Уничтожали ли большевики отечественную культуру?
На первый взгляд миф «Большевики уничтожали культуру» кажется одним из тех перестроечных штампов, для опровержения которых достаточно просто оглянуться по сторонам и вспомнить реальное отношение к культуре в совсем недавнем прошлом страны.
В большинстве городов бывшего Советского Союза еще сохранились школы, дома детского творчества, университеты, дворцы культуры, библиотеки, музеи, театры, организованные в сталинские годы. Многие еще помнят, что СССР действительно был самой читающей страной в мире. Каждый советский школьник усваивал ленинскую максиму «Учиться, учиться и учиться», а комсомолец знал, что «коммунистом стать можно лишь тогда, когда обогатишь свою память знанием всех тех богатств, которые выработало человечество».
Но что-то с советской культурой действительно было не так, если до сих пор сотни представителей советской научной и творческой интеллигенции продолжают настойчиво заявлять о тотальной войне с культурой, которая велась в СССР.
Вот что пишет, например, «православный» историк Олег Платонов: «По философии большевизма, деятели чужой для него культуры становились врагами и подлежали уничтожению...»
А это — «либеральный» историк Николай Сванидзе: «Ленину было плевать на культуру. Он говорил Луначарскому: ваши театры давно в гроб пора положить...»
Столь же известный «либеральный» историк Юрий Пивоваров: «Для меня все великие стройки коммунизма, всё замечательное советское кино — ничто по сравнению с тем, что сделано с... русским языком, русской культурой, русской церковью и так далее. Ничто все эти великие победы коммунизма, потому что человека убивали в человеке».
И, конечно, Владимир Жириновский, по образованию — специалист по турецкому языку и литературе: «Большевики вообще всё уничтожали, уничтожили всю элиту дореволюционной России, всех лучших... всех тех, кого Россия взращивала тысячу лет, копила богатства».
Миф о «большевиках, уничтоживших культуру» активно поддерживают люди с научными званиями, он живет на страницах учебников, на «исторических» порталах в интернете. В каком-то смысле для огромного числа людей миф оказался сильнее исторической реальности. Ситуация даже хуже перестроечной, когда сохранялось уважение к фактам, источникам, научности как таковой. Сегодня ничего этого, увы, нет.
Начинала создавать этот миф первая волна русской эмиграции после Октября 1917 года. Несколько миллионов человек, оказавшихся за пределами России в годы Гражданской войны, представляли себе происходящее в России как «черный передел» под предводительством «хамов» — мужиков, полупьяных матросов и пролетариев.
Это находило отражение в эмигрантских газетах, журналах, мемуарах — например, в «Записках о революции» Ивана Наживина или романе «И звери, и люди, и боги» Фердинанда Оссендовского. Это было и в произведениях ряда крупных писателей, оказавшихся в эмиграции: Аркадия Аверченко, Ивана Бунина, Ивана Шмелева.
Вот отрывок из «Солнца мертвых» Шмелева: «Великие города — великих! Стоите ли вы еще? <...> Смотри, Европа! Везут товары на кораблях, товары из стран нездешних: чаши из черепов человечьих — пирам веселье, человечьи кости — игрокам на счастье, портфели из «русской» кожи — работы северных мастеров, «русский» волос — на покойные кресла для депутатов, дароносицы и кресты — на портсигары, раки святых угодников — на звонкую монету. Скупай, Европа! Шумит пьяная ярмарка человечьей крови... чужой крови».
Если читать Оссендовского или Наживина, или воспоминания коллаборационистов Краснова и Туркула, которых не хочется цитировать из этических и эстетических соображений, то всё еще хуже — «кровавые большевики» грабят и убивают Россию, хрустят русские кости, льется русская кровь. Русской культуре конец, потому что «воцарился Хам».
Однако с окончанием Гражданской войны и первыми успехами большевиков в государственном строительстве и культурной политике подобные представления стали сходить на нет. После восьми лет войн и хаоса не только восстанавливали экономику, но и открывали по всей России, а затем и республикам Союза, дворцы культуры и музеи, частью коллекций которых становились якобы «разграбленные» произведения искусства.
А еще большевики провели масштабную кампанию по ликвидации безграмотности, строили школы, училища, вузы, библиотеки. Вчерашние «пьяные матросы» становились высокообразованными офицерами, вчерашние рабочие и крестьяне — мастерами и инженерами, стремительно рос общий культурный уровень народа.
С первых лет Советской власти в России переиздается русская классика, воспеваются Пушкин и Толстой. Уже в 1920-х в СССР начали издаваться большими тиражами не только шедевры мировой литературы, но даже Аверченко, Бунин и Шмелев: стремление большевиков приобщить народные массы к хорошей литературе оказалось важнее резко негативной позиции этих писателей по отношению к советскому «врагу».
Великий подъем культуры, то новое, что в ней появляется: фильмы Эйзенштейна и Довженко, авангардная архитектура, новая поэзия, — восхищают весь мир. И, в том числе, большую часть русской эмиграции.
К концу 1920-х годов возрождение Советской России стало очевидно даже для убежденных монархистов. Вот как оценивал в 1928 году большевистский план первой пятилетки, включая его производственные и культурные показатели, великий князь Александр Романов в своем выступлении перед членами Клуба Армии и Флота в США: «Я стал узнавать то об одном, то о другом конструктивном шаге московского правительства и ловил себя на том, что шепчу: «Браво!» <...> Россия больше никогда не опустится до положения мирового отстойника. Ни один царь никогда не смог бы претворить в жизнь столь грандиозную программу... Нынешние правители России — реалисты. Они беспринципны — в том смысле, в каком был беспринципен Петр Великий. Они так же беспринципны, как ваши железнодорожные короли полвека назад или ваши банкиры сегодня, с той единственной разницей, что в их случае мы имеем дело с большей человеческой честностью и бескорыстием».
А значительная часть русских эмигрантов, покинувших страну в годы Гражданской войны, смогла не просто сказать большевикам «Браво!» по примеру великого князя Александра, а вернуться на Родину. Вернулись и многие видные деятели науки и искусства.
Однако миф о большевиках как уничтожителях культуры не исчез. Он возродился и получил новое развитие в середине 1930-х в нацистской Германии. В 1936 и 1937 годах евразиец-эмигрант Петр Савицкий выпускает в Берлине брошюры «Разрушающие свою родину» и «Гибель и воссоздание неоценимых сокровищ».
Часть первой брошюры посвящена «распродаже музеев СССР», вторая — в основном, «разгрому русского зодческого наследия».
Автор, называющий себя патриотом России, даже признает исторические успехи Советской власти и пишет: «Россия и Украйна находятся на неслыханной восходящей... они... призваны определить своим творчеством грядущую эпоху мировой истории».
А далее он, в основном ссылаясь на свидетельства разрушения объектов культурного наследия, которые приводит советская пресса, переходит к главному: «Во втором десятилетии своего существования коммунистическая власть показала себя ожесточенным и ни перед чем не останавливающимся разрушителем ценнейших памятников истории материальной культуры».
Для этого вывода он специфически «интерпретирует» факты. Например, Савицкий перечисляет несколько архитектурных памятников в Архангельске, о сносе которых с негодованием пишет Илья Эренбург в советской печати, а далее заявляет, что «Архангельск не существует более как город искусства». Из того, что в туристическом путеводителе не указан ряд дворцов в Ленинграде, делает вывод, что «они погибли все без исключения». Из фактов продаж произведений искусства за рубеж делает вывод о «распродаже половины музеев» СССР.
Конечно же, эти выводы были сразу подхвачены германской пропагандой. А в эпоху холодной войны, начиная с 1960-годов, их начали воспроизводить и развивать советологи из США и других стран Запада. Причем именно факт продажи за рубеж картин из музеев СССР в конце 1920 — начале 1930-х годов стал системообразующим в формировании мифа об уничтожении культуры Советской властью.
У нас этот миф начали активно распространять в последние годы перестройки. Перестройщики включили в оборот основные тезисы из брошюр Савицкого и работ американских советологов. Из них, видимо, наиболее важна книга Роберта Уильямса «Dumping Oils: Soviet art sales and soviet-american relations’ («Русское искусство и американские деньги, 1900–1940»).
В 1988–1990 годах в журналах «Смена» и «Огонек» миллионными тиражами печатались «откровения» о репрессиях Советской власти против интеллигенции, сносе памятников, разграблении церквей, жесточайшей цензуре и «распродаже» культурных ценностей Эрмитажа.
Наиболее важной публикацией по Эрмитажу стала статья Александра Мосякина «Продажа», опубликованная в «Огоньке» в 1989 году. Мосякин подробно описывает «шесть лет культурного террора» в конце 1920 — начале 1930-х годов, когда Советская власть санкционировала продажу части картин «Эрмитажа». Фактически статья эмоционально пересказывает книгу Уильямса. Но в этой публикации еще важнее предисловие к статье Мосякина академика Дмитрия Лихачева.
Приведем ключевые выдержки из этого предисловия: «В Эрмитаже были выставлены «малые голландцы». Они в значительной степени повлияли на возникновение живописи передвижников. В том же Эрмитаже собраны замечательные портреты. Это помогло русскому портрету достигнуть своей высоты. <...> Памятники архитектуры многих выдающихся иноземных мастеров были перед глазами студентов в их родных городах. Разрушение памятников стало разрушением культуры, гибелью современного мастерства. <...>
С чего сегодня надо начинать? Я полагаю — с открытия архивов. Хотя многие из них также уничтожены. Вообразить глубину трагедии, которая произошла с нашей культурой, невозможно. Это бездонная пропасть. Но трагедия требует своей истории, своих историков. Время не ждет, историю эту надо писать уже сегодня. <...> Только таким образом мы создадим историю нашей трагедии. Историю нашей культуры. <...>
Религия, как бы к ней ни относиться, — это всё равно культура. <...> Мы видели в религии только суеверия и не слишком горевали, когда они искоренялись. <...> Продали на Запад за бесценок древнейший Синайский кодекс Библии, Коран с кровью пророка Али, Новый Завет, переписанный митрополитом Алексием... удар по религии оказался ударом по культуре.
И сегодня многие ценности уходят из страны. Только написав историю продажи собственной культуры, мы сможем это остановить...»
Текст Лихачева — это уже своеобразный «манифест», а сам Лихачев — фигура культовая для советской интеллигенции. Академик, Герой Социалистического Труда, лауреат множества наград и премий. Пострадавший в годы «Большого террора», позже был «обласкан» и властью, и публикой, возглавлял Советский и затем Российский фонд культуры. Лихачев, безусловный авторитет для советских граждан, первым из перестройщиков перешел от перечисления «преступлений» власти — к утверждению о невозможности «вообразить глубину трагедии, которая произошла с нашей культурой» и призыву «создавать... историю нашей трагедии. Историю нашей культуры».
Призыв был услышан. На страницах советских журналов и газет стали появляться многочисленные «кальки» со статьи Мосякина под названиями типа «Распродажа», «Продажа» и «Грабеж». Вплоть до буквальных совпадений, взятых у советологов из США и из брошюр Савицкого — о «тоннах картин», вывезенных из СССР, и о разграблении «чуть не половины музейного фонда России».
Нужно подчеркнуть, что этот миф был опровергнут еще в начале 90-х историком Юрием Жуковым. В его книге «Операция «Эрмитаж» 1993 года были обильно представлены документы из архивов, рассекречивания которых добивался академик Лихачев, и подробно описаны факты продаж картин и драгоценностей из Гохрана и музеев СССР иностранным коллекционерам, которые действительно происходили с 1929 по 1934 годы.
Однако книга Жукова — доктора наук и крупного специалиста именно по истории охраны культурного наследия в СССР — вышла, а миф продолжали активно тиражировать толпы журналистов. Хотя расследование Жукова, расширенное и дополненное, было переиздано в 2005 году, в век всесилия интернета, творцы мифа его предпочли «как бы не заметить».
Реальные объемы продаж произведений искусства из музейных фондов СССР за рубеж, которые происходили в 1920–1930 годах, давно рассекречены и описаны. Очевиден и чрезвычайный, вынужденный характер данной меры, которая позволила СССР получать иностранную валюту и расположение зарубежных магнатов, обеспечивших инвестиции, технологии и специалистов для технологического рывка. Также известно, что речь не идет о «многих тысячах шедевров».
В октябре 1925 года при Госторге РСФСР была создана организация «Антиквариат», которая занималась скупкой у населения антиквариата за рубли с последующей продажей за рубеж за валюту. В первые два года работы «Антиквариат» занимался экспортом, доход от которого обеспечивал страну средствами на охрану культурно-исторического наследия. Однако затем приоритеты изменились.
На XV съезде ВКП(б), состоявшемся 2 декабря 1927 года, глава Наркомата торговли Анастас Микоян рассказал делегатам о направлениях внешнеэкономических связей, используемых для развития страны и индустриализации, и объяснил, что концессионное привлечение иностранной техники и иностранных капиталов и техническая помощь достичь поставленных целей не позволяют. Отсюда следовала необходимость резкого увеличения товарооборота между СССР и мировым рынком для валютного обеспечения индустриализации.
При этом Микоян указал на то, что хлеб уже не будет являться основной позицией экспорта: «Этот год будет у нас трудным годом, ибо хлеб почти выпадает из экспорта... нужно все силы напрячь, чтобы поднять другие статьи экспорта. Мы должны привлекать для экспорта каждую мелочь, не брезгуя ни десятками, ни сотнями тысяч рублей».
Одной из предполагаемых статей получения валютных средств должен был стать антиквариат. Руководство наркомата решает задействовать все имеющиеся торгпредства за границей для сбыта запасов «Антиквариата». Но на склады «Антиквариата» шедевры не попадали, поскольку еще 19 сентября 1918 года Совет Народных Комиссаров (СНК) принял постановление «О запрещении вывоза и продажи за границу предметов особого художественного и исторического значения».
Любой предмет искусства, прежде чем попасть в структуру Внешторга, проходил серьезнейшую экспертизу специалистов. Если исследуемый предмет был художественно и исторически ценным, он попадал не на рынок антиквариата, а пополнял коллекцию одного из советских музеев.
Однако 23 января 1928 года СНК СССР принял постановление «О мерах к усилению экспорта и реализации за границей предметов старины и искусства», которое сыграло важную роль в судьбе тех музейных ценностей, утрату которых ставят в вину большевикам. И в 1929 году это постановление, увы, заработало.
Почему так произошло? Дело в том, что почти одновременно со стартом первой советской пятилетки начался мировой экономический кризис 1929–1933 годов. Цены на мировых рынках обрушились почти на всё, что мог экспортировать за валюту Советский Союз: на зерно, древесину, руду и т. д. СССР и до начала кризиса находился в фактической экономической блокаде, теперь же поступления валюты, на которую за рубежом покупались технологии, станки, оборудование, нанимались специалисты, резко упали.
В ситуации, когда уже согласованные закупки иностранной техники и технологий для индустриализации оказались под угрозой срыва, руководство СССР решило привлечь заинтересованных людей на Западе для того, чтобы обеспечить СССР «полулегальные» валютные поступления. Заинтересованных людей было немало, но главную роль сыграли три коллекционера.
Одним из них стал крупный английский нефтяной магнат армянского происхождения Галуст Гюльбенкян. В его биографиях обычно отмечают — «торговал нефтью с Советским правительством». В реальности же он в 1929 году предоставил СССР экспортную квоту своей крупной компании «Тёркиш ойл» для продажи советской нефти на мировом рынке. В обмен на это Гульбенкяну, страстному коллекционеру, дали возможность купить ряд картин из основных фондов Эрмитажа.
Другим «другом» СССР стал Эндрю Меллон — банкир, миллиардер, министр финансов США с 1921 по 1932 год. Пожертвовав четырнадцатью ценными картинами из Эрмитажа, проданными Меллону через посредников в 1930 и 1931 годах, СССР получил возможность экспортировать в США ряд товаров, включая марганцевую руду, с минимальной ввозной пошлиной. После ухода Меллона с поста министра отношения с ним прекратились.
Среди охотников за предметами старины из советских музеев был и «самый старый друг» СССР Арманд Хаммер. Он в начале 1920-х был главным «концессионером», обеспечивал поставки в нашу страну техники фирмы Ford и продажу на экспорт зерна и пушнины. В обмен на продвижение интересов СССР на мировом рынке правительство еще в то время «закрывало глаза» на скупку Хаммером предметов старины. В эпоху «Антиквариата» Хаммер возвращается к покупке картин в СССР.
Некоторые американские источники, например книга Эпстайна «Арманд Хаммер. Тайное досье», отводят Хаммеру чуть не главную роль в вывозе культурных ценностей Советского Союза за границу, однако реальных доказательств этого тезиса нет. А вот тот факт, что Хаммер очень активно содействовал экспорту в СССР американской техники от машин и оборудования до целых заводов, подтвержден документально. Его за это даже пытались обвинять в шпионаже в пользу Советского Союза.
Картины и произведения искусства составляли малую часть того, что «Антиквариат» продавал из Эрмитажа. Продавались в основном драгоценности, мебель, предметы декоративно-прикладного искусства, религиозные принадлежности. Но и среди них были вещи чрезвычайно ценные — например, упоминавшийся Лихачевым «Синайский кодекс», самый древний на тот момент список Нового Завета, проданный в Англию за 100 тысяч фунтов (миллион золотых рублей).
Продажи картин из основных фондов прекратились в 1934 году. К этому времени СССР смог мобилизовать резервы для финансирования индустриализации. «Распродажа» была остановлена решением Политбюро от 15 ноября 1934 года: «Об Эрмитаже. Прекратить экспорт картин из Эрмитажа и других музеев без согласия комиссии в составе тт. Бубнова, Розенгольца, Стецкого и Ворошилова».
В период с 1929 по 1934 годы из Эрмитажа было продано 1450 картин, из которых 34 являлись шедеврами мирового уровня. От продажи СССР получил валюту на 25 миллионов золотых рублей ($12,5 миллионов долларов США по курсу 30-х годов).
Критики подчеркивают, что это составило всего 1 процент от валютного объема внешней торговли, и задают вопрос: стоило ли оно того?
Стоило! Потому что Советский Союз, кроме этого «процента», получил «полулегальные» каналы экспорта советской нефти, которые предоставил Гульбенкян (и которые обеспечивали стране около 15 процентов валютных доходов!), а еще лоббистские возможности Меллона на американском рынке и высокую заинтересованность Хаммера в поставках в СССР важнейшей американской техники и технологий...
Все это позволило выдержать беспрецедентные темпы индустриализации. Без успешного проведения которой, подчеркнем, уже через 10 лет и от Эрмитажа, и от всей России не осталось бы ничего: в 1941 году сокровищам советских музеев угрожали уже совсем другие «хищники».
Из государственного Эрмитажа за пять лет, с 1929 по 1934 годы, были, повторим, проданы 34 картины художников «первого ряда»: Рембрандта, Рубенса, Боутса, Ван Эйка, Ван Дейка, Веласкеса, Перуджино, Боттичелли, Рафаэля, Тициана, Тьеполо, Пуссена, Веронезе. Безусловно, их утрата была сильным ударом по музейной коллекции Эрмитажа. Но значит ли это, что «большевики уничтожали Эрмитаж»? Однозначно нет.
Надо вспомнить, что это большевики фактически создали Эрмитаж, сделали его сердцем «культурной столицы» и одним из величайших музеев на планете. Это Советская власть передала Эрмитажу огромные частные коллекции Российской Империи. Советская власть отдала для их размещения весь комплекс зданий на Дворцовой набережной Санкт-Петербурга. Советская власть спасла бесценные экспонаты Эрмитажа во время блокады Ленинграда и пополнила его залы произведениями искусства, полученными после победы в Великой Отечественной войне.
Однако во многих популярных изданиях объективного описания истории Эрмитажа в ХХ веке нет, а упоминание о «разграблении коллекции» в 1920–1930 годах — есть обязательно. Например, вот как описан весь советский период истории в книге об Эрмитаже из серии «Великие музеи мира» ИД «Комсомольская правда»: «После революции 1917 в собрание Эрмитажа поступили многочисленные произведения искусства из национализированных дворянских собраний. К сожалению, в первые годы советской власти по решению правительства из коллекции музея были проданы уникальные полотна (в том числе «Венера перед зеркалом» кисти Тициана), в настоящее время являющиеся жемчужинами крупнейших мировых музеев». А сразу после процитированных предложений идет фраза «Особого внимания заслуживают сохранившиеся с имперских времен интерьеры...» Надо понимать — остатки былого величия, которое не успели «распродать» большевики.
В действительности, хотя первые робкие попытки законодательно защитить культурные ценности Империи предпринимались еще в царской России, именно большевики впервые в нашей истории взялись это дело всерьез.
Ситуация в России к октябрю 1917 года была катастрофической: запад страны был охвачен войной, после Февральской революции продолжались крестьянские погромы усадеб и церквей, подогреваемые скупщиками краденого, которые массово «расплодились» с февраля.
Большевики сразу же назначили комиссаров по защите ценностей Зимнего дворца. 12 ноября 1917 года дворец по особому распоряжению наркома А. Луначарского был объявлен музеем, были также назначены ответственные за охрану всех загородных дворцов. А с 18 ноября было организовано расследование пропажи ценностей из Зимнего дворца, разграбленных после Февраля, и многое удалось найти.
Уже 30 ноября 1917 года под руководством искусствоведа Василия Верещагина создается объединенная комиссия по защите искусства. Сразу же началась работа по изучению крупнейших частных художественных коллекций (Шереметевых, Строгановых, Н. П. Лихачева и Т. Н. Мятлевой и др.), дворцов великого князя Николая Михайловича, принца Ольденбургского, Мраморного дворца. Все культурные ценности перевозились в государственные учреждения: в Эрмитаж и Русский музей.
Защищать историческое наследие Кремля назначили Казимира Малевича. Была организована московская комиссия по спасению ценностей. Собранные редкости передавались в Румянцевский музей и Оружейную палату.
В 1918 году очередь доходит до усадеб Московской области. Кусково, Останкино, Архангельское, ряд других усадеб освободили от незваных обитателей и установили надежную охрану. Затем власть взяла под свой контроль и охрану городскую усадьбу Юсуповых в Большом Харитоньевском переулке, Кутузовскую избу в Филях.
Государственная система охраны памятников во главе с Отделом по делам музеев и охраны памятников искусства и старины (Музейный отдел) формировалась под контролем наркома просвещения Анатолия Луначарского в 1918–1920 годы.
Хотя работа шла в разгар Гражданской войны и иностранной интервенции, уже в середине 1919 года было изучено 215 усадеб, преимущественно Подмосковья и Центра. В результате удалось сохранить уникальные в архитектурном и художественном отношении памятники.
Спасенные объекты культурного наследия стали основой коллекций музеев. На территории РСФСР только за 1918–1920 годы было создано 246 музеев!
Сотрудники Музейного отдела организовывали научные экспедиции. В том числе в 1919 году две экспедиции по Волге, а в 1920 г. — экспедиции по Северной Двине и Белому морю. Значительную роль в исследовании и сохранении региональных культурных ценностей сыграло краеведение. В начале 1920-х годов было создано Центральное бюро краеведения, в 1920-е годы количество краеведческих организаций в стране выросло в десять раз.
В целях противодействия разграблению усадеб и церквей, вывозу ценностей за рубеж уже в 1918 году были приняты важные декреты «О памятниках республики», «О запрещении вывоза и продажи за границу предметов особого художественного и исторического значения», «О регистрации, приеме на учет и сохранении памятников искусства и старины, находящихся во владении частных лиц, обществ и учреждений». Всего за 1918–1924 годы правительством большевиков было издано более 20 декретов, обеспечивающих сохранение культурного достояния страны.
Музейное дело также не стояло на месте. Если в 1913 году в Российской Империи было 213 музеев, включая их филиалы, то к 1941 году в СССР их было 916, в том числе около 400 краеведческих, около 80 искусствоведческих и более 50 исторических.
Такой рост стал следствием целенаправленной государственной политики. За десять лет с 1926 года по 1936 год финансирование отраслей культурного строительства выросло в 24 раза, в 1936 году государство выделяло на эти цели уже около 13,5 млрд рублей. Рост затрат на общее образование и воспитание детей за эти десять лет увеличился в 22,7 раза, а расходы на поддержку и пропаганду искусства — почти в 120 раз.
После Великой Отечественной войны СССР за считанные годы восстановил почти все утраченные и разграбленные захватчиками музеи и в дальнейшем лишь увеличивал их число, в особенности в национальных республиках, а также наращивал и обогащал музейные коллекции.
А вот в годы перестройки начался новый этап разрушения музейного дела в нашей стране. Д. Лихачев не случайно в 1989 году писал в упомянутом выше предисловии к статье Мосякина «И сегодня многие ценности уходят из страны». А в постсоветской России процесс утраты музейных ценностей и разрушения множества музеев, лишающихся полноценного государственного финансирования, как признают многие искусствоведы, приобрел буквально катастрофический характер.
Из вышесказанного можно сделать следующие выводы:
1. Большевики с самого начала были заинтересованы в сохранении культурного наследия страны.
2. Задача повышения образовательного и культурного уровня широких слоев населения в Советской России и СССР была поставлена на тот же высший уровень приоритетов, что и насущные экономические вопросы и вопросы обороны.
3. Продажа музейных ценностей в 1929–1934 годах была вынужденным, чрезвычайным шагом, связанным с необходимостью обеспечения форсированной индустриализации страны в условиях нарастающих военных угроз.
4. Трактовка факта этой продажи большой частью современных публицистов и историков — тенденциозная и лживая, так как они вырывают его из исторического контекста. Но именно на основе этой трактовки создается миф о большевиках, разрушивших отечественную культуру.
5. В то же время разрушение культурной сферы и падение общего образовательного и культурного уровня населения в постсоветской России давно стало общепризнанным фактом.
Для перелома этой опаснейшей тенденции необходимо обращение широких масс к собственной истории и реальным достижениям отечественной культуры. И, в том числе, к опыту построения большевиками уникальной, не имеющей мировых аналогов системы народного образования и культурного просвещения.
Но пока эти возможности закрыты от общества нагромождением лжи.
