На Украине требуют федеративного устройства России
5 апреля в Гельсингфорсе по постановлению союза рабочих по металлу началась забастовка рабочих металлообрабатывающей промышленности в поддержку требования о восьмичасовом рабочем дне. На предприятиях, где рабочие по закону связаны 14-дневным предварительным отказом, всем рабочим заявлен предварительный отказ от работы.
Перед зданием сейма солдатами, матросами и рабочими устроена манифестация в пользу восьмичасового рабочего дня и скорейшего проведения закона о равноправии русских в Финляндии, в частности евреев. Депутат сейма от имени социал-демократических финских рабочих союзов приветствовал манифестантов. Председатель сейма заверял собравшихся, что все партии будут всемерно защищать завоеванную русскими солдатами свободу и закреплять ее для общей пользы русского и финского народов.
В тот же день в Гельсингфорсе проходило собрание домашней прислуги, на котором присутствовали около 2000 женщин. Оно тоже поддержало восьмичасовой рабочий день, а также требовало повышения жалования. В случае отказа решено было объявить забастовку.
В Киеве учредительный съезд украинских эсеров, проходивший 4—5 апреля, вынес резолюцию, в которой говорится:
«На всякие насильственные преграды созыву украинской учредительной Рады со стороны Российского Правительства, на всякую попытку сделать натиск при помощи силы—партия украинских с.-р. будет смотреть, как на продолжение той же самой империалистической политики захвата и гнета, какую вели по отношению к Украине московские цари и российские императоры».
Временное правительство Съезд решил поддерживать постольку-поскольку оно будет оберегать интересы трудовых масс. В заключение Съезд признал необходимым продолжать оборону страны, пока центральные державы не откажутся от аннексий.
5 апреля Киевская конференция украинских социал-демократов вынесла схожее постановление:
«Принимая во внимание чрезвычайность событий и требований жизни… [сочла возможным] взять на себя право разрешить отдельным членам партии поддерживать принцип федеративного устройства российской демократической республики и поддерживать федералистические требования демократии других наций».
Кроме того, конференция выразила пожелание об объединении всех соц.-демократических партий России на основе признания национальной программы и принципа национальных организаций.
Однако в тот же день, 5 апреля, киевские большевики решили не вступать в блоки с другими украинскими социал-демократами, поскольку они поддерживают буржуазную Раду.
В Киеве 5 апреля открылся украинский педагогический съезд, на котором присутствовало 500 человек. В ряде вынесенных резолюций он признал необходимым учредить главную украинскую школу, организовать педагогические курсы и курсы подготовки инструкторов и лекторов в уездных и губернских городах, украинизировать с осени текущего года учительские семинарии и институты Украины, учредить при университете кафедры украинского языка и украиноведения для подготовки учителей средней школы, ввести преподавание Закона Божия в украинских народных школах на украинском языке.
В «Петроградской газете» 5 апреля был опубликован указ военного министра Гучкова о выделении солдат на полевые работы:
«Военным министром А.И. Гучковым, в целях оказания сельскому хозяйству помощи рабочими руками в текущем году, приказано: солдат 40-летнего возраста и старше, находящихся в частях и дружинах внутренних округов, отпустить на период сельскохозяйственных работ по домам.
Отдавая такое распоряжение, военный министр надеется, что отпускаемые домой солдаты используют свой труд возможно интенсивнейшим образом, для оказания помощи России в благоприятном разрешении продовольственного кризиса, и по первому зову, когда будет признано необходимым, немедленно вернутся в свои части на защиту дорогой Родины.
Затем, в тех же целях, отданы распоряжения о командировании солдат в ведение продовольственных комитетов из числа непригодных к строю по состоянию здоровья, не подлежащих включению в маршевые роты и команды выздоравливающих.
Кроме того, по усмотрению командующими войсками округов, могут быть командированы для сельскохозяйственных работ, также в распоряжение продовольственных комитетов, и те солдаты маршевых рот, кои к апрелю сего года прошли не свыше четырехнедельного курса обучения».
В Хабаровске 5 апреля открылся большой краевой учительский съезд. Задача съезда — реформирование школьного дела, улучшение материального положения окраинных учителей, содействие на местах укреплению широкого демократического строя, культурно-просветительной подготовке населения к выборам в Учредительное Собрание и в местные самоуправления.
Аналогичный делегатский съезд учительских организаций открылся 5 апреля в Петербурге.
На петербургской конференции эсеров 5 апреля была принята резолюция по аграрному вопросу: передача всей земли трудовому народу в виде социализации всего земельного фонда страны является единственно приемлемым решением великой аграрной задачи, соответствующим интересам трудовой крестьянской массы, сельскохозяйственной производительности страны, и что решение этой задачи требует организованности и планомерности и невозможно без санкции Учредительного Собрания. До его созыва Временное правительство должно декретировать воспрещение продажи земли, лесов и недр земли, залога земель, передачи их в арендное пользование.
В беседе с представителями московской печати министр народного просвещения Мануйлов ознакомил их с ближайшими задачами министерства. В отношении высшей школы оно стремится к положению, в каком была школа в 1903 г. Намечена реорганизация управления школ на выборных началах. При всех учебных заведениях будут созданы попечительские советы с широкими полномочиями в учебно-воспитательном деле. Выработан проект о преподавании в школе на родном языке. Особое внимание будет обращено на профессиональное образование. Предположено создать школы 4-х типов: начальные, высшие начальные, четырехклассные прогимназии и высшие учебные заведения.
5 апреля «Петроградская газета» опубликовала беседу с публицистом Владимиром Бурцевым о Ленине и других политэмигрантах:
«Беседа коснулась «злобы дня», возвращения русских эмигрантов во главе с Лениным в Россию.
— Может быть, мои слова покажутся вам странными, — говорит известный исследователь революционного движения в России В. Л. Бурцев, — но я твердо убежден, что проезд Ленина и его единомышленников через Германию будет иметь благотворное и, во всяком случае, отрезвляющее влияние на многих сторонников Ленина.
Я считаю проезд этого противника войны по германской территории ошибкой, граничащей с преступлением. Лишним, по-моему, говорить, что всякое подозрение с чьей бы то ни было стороны по поводу действий Ленина не выдерживает никакой критики.
Зная лично Ленина, я утверждаю, что проповедь этого вожака социалистов против войны характеризует Ленина как политического деятеля с определенной программой.
Потому-то немцы и пропустили Ленина и его единомышленников через Германию, ведь вернувшиеся в Россию эмигранты невольно будут содействовать осуществлению желания германцев. В этом для нас, противников возвращения Ленина, весь смысл и значение проезда при нынешних условиях по германской территории».
Зинаида Гиппиус записала 5 апреля в дневнике о возвращающихся революционерах:
«Я так пристально и подробно останавливаюсь на личностях в моей записи потому, что не умею верить в события, совершающиеся вне всякого элемента личных воль. «Люди что-то весят в истории», этого не обойдешь. Я склонна преувеличивать вес, но это мои ошибки; преуменьшить его — будет такой же ошибкой…
Приехал Плеханов. Его мы часто встречали заграницей. У Савинкова не раз, и в других местах. Совсем европеец, культурный, образованный, серьезный, марксист несколько академического типа. Кажется мне, что не придется он по мерке нашей революции, ни она ему. Пока — восторгов его приезд, будто, не вызвал.
Вот Ленин. Да, приехал таки этот «Тришка» наконец! Встреча была помпезная, с прожекторами. Но… он приехал через Германию. Немцы набрали целую кучу таких «вредных» тришек, дали целый поезд, запломбировали его (чтоб дух на немецкую землю не прошел) и отправили нам: получайте.
Ленин немедленно, в тот же вечер, задействовал: объявил, что отрекается от социал-демократии (даже большевизма), а называет себя отныне «социал-коммунистом».
Поэтесса следующим образом оценивает действия Временного правительства, в особенности по вопросу о войне:
«Была, наконец, эта долгожданная, запоздавшая, декларация Пр-ва о войне.
Хлипкая, слабая, безвластная, неясная. То же, те же, «без аннексий», но с мямленьем, и все вполголоса, и жидкое «оборончество» — и что еще?
Если теперь не время действовать смелее (хотя бы с риском), то когда же? Теперь за войну мог бы громко звучать только голос того, кто ненавидел (и ненавидит) войну.
Тех «действий обеими руками» Керенского, о которых я писала, из декларации не вытекает. Их и не видно. Не заметно реальной и властной заботы об армии, об установлении там твердых линий «свободы», в пределах которых сохраняется сила армии, как сила. (Ведь Приказ № 1 еще не парализован. Армию свободно наводняют любые агитаторы. Ведь там не чувствуется новой власти, а только исчезновение старой!)
Одна рука уже бездействует. Не лучше и с другой. За мир ничего явного не сделано. Наши «цели войны» не объявлены с несомненной определенностью. Наше военное положение отнюдь не таково, чтобы мы могли диктовать Германии условия мира, куда там! И однако мы должны бы решиться на нечто вроде этого, прямо должны. Всякий день, не уставая, пусть хоть полу-официально, твердить о наших условиях мира. В сговоре с союзниками (вдолбить им, что нельзя упустить этой минуты…), но и до фактического сговора, даже ради него, — все-таки не мямлить и не молчать, — диктовать Германии «условия» приемлемого мира.
Это должно делать почти грубо, чтобы было понятно всем (всем — только грубое и понятно). Облекать каждодневно в реальную форму, выражать денно и нощно согласие на немедленный, справедливый и бескорыстный мир, — хоть завтра. Хоть через час. Орать на весь фронт и тыл, что если час пришел и мира нет — то лишь потому, что Германия на мир не соглашается, не хочет мира, и все равно ползет на нас. И тогда все равно не будет мира, а будет война, — или бойня.
В конце концов «условия» эти более или менее известны, но они не сказаны, поэтому они не существуют, нет для них одной формы. Первый звук, в этом смысле, не найден. Да его сразу и не найдешь, — но нужно все время искать, пробовать.
Да, великое горе, что союзники не понимают важности момента. У них ничего не случилось. Они думают в прежней линии и о себе, — и о нас. Пусть они заботятся о себе, я это понимаю. Но для себя же им нужно учитывать нас!
Был В. Зензинов, я с ним долго говорила и о «декларации» пр-ва, и обо всем этом. Декларацией, как он говорил, он тоже не удовлетворен (кажется, и никто, нигде не удовлетворен, даже в самом пр-ве). На мои «дикие» предложения и проекты «подиктовать» условия мира он только Глядел полуопасно.
Общая робость и мямлянье. Что хранит правительство? Чего кто боится? Ну, Германия все это отвергнет. Ну, она даже не ответит. Так что же?
Быть может, я мечтаю? Я говорю много вздору, конечно, — но я стою за линию, и буду утверждать, что она, в общем, верна. Скажу (шепотом, про себя, чтобы потом не очень стыдиться) еще больше. В стороне союзников — (если они так нисколько не сдвинутся) можно бы рискнуть вплоть до мысли о «сепаратном» мире. Это во всяком случае заставило бы их задуматься взглянуть внимательнее в нашу сторону. А то они слишком спокойны. Не знают, что мы — во всяком случае не Европа. Странно думать о России и видеть ее во образе… Милюкова.
Впрочем, я Бог знает куда залетела. Сама себя перестала понимать. В голове все самые известные вещи… Но форма — это не мое дело, всякий оформит лучше меня, — и можно найти форму, от которой не отвертелись бы союзники.
Довольно, пора кончать. Будь, что будет. Я хочу думать, хочу, — что будет хорошо. Я верю Керенскому, лишь бы ему не мешали. Со связанными руками не задействуешь. Ни твердости, ни власти не проявишь (именно власть нужна).
Пока — кроме СЛОВ (притом безвластных и слов-то), ничего от Пр-ва нашего нет».
Справка ИА REGNUM:
Владимир Бурцев — русский дворянин, публицист, издатель. Прославился своими расследованиями провокаций секретных сотрудников Департамента царской полиции, за что получил прозвище «Шерлока Холмса русской революции». Активно обвинял большевиков в сотрудничестве с немецкой агентурой.
