Бедность духовная и материальная
В 58-й статье из цикла «О коммунизме и марксизме» Сергей Ервандович доказывает, что центральное место в коммунистической повестке XXI века должна занять борьба с «потреблением» как особым образом жизни, лишающим людей не хлеба насущного, но хлеба духовного. Отнимающим у них всё, что отличает человека от животного, делающим их слабыми и управляемыми. А в итоге — не позволяющим людям отстоять даже минимальное материальное благополучие, завоеванное их предками.
Конечно, XXI век принес с собой совершенно новые вызовы. Мир XIX и XX веков, особенно в годы до Великого Октября, был далек от «общества потребления»: капиталисты действовали грубее, да и не было у них таких тонких инструментов, какие появились в эпоху СМИ, интернета, гуманитарных технологий и высокоэффективного производства. Однако не зря Сергей Ервандович призывает обратиться к мировой культурной традиции. Передовые мыслители еще несколько столетий назад поняли, куда движется западный мир. И особенно остро это почувствовали в нашей стране, где издавна с трепетом относились к проблемам человеческой души.
Александр Герцен — философ, без которого невозможно представить классическое русское «западничество» — посетил в 1848 году Францию и уехал оттуда с неутешительным выводом: «Европу охватило разложение». Что же вызвало столь радикальную оценку? Конечно, наша интеллигенция легко впадала в крайности: поражение французской революции 1848 года, встреча с побежденным Джузеппе Гарибальди, торжество реакции в России — всё это не могло не вызвать отчаяния в сердце и без того пессимистичного Герцена. Однако встревожило его нечто иное, чем сиюминутные неудачи.
«В современной Европе нет юности и юношей». Народ может — и будет — восставать, организовывать партии, бороться за свои права в парламенте... Но на каждом его действии отныне лежит отпечаток мещанской дряхлости. Не только западная элита превратилась из рыцарей в лавочников, но и европейский народ потерял свою правду, свою тайну, свою особую жизнь, отторгавшую элитный «декаданс». Крестьянин может свергнуть «хозяина», но только затем, чтобы занять его место и вкусить всех мещанских благ. Революции, меняющие систему, закончились — началась борьба отдельных людей за власть.
Герцен видит, что в закабаленном, задавленном царизмом русском крестьянине остается больше «личности», чем в заграничном буржуа. У него сохранена связь с особой народной культурой, духом, трудом. Он не познал «греха» частной собственности и крайнего индивидуализма. С этого момента Герцен становится крайним сторонником «особого русского пути». Не потому даже, что он видит в отечественной культуре нечто «мессианское», заложенную Богом высшую миссию. Нет, Герцен утверждает только одно: ни в коем случае нельзя повторять пути Запада! Россия должна миновать капитализм. Пусть даже для этого придется защищать от нападок «либералов» ненавистного царя — отсталость лучше, чем путь, гарантированно ведущий к гибели человеческой души.
Шел XIX век. Не было еще ни СМИ, ни развитых гуманитарных технологий, ни технической возможности создать общество потребления, ни фашистских партий, подавляющих любые ростки революционности. Было сложно себе представить, что кто-то может замахнуться на остановку истории. И тем не менее, вся мировая культура била тревогу не столько по поводу «скверных условий труда», сколько по поводу «обесчеловечивания».
Маркс видел опасность капитализма не в том, что рабочему «мало платят», да и не в пролетариате было дело. Создатель коммунизма бил тревогу по поводу того, что человека лишают его «родовой сущности» — то есть человечности. Джек Лондон в «Железной пяте» покажет, что страдают от этого не только «низшие классы» — сами капиталисты оказываются «перемалываемыми» системой.
Николай Федоров — философ религиозный, писавший как бы на далекую от марксизма тему всеобщего воскрешения, отмечает: воскресить — не значит сделать человека просто бессмертным. Воскресить — значит изменить материальность человека так, чтобы оказались изгнанными все мелочные страстишки, скука, лень. Смерть для него не ограничивается гибелью физической оболочки, но предстает в первую очередь как смерть внутренняя, личностная.
Кузьма Петров-Водкин, «красный» живописец, уже в начале ХХ века прибывший в Европу, пришел к тем же выводам, что и Герцен. Он сравнивает современного ему западного гражданина с древним помпейцем: от него не останется ничего, кроме «сохраненных лавой оболочек». После смерти он принесет космосу только «пустую дребедень». Петров-Водкин также обращается к русскому народу, с которым он «договорился... землю обновить» и «пробудить жизнь». Эта русская идея обновления не чужда и Марксу, сравнившему труд с огнем (Прометеевским?), переплавляющим материю.
Антуан де Сент-Экзюпери, переживавший тяготы простых рабочих, тем не менее писал: «Каторга не там, где работают киркой. Она ужасна не тем, что это тяжкий труд. Каторга там, где удары кирки лишены смысла, где труд не соединяет человека с людьми».
Этот ряд мыслей можно продолжать дальше и дальше. Идеал революционеров и «народников» всегда включал в себя труд, борьбу, вечную тревогу и неудовлетворенность. Их целью было не «освободить» людей от всякого труда, даровать им спокойствие и комфорт, ввести в райский сад, странно напоминающий парк развлечений. Революция, оканчивающаяся мещанством, была их главным кошмаром — от Герцена до Маяковского («опутали революцию обывательщины нити»), от Лондона до Еврипида (переживавшего уход из жизни героического).
Советский красный проект должен был увести Россию от капиталистического пути, ведущего в мещанское болото. В этом качестве его приветствовали даже на Западе. Трансформация СССР не есть поражение какого-то «экономического проекта», провал чьего-то «эксперимента». Это — разрушение надежд многих и многих поколений самых разных людей, сокрушительный удар по человечеству. Не в «справедливом распределении» была цель СССР, и не в социальной защищенности. Ставки были гораздо выше — человек. Религиозные люди могут сказать «спасение души» (славянофилы утверждали, что именно с ней борется современный им Запад).
Эта цель примирила западников и славянофилов, большевиков и не ушедшую к белым часть царизма. Эта цель едина для атеистов и верующих. С ней связана широчайшая красная традиция в мировой и русской культуре. Только возвратив ее, мы можем говорить про возрождение коммунизма и надеяться на победу.
