеоны — потомки тевкров из Трои, не была совсем уж оголена и вырвана из контекста. Далее Геродот сообщает о том, как именно Мегабаз выполнял поручение Дария о перемещении пеонов из Европы в Азию. Но это уже избыточно в плане раскрытия темы, обсуждаемой мной в настоящий момент.
Пеоны, согласно Геродоту, — потомки тевкров из Трои. Причем именно тевкров. А согласно Гомеру, бог реки Скамандр заступился именно за пеонов, то есть тевкров.
Сам же этот Скамандр, согласно сведениям, приведенным на предыдущей фазе исследования, породил некоего Тевкра, который отдал свою дочь замуж за Дардана. Соответственно, дарданцами являются все знатные роды троянцев, такие как приамиды, анхизиды... Эсиет и Антенор, как мы убедились, находятся несколько в стороне от этого основного древа. Но в стороне от него находится и линия Скамандра-Тевкра. Да, эта линия переплетена с линией Дардана. Но переплетенность линий не противоречит тому, что речь идет о разных линиях, а значит, и о разных... как лучше в данном случае сказать? Кланах, родах, элитных социальных группах с разными мифологическими идентификациями?
Мы вновь и вновь убеждаемся, что троянское обобщенное сообщество не является единым. Что не только линия Анхиза-Энея сильно отличается от линии Приама-Гектора. И не только две эти линии отличаются от линии Эсиета-Антенора. Есть еще какие-то намеки на расщепление троянского монолита, маркируемые словами «дарданцы» и «тевкры».
Можно ли привести в пользу такого утверждения какие-то сведения или авторитетные суждения, кроме тех, которые уже приведены мною только что?
Прежде всего, можно добыть дополнительные сведения у того же Геродота. Повествуя о восстании эллинов против Дария и его персидского воинства, Геродот вначале подробно разбирает конфликты между эллинами (например, вражду афинян к Эгине, вмешательство в конфликт между ними со стороны Спарты, попытки спартанцев насадить «неправильную» власть в Афинах и так далее).
Далее он повествует о том, как враждующие греческие города заигрывали с персами. Вот один из примеров подобного заигрывания, проводимого неким Гиппием (570–490 гг. до н. э.), афинским тираном, сыном другого тирана Писистрата (602–527 гг. до н. э.). Когда афиняне избавились от тирании Гиппия, то он, как сообщает Геродот, «прибыл в Азию и пустил все средства против афинян: он клеветал на них Артафрену (младший брат Дария, сатрап западно-малоазийской Лидии, имевшей столицей город Сарды — С.К.) и делал всё возможное, чтобы подчинить Афины себе и Дарию. Когда афиняне узнали о происках Гиппия, они отправили послов в Сарды, убеждая персов не верить афинским изгнанникам. Артафрен же велел передать послам: если афинянам дорога жизнь, то пусть они примут назад Гиппия. А афиняне наотрез отклонили эти предложения, сообщенные послами. Не согласившись же, они твердо решились открыто воевать с персами.
Как раз во время такого враждебного настроения к персам прибыл в Афины милетянин Аристагор, изгнанный из Спарты царем Клеоменом. Ведь этот город был тогда после Спарты самым могущественным из остальных эллинских городов. Аристагор явился в народное собрание и повторил то же самое, что он уже сказал в Спарте. Он говорил о богатствах Азии и о персидской военной тактике, о том, что в бою они не применяют ни щита, ни копья и поэтому их легко-де одолеть. К этому он добавил еще, что Милет — афинская колония и что долг Афин как могущественной державы спасти город. Аристагор давал всевозможные обещания и просил так настойчиво, пока не убедил афинян. Ведь многих людей, очевидно, легче обмануть, чем одного: одного лакедемонянина Клеомена ему не удалось провести, а 30 000 афинян он обманул. И вот, афиняне постановили поэтому послать на помощь ионянам 20 кораблей под начальством Меланфия, одного из самых уважаемых афинских граждан. А эти корабли стали началом всех бед для эллинов и варваров.
Аристагор же отплыл вперед. По прибытии в Милет он принял решение, от которого не ожидалось никакой пользы ионянам. Да это и не входило в замыслы Аристагора (он хотел этим только раздражить царя Дария). Тиран послал вестника во Фригию к пеонам, которых Мегабаз переселил с реки Стримона как пленников в Азию. Когда вестник пришел к пеонам, то сказал им вот что: «Пеоны! Послал меня Аристагор, тиран Милета, предложить вам свободу, если вы пожелаете последовать его совету. Вся Иония охвачена восстанием против царя. Теперь вы можете благополучно возвратиться на родину. Добраться до моря вы должны сами, а оттуда уже мы позаботимся [о вас]». Услышав эти слова, пеоны с радостью согласились. С женами и детьми они поспешно направились к морю. Некоторые из них, впрочем, побоялись идти и остались во Фригии. Прибыв на побережье, пеоны переправились оттуда на Хиос. Когда они уже были на Хиосе, на берегу появился большой отряд персидской конницы, преследовавшей пеонов по пятам. Так как персы уже не нашли пеонов, то послали им на Хиос приказание возвратиться. Пеоны же не подчинились; тогда хиосцы отправили их с Хиоса на Лесбос, лесбосцы же перевезли в Дориск, откуда они по суше прибыли в Пеонию».
Мы убеждаемся, что для Геродота пеонийский сюжет отнюдь не является проходным и что вся эта история с пеонами в Древней Греции имела достаточно существенный характер, то есть обладала и неким развитием, и общегреческим значением.
Далее Геродот повествует о том, как эллинам удалось взять город Сарды и сжечь этот важный для персов лидийский город. А также отдельно о том, что в городе Сарды в огне погиб храм богини Кибелы. О богине Кибеле поговорим отдельно. Что же касается Геродота, то он далее повествует о том, как персы начали отвечать на уничтожение города Сарды, как они разгромили ионийцев, которых зачинатель этой истории Аристагор побудил восстать против персов, как сам этот Аристагор, да и Афины в целом, предали ионийцев, как ионийцы продолжили борьбу, уйдя с насиженных мест («Ведь вина их перед Дарием была слишком тяжкой. Они отплыли в Геллеспонт и подчинили Византий и все остальные города в той области», — сообщает нам Геродот).
Далее Геродот сообщает о множестве сражений между Дарием, возмущенным поведением афинян, и различными греческими (в основном, ионийскими) коалициями.
Сообщая о всех этих перипетиях, Геродот, в числе прочего, сообщает нам и о том, что Гимей, один из тех, кому Дарий поручил расправу над мятежниками, «повел свои войска в Геллеспонт и захватил все эолийские города в Илионской области, подчинил он также и гергифов — остаток древних тевкров. Однако сам Гимей во время подчинения этих городов и племен занемог и скончался в Троаде».
Ну вот, читатель... Вновь приходится приводить развернутые цитаты с тем, чтобы крупицы необходимых сведений не оказались абсолютно оголены и вырваны из контекста. В сущности, всё, нам необходимое, — это сюжет с пеонийцами и фраза Геродота о том, что гергифы — это «остаток древних тевкров». Но вряд ли можно вырвать из сюжета, в который это встроено, данные сведения, не обессмыслив их если не полностью, то уж как минимум частично.
Древнегреческий писатель Афиней жил в Египте на рубеже II–III веков нашей эры. То есть более чем через полтысячи лет после Геродота. Афиней — автор обширного сочинения «Пир мудрецов». В XII книге этого сочинения Афиней вспоминает, что именно говорил Гераклид Понтийский во II книге своего сочинения «О справедливости».
Гераклид Понтийский (387–312 гг. до н. э.) — это древнегреческий философ, ученик Платона, написавший десятки сочинений самого разного характера — в том числе и нравственного. Отрывок одного из этих сочинений приводит Афиней. В отрывке говорится:
«Город милетян пал от бедствий, рожденных роскошью и гражданскими распрями, ибо в нем каждый, не зная чувства меры, истреблял своих врагов до самого корня. Так, когда зажиточные граждане вступили в войну с простонародьем, которое звали гергитами, и поначалу верх одерживал народ, то изгнавши богатеев из города, они собрали детей изгнанников на току и предали преступнейшей казни — насмерть затоптали волами. Зато и богачи, взявши верх, обмазывали своих пленников смолою и заживо сжигали всех вместе с детьми. Говорят, что когда они горели, было явлено много знамений: священная олива вспыхнула сама собой, а бог Аполлон, долго отказывавший им в вещаниях, на вопрос «за что?» ответил так: «Много печалит меня беззащитных убийство гергитов, Участь сгоревших в смоле и навеки увядшее древо».
Читатель, не склонный к особому, так сказать, трепетному чтению Геродота, вполне вправе негативно отнестись к обилию цитат из этого автора. Поэтому я, перед тем, как двигаться дальше, позволю себе короткое отступление, призванное если не к тому, чтобы нейтрализовать это негодование читателя (задача-максимум), то хотя бы к тому, чтобы разъяснить мою собственную позицию (задача-минимум). Последнее, кстати, тоже немаловажно в исследованиях, основанных на определенного рода поисковых блужданиях. При том, что данное исследование относится именно к таковым.
Есть такой весьма уважаемый мной исследователь Михаил Леонович Гаспаров (1935–2005). Это блистательный исследователь, один из лучших учеников Марии Евгеньевны Грабарь-Пассек (1893–1975). Мария Евгеньевна сама по себе была исследователем высочайшего уровня. Но — и это бывает особо редко — она сочетала свой высочайший исследовательский дар с педагогическим талантом. Одним из выращенных ею (или при ее участии, если кому-то такая формулировка покажется более корректной) блистательных исследовательских «цветов», взрастающих порой на великой античной почве, является Михаил Леонович Гаспаров. Перу Гаспарова принадлежит, в частности, книга «Рассказы Геродота о греко-персидских войнах и еще о многом другом». В этой книге Михаил Леонович даже не упрощает (хотя и упрощает, конечно), а своеобразным образом упорядочивает бесконечно им любимого Геродота ради того, чтобы избавить его современных читателей от того блуждающего стиля с элементами нагромождений, который, как мне представляется, неразрывно связан с присущим далеко не однозначному и далеко не всегда достоверному Геродоту великим историческим талантом.
Михаил Леонович считал иначе. И несмотря на то, что я никогда не буду погружен в античность с той глубиной, с которой погружался Михаил Леонович, мне кажется, что он в данном случае неправ. Как неправ был очень талантливый русский писатель Иван Алексеевич Бунин (1870–1953), восхищавшийся гением Толстого, но считавший, что Толстого можно переписать, избавив от ненужных длиннот, и тогда им можно будет еще сильнее восхищаться. Длинноты Толстого и нагромождения Геродота — для меня являются неотъемлемым, неизымаемым слагаемым литературной или исторической гениальности. Поэтому следование за Геродотом — это мучительный, но не бессмысленный процесс. Это не зачтение больших цитат ради выковыривания отдельных слов. Это погружение в определенный мир с тем, чтобы этот мир ответил на твои вопрошания. Мир устроен так, что он может и не ответить. Но тут всё зависит от тебя. Как говорят в таких случаях — по вопросам и ответы. Так давайте спрашивать по-настоящему, веря в возможность получить ответ и зная, что его можно не получить.
Повествуя о походе на Грецию Ксеркса I (521–465 гг. до н. э.), сына Дария I, усмирившего сначала восстания в азиатских частях персидского царства, Геродот говорит о том, что на исходе пятого года своего правления Ксеркс I «выступил в поход с огромными полчищами. Это было, безусловно, самое большое войско из известных нам. С этим войском не могло сравниться ни войско Дария [в походе] на скифов, ни скифское войско, когда скифы, преследуя по пятам киммерийцев, вторглись в Мидийскую землю и, покорив почти всю Переднюю Азию, там поселились (из-за чего впоследствии Дарий и выступил в поход отомстить скифам). Точно так же, по сказанию, [было гораздо меньше] и войско Атридов в походе на Илион, и мисийцев, и тевкров (они еще до Троянской войны переправились в Европу по Боспору, покорили всех фракийцев, дошли до Ионийского моря и на юге — до реки Пенея)».
Тем самым, Геродот говорит, что некие тевкры не только покорили фракийцев (есть современные историки, которые всё пытаются выводить из фракийцев как из первоисточника), но и заняли существенную часть Греции, пройдя Грецию насквозь и выйдя к Ионическому морю, находящемуся между западной Грецией и восточной Италией. Могут сказать, мало ли что говорит Геродот.
Но, во-первых, если мы занимаемся социокультурными идентификациями, то любое суждение древних для нас ценнее современных данных, опертых на факты.
А во-вторых, в вопросе о тевкрах и Древней Греции Геродот блистательно разбирается. Он может путаться в вопросах о Скифии или Гиперборее, да и то не всегда. Но свою территорию и динамику захлестывающих эту территорию древних племенных волн он, повторяю, знает блестяще. А значит, мы должны исходить из того, что (внимание!) ДО Троянской войны, понимаете, до, а не после, некие тевкры очень сильно разобрались с греческими территориями, на которые они нахлынули не абы откуда, а из Малой Азии. Тем самым, по Геродоту, имело место предтроянское, а не посттроянское — подчеркну это еще раз и буду подчеркивать неоднократно — нашествие неких могучих тевкров на Грецию, причем нашествие, осуществлявшееся из Азии (Малой, разумеется) в Европу.
Это не имеет никакого отношения к походам «народов моря», которые осуществлялись в посттроянский период (под посттроянским имею в виду период после Троянской войны). Речь идет о другом нашествии, причем по масштабам Геродот сравнивает его с нашествием Дария, нашествием скифов, то есть с очень могучими древними военными нашествиями, для осуществления которых нужны могучие народы, не так ли?
Уже обсуждавшийся нами блестящий, хотя и очень авантюристичный исследователь Генрих Шлиман в своем исследовании «Илион. Город и страна троянцев» пишет:
«Во времена Геродота обитатели города Гергифы всё еще считались остатками древних тевкров, которые вместе с мисийцами переправились через Босфор в Европу еще до Троянской войны и, завоевав всю Фракию, пробивались вперед, покуда не дошли до Ионийского моря (современная Адриатика), в то время как на юге они дошли до самой реки Пеней».
Кто такие мисийцы, о которых говорит Шлиман? Это вопрос далеко не простой. Однозначного ответа он не имеет. То, что говорит Геродот (а Шлиман здесь нам нужен только для того, чтобы проверить правильность нашего прочтения этого великого древнегреческого историка), содержит в себе вполне внятное утверждение о малоазийском генезисе данного народа.
Все более поздние рассуждения для нас имеют меньшее значение.
А вот что об этом утверждении Геродота говорит Шлиман. Сначала Шлиман оговаривает иную, негеродотовскую версию генезиса и мисов, и тевкров.
«Согласно некоторым авторам, — пишет он, — эти мисийцы, скорее всего, были фракийцами, которые переправились в Азию из Европы». Но только лишь мы успеваем огорчиться по поводу того, что современная панфракийская концепция с ее адресацией чуть ли не к единому фракийскому корню получает подтверждение и у Шлимана, как Шлиман взрывает вышесказанное, заявляя, что, де-мол, это некоторые авторы всё пытаются вывести из фракийцев, а (цитирую Шлимана) «другие, среди них Геродот, как кажется, считали мисийцев подлинно азиатским племенем, близкородственным лидийцам, на язык которых очень походил мисийский язык».
Так значит, мы правильно прочитали Геродота? По крайней мере, наше прочтение совпадает с прочтением Шлимана. Да и все прочие, сколь бы им ни хотелось «танцевать от фракийской печки», вынуждены, обсуждая тему тевкров, признать, что Геродот в вопросе о тевкрах, мисийцах и пр. танцевал совсем от другой печки — автохтонно-малоазийской.
Так ли это важно, спросит читатель. По мне, так это предельно важно. И именно продираясь к этой предельной важности я постоянно цитировал Геродота.
(Продолжение следует.)
