Сын сердца
Борьба — моя поэзия.
А.И. Герцен
Проблема крепостничества в России встала во весь рост в первой половине XIX века. После восстания декабристов она захватывала умы всё большего числа людей в России. Путь отмены крепостничества был труден: казни, ссылки, тюрьмы, цензура. Но те, кто встал на этот путь по велению сердца, с него уже не свернули.
Борьбе за освобождение народа от крепостного права и просвещение посвятил свою жизнь Александр Иванович Герцен (1812–1870), русский мыслитель, публицист и философ, один из символов русского свободомыслия.
С детства будущий российский борец с крепостничеством был погружен в проникнутую идеями свободомыслия французскую литературу (Вольтер, Дидро, Руссо и др.). Любимыми его писателями стали Шиллер, Пушкин и Рылеев. Особенно увлекали юного Герцена шиллеровские герои, впоследствии он написал: «Шиллер!.. тебе обязан я святыми минутами начальной юности!»
Неизгладимое впечатление на юного Герцена произвела казнь декабристов и жестокая судьба осужденных на ссылку, это во многом повлияло на его дальнейшее мировоззрение и определило его путь как революционера.
В отрочестве Герцену посчастливилось быть современником Пушкина, бесконечное восхищение которым также повлияло на жизненный путь мыслителя. Когда Герцену было 14 лет, он вместе со своим другом Николаем Огарёвым, увидев Пушкина и Баратынского, воскликнул: «Ты чувствуешь, как мимо нас проходит слава России!». Вскоре они дали клятву на Воробьевых горах, в свете заката они поклялись посвятить свою жизнь борьбе за свободу. «Вся наша жизнь — была посильным исполнением отроческой программы», — скажет уже зрелый Герцен.
Поступив в 1829 году на физико-математическое отделение Московского университета, Герцен сразу же стал одним из студенческих вожаков. Первый арест Герцена произошел после провокации, устроенной на именинах одного из общих знакомых. Во время шумной пирушки друзья-студенты запели:
Боже! Коль силен еси,
Всех царей во прах меси.
Огарёва арестовали сразу, Герцена — через несколько дней. Первый раз его сослали в Пермь, после он был переправлен в Вятку, где монаршей милостью оказался ввергнут в среду захолустного чиновничества. Душную вятскую глушь в «Записках одного молодого человека» Герцен назвал «городом Маниловым». Из Москвы в это время приходили дурные вести: Чаадаева за «Философическое письмо» объявили сумасшедшим и отдали под надзор полицейского психиатра, запретили журналы «Московский телеграф», «Европеец», «Телескоп».
Вскоре стараниями Василия Жуковского Герцен был переведен во Владимир. В Москву же он был возвращен лишь в августе 1839 года. В декабре следующего года философ снова был сослан в Новгород — на этот раз за одну фразу в письме к отцу. В этой фразе содержалось осуждение полицейщины.
Перебравшись, наконец, в Москву, Герцен создал цикл очерков «Капризы и раздумье», посвященный размышлениям о различных сферах современной ему жизни российского общества: семье, становлению новых нравственных понятий прогрессивно развивающейся личности в борьбе с устаревшими нормами этики.
в 1846 году увидел свет самый известный роман Герцена «Кто виноват?», в котором писатель поднимает вопрос трагедии человека в разлагающемся обществе. На страницах его романа можно увидеть совершенно разные типы людей, однако судьбы их одинаково драматичны. С одной стороны, Герцен продолжает традиционный в русской литературе образ «маленького» человека. Дмитрий Круциферский, пассивный романтик, с душою и инфантильностью ребенка, находит смысл жизни в любви к героине романа Любе. Когда же его семейное счастье начинает разрушаться, он оказывается способен лишь плакать, ревновать и спиваться. Через образ Круциферского Герцен развенчивает увлечение романтизмом и идеалистической философией большой части русского общества 1830-х годов.
С другой стороны, Герцен вводит более сложных героев. В образе Любоньки Круциферской есть черты Наташи Захарьиной, невесты Герцена. Была в ней «сверх красоты самая задумчивость, придавала что-то такое, почему нельзя было пройти мимо ее», «тигрёнок, который ещё не знает своей силы». Полудворянка-полукрестьянка, она рано начала ощущать несправедливость по отношению к себе, сострадание к крестьянам, она выработала в себе непримиримость к злу и способность к отстаиванию своих человеческих прав. Но даже встретив, по сюжету романа, человека, во всем ей созвучного, она остается с мужем по чувству долга.
Драма еще одного героя романа Герцена, Владимира Бельтова, «лишнего» человека, прямо ставится автором в зависимость от социальной системы. Писатель в первую очередь обращает внимание на общественно-исторические условия, вызвавшие к жизни тип «умной ненужности». Судьбою Бельтова Герцен осуждает социальные условия, погубившие человека, «призванного на великое, необыкновенного», из чьих «глаз светится гений».
Роман «Кто виноват?» был мощным ударом по крепостничеству, с которым вели борьбу многие художники слова того времени. Но Герцен никогда в своих художественных произведениях не замыкался на одной теме. В его сочинениях были затронуты вопросы брака, положения женщины в обществе, судьбы интеллигенции — дворянской и разночинной.
Для царской цензуры роман «Кто виноват?» оказался орешком не по зубам. И его политического накала она не заметила. А вот успех у читающей публики был поразительный. Если каждый настоящий писатель — либо защитник, либо обвинитель, то Герцена можно назвать скорее судьей, что и было сразу же подмечено Белинским: «Он изображает с поразительною верностию сцену действительности для того только, чтобы сказать о ней верное слово, произвести суд».
Ну, и, конечно же, не обошлось, как часто бывало тогда, без доноса. Крупнейший издатель и журналист того времени, Фаддей Булгарин, написал в секретной докладной записке в Третье отделение: «Тут изображен отставной русский генерал величайшим скотом, невеждою и развратником… Дворяне изображены подлецами и скотами…». Начальник тайной полиции генерал Дубельт поставил на сём доносе резолюцию: «… я нахожу всю повесть предосудительною».
И вот Герцен вместе с Белинским оказывается в центре идейно-политической и литературной борьбы 1840-х годов. Они начали атаку против защитников теории официальной народности, славянофилов, а позже и против либеральных западников.
Не имея возможности вести открытую борьбу против самодержавия, Герцен в январе 1847 года уезжает за границу, где сразу же входит в ряды освободительного движения, живет сначала в Париже, потом в Риме, потом снова в Париже, Женеве.
Женева в то время была центром европейской революционной эмиграции. Именно здесь Герцен заведует иностранным отделом газеты «Голос народа», которую издавал французский социалист Прудон.
Царское правительство требует возвращения его на родину, но Герцен отказывается, и Сенат выносит решение: «Герцена, лишив всех прав состояния, признать за вечного изгнанника за пределы Российского государства».
За границей он пишет ряд книг, которые, в первую очередь, должны были развенчать в западном обществе миф о России как о стране дикости. К ним относятся книги «О развитии революционных идей в России», «Русский народ и социализм», «Старый мир и Россия», «Былое и думы».
И вот Герцен замышляет и воплощает свое, пожалуй, самое смелое дело: в июне 1853 года начала функционировать Вольная русская типография, где он печатал листовки, брошюры и книги, в которых призывал соотечественников к борьбе с самодержавием, к освобождению крестьян («Братьям на Руси!», «Юрьев день! Юрьев день!» и т. п.).
Следующим шагом Герцена стал альманах «Полярная звезда», где были напечатаны запрещенные в России стихи Рылеева, «Вольность» и «Деревня» Пушкина, «Смерть Поэта» Лермонтова, письмо В.Г. Белинского к Гоголю. Вскоре материалов из России стало приходить такое множество, что они не могли уместиться в альманах. И Герцен приступил к выпуску сборников «Голоса из России». Но нужна была и газета.
И с 1 июня 1857 года в Вольной типографии стал печататься «Колокол». Эпиграфом к нему стало латинское выражение «Vivosvoco!» — Зову живых. Герцен объяснял его значение: «Мы зовем живых на похороны всего дряхлого, отжившего, безобразного, рабского, невежественного в России!»
Перед реформой 1861 года Герцен поверил царю Александру II, назвав его «мощным деятелем, открывающем новую эру для России». Однако сама реформа быстро отрезвила писателя, он понял ее обманную, антинародную сущность и написал о царе: «Мы не верим в него больше».
А верил он теперь только в будущую революцию, верил всем сердцем, как и было задумано его отцом — Иваном Алексеевичем Яковлевым, давшим ему фамилию Герцен — «сын сердца».
