По всей России — демонстрации против правительства
18 июня Керенский обратился к министру-председателю с телеграммой, где говорит, что «сегодня, 18 июня, русская революционная армия перешла в наступление». Далее он просит разрешить ему вручить полкам, участвовавшим в бою, «красные знамена революции» и присвоить им название «полков 18 июня». Министр председатель Львов послал от имени Временного Правительства приветствие наступавшим войскам и от имени свободного народа вручает-геройским полкам, участвовавшим в бою 18 июня, красные знамена и присваивает наименование «полков 18 июня».
Деникин пишет по этому поводу:
«Керенский доносил Временному правительству: «Сегодня великое торжество революции. 18 июня, русская революционная армия, с огромным воодушевлением перешла в наступление, и доказала России и всему миру свою беззаветную преданность революции, и любовь к свободе и родине… Русские воины утверждают новую, основанную на чувстве гражданского долга, дисциплину… Сегодняшнийдень положил предел злостным клеветническим нападкам наорганизацию русской армии, построенную на демократических началах «…Человек, который сказал это, имел смелость впоследствии оправдываться, что не он разрушал армию, а получил ее организацию как роковое наследие…«
Военное министерство сообщает, что «12 и 13 Сибирские стрелковые полки отказались исполнить приказ о передвижении на фронте».
«Правда» пишет о демонстрации в Петрограде:
«Около полумиллиона демонстрантов, 90% из них шло под лозунгами большевиков… Первое, что бросается в глаза при обзоре демонстрации, — это отсутствие буржуазии и попутчиков. Демонстрация 18 июня была демонстрацией чисто пролетарской, ибо главными ее участниками были рабочие и солдаты. Невский проспект, обычно многолюдный и шумливый, в этот день был абсолютно чист от буржуазных завсегдатаев.
Бьющая в глаза особенность: ни один завод, ни одна фабрика, ни один полк не выставили лозунга: «Доверие Временному Правительству!». Только три группы решились выставить лозунг доверия, но и те должны были раскаяться. Это — группа казаков, группа Бунда и группа Плехановского «Единства». Двух из них рабочие и солдаты заставили свернуть знамя при кликах «долой!», у казаков же, не соглашавшихся свернуть знамя, изорвали последнее.
Громадное большинство демонстрантов вышло под большевистскими лозунгами. Члены большинства И. К., имеющие дело не с массой солдат, а с полковыми комитетами последних, были искренно поражены этой неожиданностью.
Демонстрация развеяла в несколько часов пустые речи о большевистских заговорщиках и показала, что промышленный пролетариат столицы и ее войска в подавляющем большинстве стоят за лозунги большевистской партии».
Подвойский в своих воспоминаниях добавляет:
«Стройные колонны Московского, 1-го Пулеметного, Гренадерского, Литовского, Волынского, Петроградского, Измайловского, Финляндского, 180-го запасного полков шли под целым лесом красных знамен и плакатов, надписи которых явились пугалом для обывательской мещанской толпы и полным разочарованием для всех «соглашательских партий»…
Из статьи в «Известиях» о демонстрации:
«И с такой злостью рвали то там, то здесь знамена с лозунгами доверия Временному Правительству… Чувствовалась в шествии 18 июня угрюмая настороженность и подозрительность рабочей массы…
Но все же на этот факт обилия ленинских лозунгов революционная демократия в лице своих Советов должна обратить самое серьезное внимание».
Демонстранты-большевики и делегация всероссийской военной конференции потребовали от Исполкома в лице Чхеидзе освобождения Хаустова, причем Чхеидзе обещался принять все меры к освобождению сегодня же. Из протокола, подписанного членом Испоклома Лацис:
«В 2 часа дня, когда демонстранты Выборгской стороны повернули обратно, группа анархистов начала уговаривать заводы идти с ними освобождатьг. Хаустова из Крестов. Так как Чхеидзе дал обещание Хаустова освободить, то рабочие с Выборгских заводов с ними не пошли. К Крестам повернула кучка людей, человек 50—75, с анархистами во главе»…
Во время демонстрации анархисты выпустили из Крестов 7 человек, обвиненных по политическим делам: Хаустов, Гусев, Рейн, Плахута, Мюллер, Стрельченко и Микеладзе (Джанишалашвили).
Делегат от металлического завода, выступавший 19-го на всероссийском съезде, дает такую картину освобождения арестованных из Крестов:
«Когда я шел по набережной, я увидал толпу около Крестов. В этой толпе были знамена анархистов. Подойдя, я узнал, что предполагается выпустить троих из тюрьмы. Это— т. Хаустова, одного анархиста и еще одного эмигранта. Немного ожидали, и они вышли. Приехал Каменев. В это время толпа потребовала, чтобы выпустили 30 человек еще, и дала список. Тов. Каменев выступил и сказал, что мы не можем выпускать тех лиц, которых мы совершенно не знаем. Присутствующие согласились. Но выпущенные товарищи сказали, что еще находятся в тюрьме 4 политических. Тогда их выпустили и они все объяснили, за что они были посажены, а толпа, их выпускавшая, после этого разошлась».
Из «Речи»:
«18 июня из Пересыльной тюрьмы убежало 468 уголовных арестантов. Побег произошел во время свидания с родственниками. Тюремная стража не препятствовала им разбегаться. Привратник даже сам отпер ворота. Одновременно из арестного дома при тюрьме бежало 60 арестантов. Бежавшие частью были переловлены в районах вокзалов воинскими облавами, частью начали сами возвращаться, боясь расправы населения».
Троцкий так описывает произошедшее:
«Анархисты, не знавшие, как проявить свою самостоятельность, воспользовались демонстрацией 18 июня для нападения на выборгскую тюрьму. Арестованные, в большинстве своем уголовные, были без боя и жертв освобождены, притом не из одной, а сразу из нескольких тюрем. По-видимому, нападение не застигло администрацию врасплох, и она охотно пошла навстречу действительным и мнимым анархистам. Весь этот загадочный эпизод не имел никакого отношения к демонстрации. Но патриотическая печать связала их воедино. Большевики предложили на съезде советов строго расследовать, каким образом 460 уголовных оказались выпущены из разных тюрем. Однако соглашатели не могли позволить себе такой роскоши, ибо опасались наткнуться на представителей высшей администрации и союзников по блоку. Кроме того, у них не было никакого желания защищать ими же устроенную демонстрацию от злостных клевет.»
«Известия» пишут:
«За последние дни на улицах Петрограда, в местах скопления темного люда, усиленно раздаются призывы к еврейским погромам. Погромно-черносотенная газетка «Гроза», орган хулиганствующего духовенства, печатно подготовляет погром.»
Демонстрации и митинги, состоявшиеся 18 июня в Москве, описывает «Социал-Демократ»:
"[Они] наглядно показали, что среди самых активных слоев московских рабочих и солдат наша партия (большевиков) пользуется почти общим признанием. В громадном большинстве случаев, в особенности там, где митинги и уличные шествия проходили организованно, рабочие и солдаты шли под лозунгами и под знаменами революционной социал-демократии.
Во всех районах и почти на всех площадях состоялись митинги протеста против контр-революции. Особенно дружно прошли митинги в Замоскворецком районе, где было ярко выражено господствующее влияние нашей партий; то же в Городском районе, где до прибытия 2.000 большевиков на Трубной площади было лишь 600 человек, митинг начался и закончился, но инициативе большевиков. На Скобелевской площади, куда отправились собравшиеся товарищи, был устроен вторичный митинг, разошедшийся с уходом большевиков.
На Ходынке состоялся большой митинг солдат, около 3.000, к которым примкнуло несколько тысяч рабочих. Демонстрация шла до Скобелевской площади и обратно. Принята большевистская резолюция.
Сходное положение наблюдалось и в ряде других районов. Общее впечатление таково: рабочие массы, которые интересуются, выходят на улицу, кипят в котле политической жизни, — идут за большевиками. Пусть клевещет буржуазия. Пусть призывает она к погромам. Рабочие с каждым днем переходят на нашу сторону, и наша партия с каждым днем растет.»
В Гельсингфорсе состоялась демонстрация, в которой участвовало до 25 тысяч человек. Демонстрация прошла под лозунгами большевиков.
Антонов-Овсеенко воспоминает о ситуации в Финляндии в на Балтийском флоте:
«В начале июня, по просьбе моряков Балтфлота, Ц. К. направил в «подкрепление» в Гельсингфорс — меня и А. Д. Шеймана. Наша гельсингфорская организация была к тому времени уже весьма сильна. Среди портовых рабочих она играла определенно руководящую роль. В Балтфлоте на всех судах мы имели партийные ячейки; целиком нашей была команда броненосца «Республика», «большевистскими» считались крейсера «Диана», «Андрей Первозванный». Слабее мы были на дредноутах, особенно на «Полтаве», где преобладали эсеры. На мелких судах у нас были лишь неразработанные дружественные связи.
Мы безраздельно господствовали на общегарнизонных митингах. Эта митинговал работа проводилась нами и по всем судам Балтфлота, и среди некоторых частей. Повсюду принимались, вопреки усилиям эсеров, наши резолюции против империалистической войны и временного правительства…
При всяких частичных перевыборах мы усиливались в Совете. Благодаря этому, нам удалось провести в председатели Совета Шеймана. Наметившийся в среде эсеров раскол еще более укреплял наши позиции. Энергичная группка «левых эсеров» сослужила для нас великолепно службу предварительной расчистки. «Левые эсеры» добросовестно боролись против подло-демагогических выпадов своих «правых» товарищей — разрушали легенды о германских деньгах, о предательстве большевиков и т. д…
Демонстрация 18 июня, имевшая такое огромное показательное значение в Петрограде, прошла в Гельсингфорсе еще с большей, пожалуй, выразительностью. Не помню ни одного знамени с сколько-нибудь определенно сочувственными временному правительству лозунгами. Гельсингфорский Совет, призывая к этой демонстрации, был вынужден узаконить лозунги, враждебные войне и министрам-капиталистам. Масса пошла дальше. Она единодушно выдвинула призыв к свержению временного правительства и установлению власти Советов. А «Петропавловск» особо отличался. Недавно еще очень и очень колебавшаяся в сторону право-эсерства, его многосотенная команда вышла под черным знаменем с белым черепом и костями под ним с надписью— «смерть буржуям!»
Июньское наступление не только не переломило враждебного войне настроения в Балтфлоте ив гарнизонах Финляндии, но встретило среди них резкое осуждение. На всех судах и в пехотных частях были приняты резолюции против наступления и за братанье с немцами.
Подавляющие массы моряков Балтфлота жили одной политической жизнью с Питером и Кронштадтом. Глухое пред-июльское брожение густых пролетарских слоев этих революционных центров рвалось наружу и в Балтфлоте»…
Демонстрации в Киеве, Выборге, Пермской губернии также прошли под лозунгами большевиков.
В Новочеркасске состоялся церемониал парада войскового круга. Па площади были собраны пешие казачьи части, казачья кавалерия и артиллерия. После молебна, на котором были, между прочим, генерал Гурко и члены Государственной Думы, генералу Каледину был поднесен высший знак атаманской власти и принесены поздравления.
Троцкий комментирует итоги демонстрации:
«Демонстрация 18 июня произвела огромное впечатление на самих ее участников. Массы увидели, что большевизм стал силой, и колеблющиеся потянулись к нему. В Москве, Киеве, Харькове, Екатеринославе и во многих других провинциальных городах демонстрации обнаружили огромный рост влияния большевиков. Везде выдвигались одни и те же лозунги, и они били в самое сердце февральского режима. Надо было делать выводы. Казалось, что соглашателям некуда податься. Но в последний момент помогло наступление.»
На заседании ЦК большевиков постановлено созвать партийный съезд в Петербурге между 10 и 15 июля. Также принят текст заявления в Исполком и Президиум съезда по поводу освобождения из Крестов семи арестованных, подчеркивающий, что большевики выступают только за свободу Хаустова.
В «Известиях» опубликовано заявление группы интернационалистов за подписью Мартова, Таковского, Балабановой, Аксельрода и Лапинской:
«а) Признанный теперь Гриммом факт вступления им по собственной инициативе в переговоры с Гофманом… представляет собою шаг, принципиально недопустимый для интернационалиста и в особенности для председателя Бернской социалистической комиссии. Подобный шаг, который был бы понятен со стороны социал-патриота, верящего в возможность приблизить окончание войны путем закулисных дипломатических маневров, приобретает, будучи совершен деятелем циммервадьдского движения, характер легкомысленной авантюры.
б) Этот характер подчеркивается тем фактом, что Гримм скрыл эти переговоры' от всех членов организации.
в)Предоставляя партийному суду выяснить все обстоятельства дела Гримма, мы считаем своим долгом повторить, что, зная все политическое прошлое Гримма, мы убеждены, что во всем этом деле он не руководился никакими своекорыстными побуждениями и не брал на себя роли агента германской дипломатии».
Далее в заявлении указывается, что дело Гримма не может бросить тени на циммервальдское движение, что высылка иностранцев без суда недопустима и представляет опасный прецедент.
«Речь» пишет, что в настоящее время открыто 12 губернских земельных комитетов (из общего числа 60 губерний), 130 уездных и 1.500 волостных.
