Правительство приняло решение о смертной казни в России
11 августа с Керенским встретился государственный контролер Кокошкин по поводу вчерашнего приезда генерала Корнилова:
«11 августа утром ко мне явился Кокошкин с заявлением о том, что сейчас же выйдет в отставку, если не будет сегодня же принята программа генерала Корнилова. С большим напряжением, но мне удалось эту историю потушить».
По признанию Керенского, заявление Кокошкина «произвело на него ошеломляющее впечатление».
«Надо вспомнить исключительное напряжение политических страстей перед Московским совещанием… Выход групп министров из Временного правительства (так как за Кокошкиным, вероятно, последовали бы остальные министры к.-д.) накануне открытия Всероссийского совещания… из-за корниловских «требований» сделал бы дальнейшее сохранение национального равновесия невозможным».
Милюков поясняет:
«Керенский был уверен, что «большевики справа» этим «могли бы воспользоваться для подготовлявшейся попытки создать на Московском совещании так называемую сильную власть, во всяком случае отклонить правительственный курс вправо». Он даже и настойчивость Савинкова и Корнилова объяснял как попытку «срыва» Московского совещания. И Кокошкин получил обещания, которые дали ему возможность не настаивать на своей немедленной отставке».
Состоялось заседание Временного правительства по поводу его выступлений на государственном совещании. Керенский вспоминает:
«Когда зашел вопрос о том, что будет сказано по вопросу об армии от имени Временного правительства… то прежде всего было предложено заслушать докладную записку Верховного главнокомандующего…
С согласия генерала Корнилова я огласил его первую записку (от 3 августа)… началось ее очень острое обсуждение… Временное правительство приняло существо первой записки Корнилова в моем изложении. На Московском совещании мне и пришлось излагать записку Корнилова в моей формулировке… Тогда же Временным правительством было решено принципиально признать возможность применения тех или иных мер до смертной казни в тылу включительно, но проводить их в жизнь лишь по обсуждению в законодательном порядке отдельно каждой данной конкретной меры».
На совещании обсуждался вопрос о выступлении Корнилова на Московском совещании. Керенский поясняет:
«Наша задача заключалась в том, чтобы создать такую обстановку на Московском совещании, при которой выступление Корнилова, если бы оно состоялось, не вызвало бы настроения против него в широких массах… Действительно, если бы кто-нибудь хотел Корнилова «провалить» на Московском совещании, ему нужно было бы сделать одно — допустить оглашение записки (от 10 августа), и особенно обоих — путейского и фабрично-заводского отделов. Тогда все было бы кончено совершенно…
Исходя из этих соображений, правительство приняло план: Главковерх выступает только с таким же по содержанию докладом, какой он нам делал 3 августа, т. е. с докладом о положении на фронте, о состоянии армии, о стратегическом положении и т. д. Временное правительство вынесло категорическое постановление о рамках выступления генерала Корнилова».
Милюков так описывает ситуацию вокруг приезда Корнилова:
На вокзале [10 августа — ИА REGNUM ] его встретили Савинков и Филоненко и вручили ему переделанный ими доклад, в котором над их подписями было оставлено место для подписи Корнилова. Корнилов взял документ, не читая, и поехал с вокзала прямо к Керенскому.
«Непредвиденное действие», которого опасались в ставке, было предполагаемое покушение на жизнь Верховного главнокомандующего. Решившись ехать, Корнилов все-таки принял меры предосторожности. «Впереди ехал автомобиль с пулеметами, — рассказывал Керенский об этом его посещении, —_ и сзади автомобиль с пулеметами. Текинцы внесли два мешка с пулеметами и положили в вестибюле… Затем взяли, когда стали уезжать. Вот насколько с его стороны было дружеское отношение», .
Тон и содержание разговора, разумеется, соответствовали этой внешности визита. В конце беседы уже сам Корнилов сказал Керенскому, что до него дошли слухи о предстоящей его отставке, что он этим слухам не верит, но, если бы оказалось, что они имеют основание, то он не советует Керенскому приводить это намерение в исполнение.
Керенский, со своей стороны, принял вызов Савинкова и решил про себя, во всяком случае, не допустить прочтения Корниловым его доклада перед Временным правительством. Формальное основание для этого нетрудно было найти. Бегло просмотрев записку, Керенский заметил в ее новой редакции отделы, которых не было в прежней и которые возбуждали очень спорные вопросы о милитаризации железных дорог и заводов. Трудно понять, каким образом Филоненко мог думать, что, вводя эти отделы, он прикрыл Корнилова «щитом» своей демократической репутации. Как раз для «революционной демократии» постановка обоих вопросов в новой записке была совершенно невозможная. Но у Керенского имелось еще более удобное возражение. Он просто видел эту записку впервые; потому впервые, что упорно уклонялся от ее детального обсуждения с Савинковым. Как бы то ни было, формально Керенский был прав, когда доказывал Корнилову, что «до его подробного ознакомления эта записка не может обсуждаться во Временном правительстве».
Выслушав заявление Керенского, что записка ему неизвестна и что он не уполномочивал Савинкова приглашать Корнилова, Корнилов «пожелал предварительно объясниться» с Савинковым. Он «взял записку и уехал». По показанию Керенского, «вечером он вернулся с совершенно изменившимся настроением и заявил, что вполне присоединяется к Савинкову и Филоненко и доклад уже подписал».
Тогда Керенский пошел на компромисс. Во Временном правительстве доклад не был прочитан; этой своей победой Керенский открыто хвастался в демократическом совещании и в своих показаниях.
Но он был прочитан тут же, в Зимнем дворце, в частном совещании «триумвирата»: Некрасова, Терещенко и Керенского. Последний молчал; Некрасов доказывал Корнилову спорность той части его мер, которая касалась фабрик и железных дорог, говорил ему — совершенно справедливо, что уже члены Государственной думы и Военно-промышленного комитета остановились перед подобными мерами, когда они были предложены до революции. В конце концов Корнилов согласился на то, чтобы в заседании Временного правительства его записка была прочитана в первой редакции (той, которую Керенский 3 августа находил неприемлемой, но в которой не было этих «нелепых» прибавлений). Савинков сделал было попытку принять участие в этом совещании с «триумвиратом». Но Керенский, заявивший в своих показаниях, что эта попытка Савинкова «была явно сделана в расчете на мою мягкость», — его не принял. По его словам, он «не дал также официального движения «прошению Савинкова об отставке 8 августа, «надеясь, что он образумится» и «угрозы» своей «Корниловым не приведет в исполнение». «Когда же Корнилов приехал и стал выполнять задачу Савинкова», продолжает Керенский, то «я отставку Савинкова подписал, причем предупредил его через Терещенко, чтобы он ко мне в этот день не являлся». Формальной причиной отставки было нарушение Савинковым служебной дисциплины, выражавшееся в том, что он подписал доклад. Корнилов со своей стороны немедленно прикрыл собой Савинкова, заявив через печать, что считает отставку Савинкова «крайне нежелательной»…
Итак, соглашение между членами правительства по вопросу о корниловских «требованиях» с грехом пополам состоялось. Корнилов не мог дожидаться этого окончательного обсуждения в последнюю минуту — и уехал на фронт в убеждении, что он сможет сделать свой доклад, не заслушанный в его присутствии правительством, прямо в самом Московском совещании. Доклад получал, таким образом, значение апелляции к стране на Керенского, который тормозил дело, — все равно по принципиальным или личным, по деловым или политическим соображениям. Кроме поединка между» революционной демократией» и «буржуазией», в Москве, очевидно, должно было произойти столь же открытое состязание (исключительно словесное, вопреки страхам Керенского) между Корниловым и Керенским».
Временное правительство постановило перенести дело контр-адмирала Вердеревского во временный военно-морской суд в Петрограде.
Временным правительством принят проект обращения министра внутренних дел к населению Петрограда с напоминанием, что всякие шествия и уличные сборища воспрещены правительством, и с предупреждением, что попытки нарушить это распоряжение, а равно всякие призывы к насилию и к мятежному выступлению, будут прекращаемы всеми мерами.
Заседанием членов ВЦИК, оставшихся в Петрограде, по вопросу об ожидаемых, по слухам, событиях 13 августа решено никаких мер не вырабатывать, поручив это сделать Временному Военному Комитету. Установлены дежурства членов ВЦИК. Одобрены постановления бюро Временного Военного Комитета: броневики должны оставаться в Петрограде и находиться в порядке; установлена постоянная связь ВЦИК со штабом.
Состоялось соединенное заседание полковых, сотенных и командных комитетов 1-го, 4-го и 14-го Донских казачьих полков; вынесена резолюция против блока казаков с кадетской партией.
К прокурору Петроградской судебной палаты явилась делегация с форта Ино от 6-й и 8-й роты 2-го Кронштадтского крепостного артиллерийского полка. Делегаты явились осведомиться, на каком основании выпущены арестованные в первые дни революции офицеры Лещев, Калашников и другие, а также удостовериться, содержится ли под стражей подполковник Егупов. Им ответили, что подполковник Егупов тоже выпускается на поруки.
Правление союза металлистов отправило в министерство труда, Путиловскому правлению и помощнику министра внутренних дел письмо, где сообщает, что Путиловский завод находится накануне забастовки.
Сущность конфликта такова: 7 марта Путиловским заводоуправлением было подписано соглашение с рабочими об окончании забастовки, причем администрация обязалась, по выработке союзом металлистов нового тарифа, считать уплату новых расценок с 7 марта. Теперь, когда новый тариф выработан и принят, заводоуправление 11 августа объявило, что уплата по новому тарифу будет произведена лишь с 9 июня, т. е. со дня предъявления требований, которые легли в основу вновь выработанного тарифа.
Путиловцы принимают резолюцию о текущем моменте в духе большевиков, где, помимо прочего, требуют восстановления закрытых левых газет и разгромленной юнкерами типографии «Труд».
Грандиозный пожар после взрыва на Малой Охте в Петрограде. В течение трех часов пламя дотла уничтожило 4 завода с громадными запасами снарядов, на 1 000 000 рублей. Материалов для изготовления снарядов погибло свыше чем на 300 000 рублей. Сгорели заготовленные дрова стоимостью около 150 тысяч и здания заводов. Случайно ли произошел взрыв или это было умышленно — не выяснено. Рабочие и пожарные, по словам главнокомандующего, «проявили необычайный героизм при тушении пожара».
Аналогичная ситуация — в Казани. Разрушены сотни сооружений, уничтожены запасы оружия. Пострадало более 200 человек.
«Социал-демократ» пишет:
«На 12 августа, согласно решению руководящих органов организованного пролетариата, назначена всеобщая стачка в знак протеста против контрреволюционных попыток устроителей Московского совещания.
Мы призываем товарищей воздержаться в этот день от уличных демонстраций и митингов… Никаких манифестаций, никаких поводов к тому, чтобы г.г. участники совещания могли преждевременно по частям пустить кровь рабочим…
Да здравствует всеобщая стачка, наше первое грозное предостережение, предостережение пролетариата г.г. контрреволюционерам и их пособникам».
Московский Совет большинством 364 чел. против 304 вынес решение против однодневной забастовки.
Сибирский областной съезд в Томске в количестве 50 участников высказался за широкую автономию Сибири.
В Кронштадте произошло первое заседание переизбранного Совета. Приблизительное соотношение сил в новом Совете таково: большевиков — 98, беспартийных — 96, эсеров — 73, меньшевиков — 12, анархистов — 7 человек.
На второй конференции фабрично-заводских комитетов продолжаются прения по докладу «о безработице». В заключительном слове Ларин перечисляет основные тезисы борьбы с безработицей: прекращение войны и переход государственной власти в руки революционного пролетариата и крестьянства. Дело распределения рабочих сил должно находиться в руках рабочих организаций, необходим закон о государственном страховании рабочих с тем, чтобы выдачу и размер пособий определяли сами рабочие организации и т. д. Ларин оглашает свою резолюцию в духе данных тезисов, которая и принимается подавляющим большинством собрания. К резолюции принимается поправка Скрипника, требующая немедленной передачи частновладельческих и прочих земель бесплатно в руки земельных комитетов.
Заслушивается доклад Лозовского «о взаимоотношениях между профсоюзами и фабрично-заводскими комитетами». После прений заслушивается доклад Луначарского «о культурно-просветительной деятельности фабрично-заводских комитетов». Заслушивается доклад Скрипника об отношении к общественным и государственным организациям контроля. Принята резолюция: необходим рабочий контроль с переходом власти в руки пролетариата и беднейшего крестьянства.
