Третий сценарий

В чем главный итог двух горячих донбасских лет? В том, что Донбасс на наших глазах за два года превратился в огромное Приднестровье. То есть в территорию, которая сформировала свою, по сути, регулярную армию, причем далеко не малочисленную.

Территорию, поддерживаемую Россией, но способную проявлять собственную гражданскую политическую активность.

Территорию, способную восстановить жизнь и обеспечить, пусть и несовершенное, но постоянно растущее качество этой жизни.

Территорию, являющуюся очагом внутриукраинского сопротивления.

Все, кто драл горло по поводу того, что либо-либо — либо Россия введет напрямую свои войска на Донбасс, либо этот Донбасс окажется под бандеровцами, — оказались опозорены. На практике реализован не первый сценарий, который предвещали горлопаны и который предполагал бандеровские марши в Донецке, и не второй сценарий, предполагавший прямое присоединение Донбасса к России.

На практике оказался реализован третий сценарий. Тот самый, который я описал во время своего недолгого пребывания в Донецке. Можно организовывать вокруг данной констатации те или иные вопли. Но нельзя отрицать очевидное — реализацию именно этого третьего сценария. Но, может быть, все-таки, вместо него надо было реализовывать второй? Такой патриотичный, такой обаятельный в своей простоте и окончательности.

Давайте порассуждаем об этом. И для начала признаем, что политика — это искусство возможного. Возможное — это то, что можно реально осуществить. Это то, что можно осуществить в тех условиях, которые существуют. Перефразируя известное высказывание одного великого советского политика, можно сказать: «У меня для вас других условий нэт».

Можно ли было, присоединив Крым к России, присоединить к ней аналогичным образом и Донбасс? В каком смысле «можно было бы»? В том смысле, что российская армия могла бы занять определенную территорию, разгромив армию Украины? В этом смысле можно было сделать всё, что угодно. Российская армия могла без всяких проблем занять и Донбасс, и прилегающую к Донбассу территорию, позволяющую обеспечить более удобную связь между Крымом и основной территорией Российской Федерации, и весь причерноморский юг Украины (так называемую большую Новороссию), и всю территорию Украины, находящуюся по левую сторону Днепра. Российская армия, наконец, по своим возможностям могла за несколько дней войти в Киев или взять под контроль всю Украину.

Но вряд ли есть в Российской Федерации вменяемые люди (я не о политиках даже говорю, а просто о людях), которые готовы были бы рассматривать данный вопрос, сообразуясь только с возможностями российской армии. Мол, какую территорию она может занять, такую и должна. Чем больше, тем лучше.

Российская армия в нынешнем ее состоянии может достаточно быстро занять очень большую территорию. Даже не буду, чтобы не дразнить гусей, описывать, какую именно.

Но возможности армии — это один из факторов в сложнейшей многофакторной системе. Задействовать этот фактор необходимо с оглядкой на остальные факторы. Например, на фактор под названием «обоснование права на нечто подобное».

Даже те, кто уповает на силу, никогда не действуют, пренебрегая этим правовым фактором, он же — легитимность. Свое право на действие необходимо обосновывать всегда.

И тут одно дело — крымский референдум и, сколько бы ни занимались казуистикой наши враги, совершенно особый статус Крыма, непонятно каким образом оказавшегося в составе Украины вообще, Крыма, безусловно, всегда сохранявшего совсем уж очевидную тягу к России.

А другое дело — осуществление крымского варианта присоединения в условиях, когда нет крымской однозначности, крымской абсолютной определенности. Причем, определенности именно многофакторной.

Но предположим, что в условиях очевидной, вопиющей незаконности майданных украинских «приключений», в условиях бандеризации, то есть фашизации Украины, в условиях антирусского бандеровско-украинского безумия проблема легитимации занятия нами территорий, которые в большей или меньшей степени отличаются от Крыма по тем или иным факторам, могла бы быть решена. Разве это единственная проблема?

Занимая определенную территорию сопредельного государства, ты должен просчитывать последствия. Рано или поздно от тебя потребуют (причем тем более резко, чем в большей степени ты не учел все факторы, кроме силы), чтобы ты эту территорию перестал занимать. Этого потребует — в случае, если ты поведешь себя таким образом, — не только Запад, но и ООН. У Израиля были очень высокие покровители. Но в итоге он отдал Сектор Газа, и от него требуют, чтобы он отдавал другие занятые территории.

Опять же можно наплевать на все требования международного сообщества. Можно с этим самым сообществом, которое окончательно единым не будет никогда, разрывать отношения сколь угодно радикально. Имея ядерное оружие, сырьевую самодостаточность и огромную территорию, можно в этом смысле наплевать на очень и очень многое.

Наверное, всё же мало кто скажет, что наплевать можно даже на ведение против России тех или иных форм войны. Не ядерной войны — ее на настоящий момент не развяжет никакой, сколь угодно радикализовавшийся в своей русофобии, Запад. Но ведь всё не сводится к ядерной войне. Запад легко может, если его очень сильно разозлить, подбить на военные действия против России несколько второстепенных стран, таких как Турция, Азербайджан, Польша.

Можно наплевать и на это и в течение долгого периода вести относительно победоносные войны против ряда среднемасштабных стран, поддержанных Западом.

Но, во-первых, намного проще взять и восстановить Советский Союз.

Во-вторых, наши элиты этот самый Советский Союз зачем-то разрушали. Его же не только ЦРУ разрушало. Его разрушали элиты, желающие, например, вхождения в Европу (стратегическая мечта Андропова и его учителя Куусинена, да и не только их).

А еще то же самое делали элиты, которые хотели вкусить от европейского комфорта, усесться сразу на два стула — местного российского олигарха и суперпроцветающего элитного западного прожигателя жизни.

Эти элиты отказались от своих вожделений?

Кто-то ухватил железной, например, чекистской рукой за шиворот всех представителей этих элит и отправил их за рубеж (или в Воркуту, Магадан и так далее)? Что-то не видно ничего подобного.

Между тем, любые радикальные присоединения сопредельных территорий могут быть осуществлены только после суперрадикальной внутренней чистки, отсутствие которой я только что констатировал. Причем это должно осуществляться по принципу: вначале подобные внутренние чистки, затем построение на их основе новой системы (политической, экономической, социальной и так далее) и только затем — переход к политике тех или иных присоединений.

А предложение сначала начать те или иные присоединения, более резкие, нежели крымское, а потом приступить к чисткам и смене всей системы жизни страны — это даже не авантюра, это просто дурдом.

Мы имели и имеем то, что имеем. Определенное государство, определенную систему, определенные элиты, определенное общество.

Не меняя всё это радикальным образом, нельзя наращивать присоединения, не проиграв достаточно быстро холодную, да и иные войны, порожденные таким наращиванием.

Еще раз оговорю: я не утверждаю, что этого нельзя делать вообще. И я даже не хочу обсуждать, насколько это в принципе эффективно. Я всего лишь утверждаю нечто, как мне кажется, вопиющим образом очевидное — невозможность осуществления каких-либо простых, откровенных присоединений, более радикальных, нежели крымское, в условиях существующей элиты, существующей системы, существующего общества, существующих стратегических политических установок.

Изменив всё это, можно многое. Не изменив этого, причем, еще раз подчеркну — предварительно, и начав поступать так, КАК БУДТО ты это всё изменил, можно только сокрушительно проиграть. На такой проигрыш и была сделана ставка.

Враги — настаиваю на том, что они и только они, — понимая всё, что я описал выше, хотели, чтобы под ура-патриотические вопли Россия, не перейдя на новые рельсы, замахнулась на прямые присоединения, более радикальные, нежели крымское. И проиграла всё на протяжении одного года или полутора лет.

Я не худшим образом информирован о реальных целеполаганиях различных сегментов нашей актуальной элиты. То есть элиты, проводящей курс, принимающей решение, и так далее. Конечно, в огромной степени проводит курс и принимает решение глава Российского государства. Но ни в одном государстве мира проведение курса и принятие решений не является прерогативой одного лица. У этого лица есть окружение. Оно разбито на определенные сегменты. И, полностью подчиняясь воле главы государства, каждый из элитариев, находящихся в каждом из этих сегментов, стремится внести свою лепту, пусть и малую, в то или иное принимаемое решение.

Так вот, я настаиваю на том, что ни в одном из сегментов такой элиты не было никого из тех, кто хотел каких-то присоединений, более радикальных, нежели крымское. Никто и ни в одном сегменте этой элиты ничего подобного не хотел. То есть если бы глава государства вдруг приказал это делать, то взяли бы под козырек. Но и глава государства этого делать не хотел. Потому что, если бы он захотел, он бы в точности именно это и сделал. Его желание и нежелание тут имеет не просто огромное, а абсолютное, решающее значение.

Но пусть кому-то кажется, что есть какое-то число людей (иногда называемых чуть ли не Политбюро), способных в силу своего статусного положения класть на чаши весов того или иного решения свои крохотные гирьки. Мне лично эти попытки разыскать нынешнее Политбюро кажутся малоэффективными, но я готов рассуждать, исходя из принятия подобной чужой версии, согласно которой это Политбюро существует.

Так вот, если существует оно — не неопределенные сообщества дяденек и тетенек в длинных машинах с большими деньгами, надувающих щеки и верещащих о своих возможностях на что-то влиять, а именно такое Политбюро, разбитое на профессиональные и идеологические сегменты (хозяйственники, чекисты, военные, либералы, консерваторы, «голуби», «ястребы» и так далее), то ни один из членов этого Политбюро, кого бы в него ни вводили те или иные мудрецы, не хотел каких-либо присоединений более крупных, нежели крымское. И не клал свои крохотные гирьки, позволяющие поколебать чаши весов того или иного решения, на чашу, которая предполагает расширение присоединений, хотя бы и минимальное.

Ну, так и зачем же тогда в реальности отправились на определенные территории какие-то сомнительные солдаты удачи, утверждавшие, что их чуть ли не сама власть туда направила для подготовки прямого ввода российских войск на территорию Донбасса, да и не только?

Они отправились туда, во-первых, по воле фигур, ни в какое Политбюро не входящих и имевших очень специфические мотивы.

Они отправились туда, во-вторых, по воле тех, кто хотел дискредитировать власть, обвинив ее в предательстве Донбасса.

Они отправились туда, в-третьих, для того, чтобы поднять мятеж, дискредитировав власть и раскрутив себя в виде новых соискателей неких властных возможностей.

Все это было изначально понятно каждому, кто не занят общими рассуждениями по поводу Политбюро, а как-то, пусть и не лучшим образом, информирован о реальных позициях тех или иных представителей различных элитных сегментов.

И всё это должно было стать окончательно понятно кому угодно после того, как заехавшие на донбасскую землю специфические туристы, сумевшие внушить наивным представителям борющегося Донбасса, что они посланы высшей российской властью, начали оставлять территории, то есть сначала позорно и необоснованно убегать из Славянска, Краматорска и других городов, а потом готовить бегство из Донецка. Эти туристы теперь уже сами рассказали о том, что они готовили это бегство. И их ближайшие сподвижники рассказали.

Ну, так как это можно было не понять? Как это мог не понять после позорного оставления Славянска, Краматорска и других городов не только аналитик с той или иной осведомленностью, но и просто любой здравомыслящий гражданин?

Недавно один такой разжиревший турист появился аж в какой-то из коммунистических тусовок, причем не самых мелких. И представители этой тусовки стали радостно вилять хвостами: вот, мол, какое счастье нам подвалило. Представители этой тусовки не знают, что данный турист и его банда откровенно заявляли о намерении вырезать коммуняк, называя оных абсолютной нечистью, позором земли русской?

Два года длится донбасское сопротивление бандеровцам. И первое, что бросается в глаза сегодня, — это разного рода двусмысленность, накрученная вокруг позорной страницы, повествующей о том, как турист заехал, наврал с три короба, замкнул на себя определенные возможности, свалил, протух окончательно и до сих пор болтается на каких-то задворках общественного процесса. Сколь же велики эти задворки и сколь они неадекватны? И как же двусмысленны те, кто опекает эти, якобы патриотические, задворки?

Второе, что бросается в глаза сейчас, по прошествии этих горьких двух лет, — это разделение людей, участвующих в процессе, на спринтеров и стайеров. Одно дело — приехать в лихорадочно обсуждаемый российским телевидением Донбасс и сколь угодно героически сражаться там против бандеровцев на протяжении относительно короткого срока.

Конечно же, каждый, кто хоть три недели так сражался (а не бежал позорно с территории, как турист, сдавая ключевые города), заслуживает предельного уважения. Но время показало, что долгий и упорный труд в Донбассе — ратный и иной — является уделом людей, соединяющих в себе романтичную героичность и совокупность неромантических качеств. Таких, как трудолюбие, психологическая устойчивость, способность не выгорать в условиях неромантического этапа в жизни донецкого сопротивления, способность к долговременной сплоченности на идейной основе.

Немногие оказались способными ко всему этому. И совсем уж немного оказалось тех, кто способен действовать в этих условиях в качестве единого сплоченного коллектива, готового и к реальным сражениям на войне, и к информационным баталиям, и к непрерывному интеллектуальному саморазвитию, непрерывной политучебе, и к идеологической деятельности, и ко многому другому.

В числе этих немногих очевидным образом находится донецкая «Суть времени». Наш романтизм не выгорел, но он соединился с мощным и долговременным тяжелым трудом, а такое соединение всегда представляет собой продукт особой силы духа, обеспечивающий соединение силы, стойкости и смысла.

Моя констатация — не восхваление, а всего лишь фиксация факта, очевидного для всех, кто сейчас сражается на Донбассе. Я ведь не говорю об уникальности «Сути времени». Я говорю, что таких, кто обладает высшеперечисленными качествами, оказалось совсем немного. И я не укоряю этим других. Я просто говорю, что есть спринтеры, а есть стайеры.

Третье, что представляется крайне важным, — это реальное единство мертвых и живых. Оно для нас носит не декларативный характер. Наши мертвые герои — а мы рассматриваем их в единстве со всеми героями, павшими на Донбассе, — фактически подвели черту под определенным этапом в деятельности нашей организации. Мы и изначально, в общем-то, не собирались шутки шутить. Но после того, как героически погибли наши товарищи, стало ясно, что всё приобрело совсем уж серьезный характер. И что надо этому характеру соответствовать.

Наши погибшие герои сражаются в едином строю вместе с живыми. И живые держат этот строй, в том числе, и в силу своей ответственности перед мертвыми.