«Россия вступает в полосу мещанства — самый гнусный ее период»
16 сентября на Всероссийском демократическом совещании Скобелев говорит, что перед демократией стоят две задачи: создание нового политического строя и спасение всего хозяйственного аппарата.
«Захватить власть мы могли бы еще 27 февраля, но… мы знали, что ближайшим наследником самодержавного строя являются буржуазные элементы, и в первые дни революции мы всю силу своего влияния употребили на то, чтобы помочь буржуазным имущим элементам оправиться от смущения перед неизвестностью за судьбы страны и прийти к власти».
Говоря об истории коалиции, он заявляет:
«Вполне понятна сугубая осторожность представителей цензовых интересов во Временном правительстве по отношению к нашим мероприятиям и их недоверие к государственному опыту тех слоев, которые мы представляли… Блистать особенным опытом мы не считали себя вправе… Когда же мы приходили с конкретными мероприятиями… тогда нам удавалось преодолевать все классовые сопротивления цензовых элементов…
Конечно, с точки зрения механики самой работы нам часто приходило в голову: легко работать в коллегии, где не было бы никаких противоречий. Но, товарищи, техника работы самого аппарата Временного правительства не может быть поставлена выше интересов всего государственного организма… Устранение от власти промышленной буржуазии ставит перед рабочим классом ни чуть не менее сложный и ответственный вопрос о взаимоотношении его интересов с интересами крестьянской демократии…
К участию во власти должны быть привлечены все те классы, которые имеют будущее в буржуазно-капиталистическом хозяйстве… Без привлечения промышленной буржуазии… мы с промышленной и хозяйственной деятельностью не справимся… Власть демократии без цензовых элементов будет властью однородных социалистов, а может быть, и товарищей-большевиков…
Широкие массы от их мероприятий в ближайшие месяцы не получат достаточно ощутимых результатов… Они также проклянут эту власть и окружат ее ненавистью, как и всякую другую власть, неспособную дать на другой день хлеба и мира… и тогда кадетская партия станет знаменосцем всероссийского обывателя и всероссийского мещанина…
Надо признаться: кончился не только медовый месяц революции, романтики, порыва революционной демократии, но, по-видимому, заканчивается и второй фазис творческого порыва молодой демократии в области разрешения фактических задач. И страна с 80% неграмотного населения, и ее революция вступают в полосу мещанства, — самый тяжелый и самый гнусный период революции».
Далее он защищает идею коалиции не только с цензовыми элементами, но и с кадетами, не замешанными в выступлении Корнилова.
Зарудный (бывший министр юстиции) говорит:
«С тяжелым чувством на душе я подчиняюсь убеждениям организаторов Совещания и выступаю перед вами, чтобы исповедаться, чтобы сказать вам, к каким выводам привел меня четырехмесячный опыт служения во Временном правительстве. С тяжелым чувством, потому что я и теперь думаю, что Временное правительство и в прежнем, и в новом составе верно отбывает свою службу народу. И если тем не менее я считаю необходимым его преобразование, то только потому, что исключительные условия этого требуют…
Три вывода я делаю из своего опыта. Первый вывод — это обязанность правительства Российской республики сделать созыв Учредительного собрания действительным явлением…
Второй вывод — тот, что содействовать осуществлению в жизни Учредительного собрания может только то правительство, в котором все его члены совершенно неотложно почувствовали бы необходимость исполнения этой задачи…
И третий вывод — это необходимость для правительства принципа коалиционности».
Затем оратор переходит к аргументации своих положений.
«Но, друзья мои, если это так, то поймите, какое минимальное время осталось до созыва Учредительного собрания, и скажите со спокойною совестью, не закрадывается ли к вам в душу червь сомнения, что Учредительное собрание, быть может, не будет созвано!..
И если я прав, если такая опасность действительно существует, то согласитесь, что нужно сделать все, чтобы уничтожить ее. А разве для этого не надо разрешить вопрос об обороне, разве, если за Ригой и Якобштадтом последует Двинск, Псков и Петроград, можно быть уверенным в созыве Учредительного собрания?..
Итак, первое условие — это отстоять нашу землю. Второе условие — внутренний порядок. Анархия может повести к срыву Учредительного собрания»...
По поводу программы преобразований, отстаиваемой социал-демократами, он говорит:
«Не время сейчас строить подобные программы. Я, конечно, принимаю программу 14 августа и подписываюсь под ней вполне, но, товарищи, подумайте сами, разве мыслимо до Учредительного собрания провести эту программу?.. Ведь до Учредительного собрания осталось мало времени, а в этой программе имеется целый ряд первостепенной важности государственных реформ…
Говорят, что если нельзя провести, то, по крайней мере, можно приступить к ее исполнению: но для того, чтобы приступить, требуется много подготовительных мер, которые требуют также известного времени, и безрассудно было бы думать, что в один месяц можно это сделать…
Я этим не хочу сказать, что новое правительство не должно поставить перед населением все те вопросы, которые намечены в программе 14 августа. Для правительства эта программа должна определять его направление, но первостепенным вопросом для русского правительства должен быть вопрос о внешней безопасности и о созыве Учредительного собрания. В этом направлении Временное правительство, из кого бы ни состояли его члены, должно действовать дружно…»
По поводу места Советов он говорит:
«Но, конечно, для того чтобы коалиционное правительство могло действовать с полным авторитетом, оно должно опираться на известный орган народного представительства. Такой орган, несомненно, должен быть. Ибо, с каким уважением ни относиться к отдельным лицам — я лично являюсь величайшим поклонником нынешнего главы нашего правительства, — но тем не менее, будучи величайшим его почитателем, я в то же время скажу, что не желал бы одному ему доверить управление Россией… (Шумные рукоплескания.)
В результате кризисов правительства — настал такой момент, когда вся власть оказалась в руках одного человека. Кем она была ему поручена? Несколькими министрами-социалистами! Когда разыгралась корниловская история, и когда нам министр-председатель во Временном правительстве об этом сообщил, он сделал вывод о том, что он должен быть уполномочен на все чрезвычайные меры для подавления ожидаемых беспорядков, с другой стороны, намекнул на то, что данное правительство подлежит до известной степени реорганизации. И стоило ему на это только намекнуть, как все министры взяли листы бумаги и написали свои прошения об отставке…
Я должен сделать одну оговорку, лично я — отказался от этого… (Аплодисменты.) Я это объясню — пусть не обижаются мои друзья, — я это объясню известным гипнозом. Им показалось, и эту минуту самым лучшим передать эту власть, а самим уйти. Оказалось, что это ни к чему не привело. На другой же день, несмотря на нашу отставку, нас призвали, с нами советовались, нас оставили, в конце концов. (В зале дружный смех.) Вот вы смеетесь, товарищи, а тогда было не до смеха. (Аплодисменты.) Тогда было необходимо работать день и ночь. Положение было тяжелое, и не на кого было опереться в смысле общественного органа. (Голос с места: «А Советы?»)
Советы? Я вам сейчас отвечу. Я вам скажу. Советы сами в то время не считали себя такого рода органом. Лучшее доказательство этому, что два министра-социалиста и после корниловского заговора вышли из состава министерства. Таким образом, к Советам обратиться мы не могли. Но я должен отметить, что в подавлении мятежа Корнилова мы в значительной степени обязаны Советам».
Критикуя правительство, Зарудный заявляет:
«Если за этим вы посмотрите на целый ряд других областей управления, то вы увидите, что нет у нашего Временного правительства такой правильной работы, которая соответствовала бы понятиям парламентарного правительства в иностранной политике. С самого начала мы слышали две вещи: стремиться к боеспособности армии и к ускорению мира на демократических началах. И вот, что касается мира, то за полтора месяца, пока я был членом Временного правительства, я не знаю, делало ли Временное правительство в этом отношении что-нибудь. Я не видел этого! (Аплодисменты и голос с места: «Ничего не делало!»)
Когда я в качестве члена Временного правительства осведомлялся об этом, я не получал ответа… Вот почему, товарищи, если бы был такой общественный орган, который мы называем предпарламентом, то этого быть не могло. Такой орган должен быть, — это второе положение.
Третье положение, — для полного успеха правительства должна быть коалиция… Здесь бросали кадетам обвинения, что они саботировали правительство и были чуть ли не участниками корниловского заговора. Я должен сказать, что это неверно. Может быть, многие кадеты участвовали в корниловском заговоре. Я не знаю. Но я утверждаю, что те кадеты, которые были в рядах членов Временного правительства, отнеслись к заговору Корнилова как к совершенно неожиданному, и они первые сказали, что выход один: диктатура социалиста — Александра Федоровича Керенского. (Голоса с мест: «А Юренев?»)
Вот говорят о Юреневе, наиболее левом из кадет. Про него создалась слава, совершенно неправильная. Юренев управлял министерством, в котором нельзя прерывать работу. Министерское положение было неопределенное, и он в тот же день сдал дело товарищу. Я спрашивал его тогда: почему вы поспешили? Он ответил: «Я не могу иначе, дело не терпит». Вот, единственно, почему Юренев поспешил сдать свою должность. Никакого отношения к Корниловскому заговору Юренев не имел…
Я перехожу к моему конкретному предложению: я считаю, что из нашей среды нынешнего Совещания необходимо выделить орган, которому бы мы поручили войти в контакт с Временным правительством для организации того предпарламента, о котором я говорил. Причем желательно включение в этот предпарламент и членов других организаций и партий, и в частности кадетов, (Голос: «Правильно!».)
Перед этим предпарламентом должно было бы отчитываться правительство. Вот вывод из того тяжкого опыта, который я вынес во время моего служения во Временном правительстве».
Пешехонов отстаивает коалицию с кадетами, говорит: «Да, в дни корниловщины кадеты держали себя, быть может, не очень хорошо (смех), и я скорблю об этом, потому что это затруднило коалицию». Говоря о платформе, заявляет: «Не требования, а жертвы должны мы принести».
Авксентьев отстаивает коалицию и предпарламент.
Церетели говорит, что
«непомерное усиление личного момента в управлении демократическим государством… создало систему, несостоятельность которой для всех очевидна и которую теперь придется ликвидировать.
Правильно или неправильно было то, что в момент натиска Корнилова… глава правительства ощутил необходимость противопоставить Корнилову революционную единоличную власть? Я думаю, что это неправильно… Я думаю… что если самой революцией, самой демократией возносится отдельный ее представитель на высоту, отрывающую его от демократической почвы, то пусть она сама пеняет на себя, если на этой высоте у ее представителя закружится голова».
Далее он настаивает на немедленной организации предпарламента и на коалиции.
Кучин говорит об «удивительной самоотверженности и стойкости», которую российские войска проявляли в боях под Ригой, и о том тяжелом впечатлении, которое у них сложилось, когда они читали в петроградских газетах клевету на себя. «Эти презренные органы печати ни с чем не считались». («Прежде всего центральный орган к.-д. клеветал на армию», — кричат с мест). Далее оратор говорит о тяжелом впечатлении у солдат от корниловского выступления, призывает напрячь усилия по восстановлению боеспособности армии, высказывается за коалицию.
Войтинский указывает ряд мероприятий для повышения боеспособности армии. Прежде всего, твердая революционная власть, которой доверяет демократия; твердая и энергичная политика мира; очищение командного состава от враждебных революции элементов, необходима рекомендация командному составу от армейских организаций, демократизация штабов; власть комиссаров не должна расширяться за счет прав армейских организаций и т. д.
Верховский говорит о тяжелой материальной и продовольственной нужде, которую несет армия, говорит, что теперь впервые на деле будет проводиться единение командного состава с подчиненным составом.
Гаврилов выражает протест от имени союза казачьих войск на то, что совет их союза не был приглашен на Демократическое совещание, говорит, что Каледин является отравителем истинно казачьего настроения и т. д.
Меньшевик-интернационалист Ларин обратился с письмом в редакцию «Рабочего пути» по поводу своего вступления в большевистскую партию. Причина — неприятие им оборонческой позиции.
«Речь» пишет, что на днях освобожден Крыленко.
«Социал-демократ» печатает воззвание железнодорожных рабочих московского узла с призывом жертвовать в пользу бастующих кожевников, а также благодарность центрального стачечного комитета кожевников за отчисления в пользу стачечников со стороны рабочих многих городов.
