«Не было в истории процесса, более чудовищного по методам обвинения»
25 июля Временное правительство решило обратиться с воззванием к населению, где указывает, что
«наступление врага на фронте, при глубоком нестроении внутри государства, угрожает самому существованию России… Только железной властью в суровых условиях военной необходимости и самоотверженным порывом населения может быть выкована грозная и созидающая государственная мощь… Правительство решило идти по пути организации такой власти и призывает население его поддержать».
Временное правительство постановило признать созыв совещания в Москве принципиально желательным, поручив особой, составленной для сего, под председательством заместителя министра-председателя комиссии, из министров юстиции, внутренних дел и почт и телеграфов, обсудить вопрос о ближайшем дне созыва, составе и плане занятий совещания и представить в трехдневный срок свое заключение Временному правительству.
Временное правительство постановило разрешить министру финансов выпустить в обращение новый разряд билетов государственного казначейства на сумму 25 миллионов рублей.
Временное правительство постановило ввести государственную монополию на продажу твердого и жидкого минерального топлива.
«Дело Народа» печатает письмо Чернова о том, что
«Некрасов выразил мне (Чернову) негодование по поводу гнусных слухов, обо мне распускаемых, пожелал особо пожать мне руку в знак своих симпатий…»
А также — письмо Терещенко Чернову, где он говорит:
«Я не имею никаких оснований считать, чтобы ваше (Чернова) доброе имя было чем-нибудь опорочено в тех сплетнях, которые сделались достоянием гласности…»
На заседании ВЦИК предложение Калинина относительно борьбы с газетами, ведущими кампанию против Советов, решено передать в Бюро ВЦИК.
Обсуждается вопрос об арестах членов фракции большевиков. Чхеидзе указывает, что посетил тюрьму; Каменев просил передать, что до сих пор он не был еще допрошен и никаких обвинений ему не предъявлено.
Преображенский указывает, что в участках Петрограда содержатся солдаты и рабочие, арестованные в связи с событиями 3–5 июля, которым до сих пор не предъявлено никаких обвинений. Были случаи избиения арестованных.
Либер говорит:
«Все внеочередные заявления и резолюции ваши едва ли изменят положение дел. Они не ускорят, а замедлят производство следствия. Наши принципиальные решения не производят надлежащего действия потому только, что после событий 3–5 июля произошел сдвиг вправо. Авторитет и силы Совета значительно подорваны усилиями большевиков».
Собрание поручает Бюро ВЦИК принять меры к выяснению, кто арестован, за кем они числятся и в каких тюрьмах они сидят.
Мартов указывает, что преждевременные сообщения по делу большевиков составлены крайне тенденциозно, подготовляя настроение будущих присяжных заседателей. Соколов (сенатор) говорит:
«Мы глубоко возмущены, что некоторые материалы оглашены в печати тогда, как они, как материалы следствия, оглашению не подлежат».
Собрание принимает следующие две резолюции, предложенные Мартовым:
«ЦИК указывает правительству на безотлагательную необходимость издания закона о допущении защиты в стадии предварительного следствия, а впредь до введения этого закона предлагает допустить в следственную комиссию по делам 3–5 июля делегатов от ЦИК».
«ЦИК решительно протестует против факта оглашения материалов предварительного следствия по делам 3–5 июля до завершения этого следствия. ЦИК видит в этом факте прямое нарушение закона, грозный признак унаследования новым судом худших сторон старого щегловитовского суда. ЦИК требует исполнения следственной властью точного смысла закона и привлечения к ответственности нарушителей их».
В дальнейшем Чхеидзе от имени ВЦИК сделал в газеты заявление, что
«эти резолюции приняты в порядке частного обсуждения совещанием незначительного числа членов ВЦИК, а потому никоим образом резолюциями ВЦИК считаться не могут».
На заседании Бюро ВЦИК приняты делегации от Областного Комитета армии и флота и рабочих Финляндии, и эсеров и социал-демократов Або-Аландской позиции (укрепрайона в устье Финского залива) с протестом по поводу выступлений членов Госдумы.
«Вестник Главного Комитета Союза офицеров армии и флота» печатает статью, где призывает
«к борьбе без пощады, всеми средствами, с офицерами большевиками… объявляет также открытую угрозу по адресу офицеров-большевиков…»
Корнилов по соглашению с комиссаром Филоненко послал обращение ко всем главнокомандующим фронтами, где указывает, что работа войсковых организаций сейчас необходима и, «не допуская выхода комитетов за пределы предоставленных им прав», требует «уважения к этим выборным учреждениям».
Деникин так комментирует это заявление:
«Компромисс, которым конфликт [с Керенским — ИА REGNUM] был временно прикрыт, выразился в следующем обращении генерала Корнилова 25 июля, по соглашению с комиссаром Филоненко, к главнокомандующим всех фронтов: «Комиссар Филоненко довел до моего сведения, что, вследствие неправильного понимания духа моих последних распоряжений, направленных к подъему боеспособности армии и утверждению в ней дисциплины, некоторыми начальствующими лицами и штабами допускается пренебрежительное отношение к войсковым выборным организациям, причем высказываются безответственные и неуместные суждения по поводу будто бы предполагаемого скорого их упразднения. Объявляю, что в условиях переживаемого момента работу комитетов считаю необходимой и полезной. Требую от комитетов точного соблюдения законов, регулирующих их деятельность. Не допуская выхода комитетов за пределы предоставленных им прав, я вместе с тем категорически требую от всех начальствующих лиц уважения к этим выборным учреждениям и их законным правам».
Главная трудность заключалась в том, что именно считать «законными правами» комитетов. Как раз к этому пункту относился спор, поднятый Корниловым и неразрешенный, а только отсроченный Керенским. Поэтому и обращение Корнилова кончалось указанием, что «в ближайшие дни будут изданы распоряжения, регулирующие взаимоотношения начальствующих лиц, комиссаров Временного правительства и войсковых комитетов».
Со своей стороны, комиссар Филоненко, посылая этот документ исполнительным комитетам московских советов, прибавлял внутренне противоречивое заявление, что он «находится в полном согласии с главнокомандующим генералом Корниловым и никаких посягательств на права выборных войсковых организаций не допустит».
Некоторое равновесие между этими двумя противоположными точками зрения поддерживал новый управляющий военным ведомством Б. В. Савинков. Он приехал в Петроград с идеей — выдвинуть на роль посредников между командующими лицами и комитетами правительственных комиссаров. Функции этих комиссаров он представлял себе наподобие своих собственных функций при Корнилове. Савинков был уверен, что удачным личным подбором комиссаров ему удастся найти выход из тупика, в который завел армию конфликт между идеями «революционной» и нормальной военной дисциплины, между «демократизацией» армии и сохранением ее боеспособности. Савинков поверил и в то, что Корнилов совершенно разделяет его взгляд на комиссаров как своих естественных союзников при введении комитетов в рамки «точного соблюдения законов».
На заводе «Новый Лосснер» рабочие в числе 6000 человек приняли резолюцию, клеймящую политику оборонцев и временное торжество контрреволюции.
Пленарное заседание Кронштадтского Совета постановило переизбрать комиссара правительства Парчевского (за ложные статьи в «Речи» о Кронштадте), предложив ему подать в отставку, и предложило фракциям к следующему собранию наметить нового комиссара.
В Москве состоялось соединенное заседание Советов. Принята следующая резолюция по вопросу о смертной казни:
«Принимая во внимание, что смертная казнь как институт наказания и устрашения развращает население и власть и может быть легко использована в интересах контрреволюции, М. С. Р. и С. Д. решительно протестуют против введения смертной казни, категорически настаивают на пересмотре Временным правительством вопроса о смертной казни и на немедленной ее отмене».
Всероссийский железнодорожный съезд в Москве заслушивал доклад приехавшей делегации. Во время ее пребывания в Петрограде происходил правительственный кризис. Тахтамышев ушел в отставку, и к правительству делегация попасть не смогла. Новым министром путей сообщения назначен Юренев.
Состоялось частное совещание делегатов Всероссийского партийного съезда РСДРП (большевиков). Присутствуют 30 делегатов с правом решающего голоса и 20 — с правом совещательного голоса. Председателем избирается Ольминский.
Принимается регламент съезда, предложенный Свердловым от имени Орг. Бюро. Принимается план распределения докладов с мест. Утверждается опросный лист для письменных докладов. Выбирается комиссия для составления анкеты об участниках съезда из: Ольминского, Капсукас и Савельева.
На 9-м съезде партии кадетов заслушивается доклад Шингарева о финансовом положении страны и доклад Милюкова о тактике. Милюков рисует историю расхождения и разногласий между министрами-социалистами и кадетами.
«Речи министров-социалистов на Съезде Советов в июне стали очень походить на кадетские речи».
Разницу он видит в том, что министры-социалисты находили, что «революция продолжается».
«Произнеся кадетские речи на съезде Советов, расстроивши вооруженную демонстрацию 10 июня… министры-социалисты почувствовали, что они зашли слишком далеко в приближении к нам, что почва у них уходит из-под ног. Они испугались и круто повернули в сторону большевиков. Разрешили им демонстрацию 18 июня, и триумф принадлежал течению большевизма».
Положительную сторону последнего Временного правительства Милюков видит в наступлении. Об июльских событиях Милюков говорит:
«Наконец правительство непротивленцев почувствовало физическую необходимость защищаться… Наспех явились инвалиды, стали сорганизовываться добровольцы из публики, явились, наконец, казаки, а за казаками, уже после восстания, когда оно само потухло… явились полки с фронта».
Согласие кадетов в настоящее время войти в кабинет объясняется тем, что Керенский принял условие «независимости правительства от так называемых полномочных органов демократии».
После прений на вечернем заседании съезда принята резолюция, одобряющая вхождение кадетов во Временное правительство и выражающая ему поддержку.
Троцкий пишет письмо Временному правительству из «Крестов»:
«22 июля в газетах появилось сообщение г. прокурора Петроградской судебной палаты по поводу событий 3−5 июля. Это сообщение представляет собою документ, неслыханный даже в крайне отягощенной истории русского суда и является в этом смысле достойным дополнением того сообщения, которое исходило от гг. Переверзева и Бессарабова, и сразу поставило самих сообщителей за бортом юстиции.
Я не стану здесь подвергать логической критике документ, который каждой своей строкой свидетельствует, что он рассчитан не на логическую критику, а на ее угашение, точнее — на запутанную обывательскую психологию, и имеет своей задачей воздействовать на эту последнюю в определенных политических целях. Я считаю, однако, необходимым на примере обвинения, направленного лично против меня, показать, до каких пределов небрежности и произвола доходит прокурорская власть в своих конструкциях для получения нужного ей вывода.
24 июля следователь г. Александров предъявил мне то же обвинение, что и Ленину, Зиновьеву, Коллонтай и др., т. е. обвинение в том, что я вошел в соглашение с агентами Германии и Австрии с целью дезорганизации русской армии, получал от названных государств денежные средства и пр. При этом, как я имел полную возможность убедиться из продолжительного допроса, г. Александров, считая «доказанным», что Ленин является агентом Германии, мою виновность выводил уже из того, что я 1) приехал вместе с Лениным из Германии; 2) состоял членом ЦК. большевиков; 3) состоял одним из руководителей военной организации при ЦК.
Разумеется, если бы все это было верно, то из этого еще никак не вытекала бы моя связь с германским правительством, по отношению к которому Ленин и его друзья являются на самом деле более непримиримыми врагами, чем их обвинители. Но дело не в этом.
Если бы г. прокурор и следователь, прежде чем арестовать меня и подвергать допросам, потрудились навести самые простые справки, они могли бы узнать, что я приехал на месяц позже Ленина — не через Германию, а из Америки через Скандинавию, и никогда не входил в ЦК. и не имел никакого отношения к его военной организации. Стало быть, даже те внешние организационные рамки, на которые опирается фантастическое в своей чудовищности обвинение, совершенно неприменимы ко мне.
…Но уж во всяком случае ни с каким порядком вещей несовместимо то положение, когда тягчайшее обвинение, какое можно себе представить, до всякой проверки, швыряется прокуратурой в массы по каналам беснующейся реакционной прессы.
…Я не уверен, имеются ли в распоряжении генерал-прокурора статьи уголовного уложения, предусматривающие эти деяния. Но я твердо знаю, что не было в истории цивилизованных стран процесса, более чудовищного по замыслу обвинения и более преступного по методам использования заведомо ложного обвинения в интересах самой разнузданной травли против целой политической партии».
