В борьбе за Человека
Воспитанница Макаренко Елена Пихоцкая писала в своих воспоминаниях:
«Всё у него получалось хорошо, вызывало наше восхищение. Он требовал — мы шли навстречу его требованиям, он наказывал — мы были ему благодарны, мы ощущали наши руки в его твердой руке и смело, полностью доверяя ему, шли за ним. И никто из нас не ошибся».
Доверились и не ошиблись. Это, пожалуй, универсальное «лекарство» для всех заблудших и потерявшихся людей. И, конечно, для детей — таких же потерявшихся и запутавшихся, попавших в подчас жестокую молотилку жизни, не имеющих ни твердой опоры, ни радости будущего, ставших малолетними преступниками, ворами и проститутками. Именно из них Макаренко сделал передовиков производства и квалифицированных инженеров, врачей и учителей, художников и артистов, офицеров армии и флота. Потому что он и сам им доверял…
Возможно, это главная характеристика Макаренко, как педагога — доверие. Доверие, вырастающее из той самой горьковской веры в Человека, в его возможности и его способность нести Благо другим людям. Веря в человека, веря в своих воспитанников, Антон Семенович Макаренко не отступал ни перед какими трудностями в своей трудной и благородной борьбе за каждого маленького человека.
В 1988 году ЮНЕСКО выделило всего четырех педагогов, определивших тип педагогического мышления в XX веке. Среди них — Антон Семенович Макаренко (трое других — Георг Кершенштейнером, Джон Дьюи и Мария Монтессори). А современное отечественное и зарубежное макаренковедение в качестве главной задачи выдвигает необходимость более глубокого осмысления теоретического и практического наследия, оставленного великим педагогом.
Начало. Революция
А. С. Макаренко родился 13 марта (1 марта по ст.ст.) 1888 года в небольшом украинском городке Белополье. Отец — Семен Григорьевич Макаренко — работал маляром в вагонных мастерских, в 1901 году его перевели в город Крюков. Здесь Антон Семенович и начинал свою учительскую деятельность, окончив городское училище и педагогические курсы в г. Кременчуг, а позже — Полтавский учительский институт. Здесь же — в Крюкове — начались и первые столкновения с начальством, не разделившего его взгляды на процесс воспитания.
Среди крюковчан было сильно влияние большевиков, которым симпатизировал и Макаренко. Именно поэтому Великую Октябрьскую революцию он воспринял с воодушевлением, как дающую, по его собственному выражению, «невиданные перспективы». Октябрь определил дальнейшую педагогическую судьбу Макаренко. Он всем сердцем воспринял марксистско-ленинские идеи воспитания и руководствовался ими в своей работе. На собраниях с педагогами, он часто обращал внимание на следующее высказывание Ленина:
«...на место старой учебы, старой зубрежки, старой муштры мы должны поставить уменье взять себе всю сумму человеческих знаний, и взять так, чтобы коммунизм не был бы у вас чем-то таким, что заучено, а был бы тем, что вами самими продумано...»
В 1919 году после занятия Крюкова деникинцами и разрушения ими школы Макаренко вынужден переехать в Полтаву. Там в сентябре 1920 года судьба в лице Полтавского отдела народного образования дает ему шанс реализовать «невиданные перспективы»: он принимает предложение организовать и возглавить колонию для беспризорных и несовершеннолетних правонарушителей.
Колония им. Максима Горького
Начало деятельности колонии было сопряжено с множеством трудностей. И главной из них была — завоевание авторитета среди воспитанников. Надо пояснить, что тогдашние колонии были не чета современным — с охраной, строгим режимом и огороженной территорией. Колонисты при желании могли уйти в город и вообще заниматься, чем вздумается, а распоряжения педагогов могли попросту игнорировать. На первых порах колонисты в основном только и требовали, чтобы их вовремя кормили.
Однако уже через несколько месяцев Макаренко нащупал тот нерв, который позволил ему начать завоевывать авторитет и сквозь недоверие и даже презрение протаптывать тропинку к сердцам и душам колонистов.
Начав организовывать воспитательный процесс, Макаренко отринул многое из имеющейся на тот момент педагогической практики и подошел к делу с совершенно новой и неожиданной стороны. Это породило массу слухов. Говорили, что колония похожа на казарму, а Макаренко не расстается с револьвером; что в случае провинности воспитанники лишаются еды и помещаются в карцер и т.д. и т.п.
Периодически наведывались комиссии, осматривали колонию, упорно искали карцер, упорно расспрашивали детей, не бьют ли их. Ничего не «выявив», в задумчивости уезжали.
Оказалось, что и без карцера из воров, карманников и попрошаек вырастают не просто нормальные, а прекрасные люди — настоящие граждане своей страны. Воспитанные, культурные, интеллектуально развитые, являющиеся патриотами своей страны. Это не просто слова. Жизненные пути выпускников и их достижения — тому свидетельства. Многие стали достойными специалистами в своих сферах, многие храбро сражались на фронтах Великой Отечественной Войны, многие сложили свои головы, защищая Родину, любовь к которой была привита Макаренко.
Воспитанник Семен Калабалин, ставший впоследствии педагогом, вспоминал:
«— Служи нашему народу, Семен! — говорил Антон Семенович. И я стараюсь служить. Нет ничего на свете благороднее труда и нет почетнее долга, чем труд».
Именно любовь к труду и ответственность за этот труд перед коллективом и шире — перед страной и народом — прививал Макаренко. При этом он верил в своих воспитанников, доверял им и на основе этого доверия возлагал на них ответственность и предъявлял строгие требования к выполнению обязанностей и дисциплине. Все это помогло из рыхлой массы несовершеннолетних преступников создать плотный и дееспособный трудовой коллектив.
При этом и сами колонисты чувствовали эту веру в себя, были поначалу ею удивлены, но затем — безмерно благодарны за нее. И они не могли и не хотели подвести своего наставника. Благодаря этому 10-14-летние ребята осваивали сложные навыки в сельском хозяйстве, животноводстве, механике, столярном деле и многих других сферах. В этой смычке — ответственности перед коллективом и любви к труду и вырастали Новые люди.
Одной из характеристик макаренковского метода было то, что у него не было шаблонных действий («железное» правило было, пожалуй, одно — не расспрашивать ребят об их прошлой жизни). Макаренко проявлял внимание ко всем мелочам, в каждом конкретном случае он выбирал особый стиль поведения. Даже в наказаниях он проявлял индивидуальность, выбирая, на первый взгляд, нелогичное и несоответствующее проступку наказание. Но, как оказывалось, именно оно доходило до нутра провинившегося и заставляло его понять и прочувствовать свой проступок.
В этом заключалась одна из сторон педагогического таланта Макаренко — суметь найти в человеке то хорошее, что при определенном (и порой очень тонком) воздействии перебивало плохое в человеке, будило в нем лучшие его качества.
«Бесконечно многообразны методы воспитательного воздействия Антона Семеновича. Но главное заключается в том, что он воспитывал всех и каждого из нас в коллективе, для коллектива, в труде и самим собою — личным примером, словом и делом» — снова Семен Калабалин.
Подопечные и коллеги Макаренко испытывали к нему искреннюю любовь и уважение. Чего не скажешь о некоторых чиновниках. Антон Семенович потратил много сил и энергии на борьбу с Наркомпросом (Народный комиссариат просвещения) Украины. В какой-то момент усилиями ретроградной части чиновничества методика Макаренко была признана… «несоветской». Однако время все расставило по своим местам. Возможности, данные Октябрем, Макаренко использовал на полную. Он просто шел впереди, отметая отжившее и создавая новое. И некоторые чиновники не могли этого понять и увидеть. Но таков уж удел впереди идущих.
В 1926 году Наркомпрос издал указ о слиянии Полтавской колонии им. Горького с Куряжской колонией. Ее дурная слава гремела по всей Украине. Куряж был не столько воспитательной колонией, сколько притоном различных шаек. Днем воспитанники занимались «делом», а в колонии просто ночевали. Воспитатели относительно безопасно чувствовали себя лишь в светлое время, с наступлением темноты они запирались в комнатах и не рисковали из них выходить.
Было высказано мнение, что с ситуацией может справиться только Макаренко. Его враги ликовали, ожидая крах его методов.
Однако после слияния в Куряже начались «необъяснимые» метаморфозы. Сплоченный коллектив горьковцев, будучи в два раз меньше по численности, втянул в себя куряжан, показал им новые ориентиры и предложил идти вместе по новой для них дороге. За редким исключением, куряжане приняли это предложение. Как писал Николай Эдуардович Фере — один из ближайших сподвижников Макаренко по колонии:
«Организующая сила здорового коллектива Полтавской колонии была настолько велика, что сводные отряды даже тогда, когда в них было большинство куряжан, работали не хуже других отрядов, а подчас и лучше. Куряжане, изголодавшиеся за годы безделья по настоящей работе, как бы наверстывали упущенное».
В 1927 году Макаренко по приглашению Государственного Политического Управления (ГПУ) Украины принимает участие в создании детской трудовой коммуны имени Ф. Э. Дзержинского. А в 1928 году, не без участия его «идейных» врагов (как раз в этот момент они провели решение о признании методики Макаренко «несоветской»), он вынужден оставить колонию Горького, что, в свою очередь, позволяет ему сосредоточиться на работе в коммуне имени Дзержинского.
Коммуна им. Ф. Э. Дзержинского
На новом месте Макаренко продолжил применять свои методы, повторив путь создания работоспособного самоорганизующегося коллектива. Если на первых порах коммуна существовала за счет средств, отчисляемых сотрудниками ГПУ из своей зарплаты, то вскоре она стала жить на собственные средства, а затем и вовсе давать прибыль государству!
В итоге коммуна стала полноценным промышленным комбинатом. Причем, производящим не табуретки и веники, а сложные технические приборы, требующие точности при производстве: электрические сверла и фотоаппараты. Со временем коммуна закупила сложнейшие заграничные станки, на которых производились фотоаппараты «ФЭД» — аналог немецких «Leica» (а это 300 деталей с точностью до 0, 001 мм!) И за станками стояли коммунары. Макаренко вновь не побоялся довериться ребятам, возложить на них ответственность и они вновь оправдали это доверие. Станки всегда блестели, речи не могло быть о порче оборудования или небрежном отношении к производству. Эта ответственность и воспитывала! Необходимость точной работы вырабатывала аккуратность, внутреннюю дисциплину и выдержку, а осязаемые результаты дарили бесценную радость труда.
Показателен был прием новичков. Для их встречи на вокзал маршем выдвигалась вся коммуна: в парадных костюмах, со знаменами и оркестром. Хмурые и озлобленные беспризорники, в оборванной и грязной одежде, смотрели сначала с недоумением или даже насмешкой. Но по дороге в коммуну, плетясь в середине строя, они постепенно начинали идти в ногу, затем некоторые распрямлялись, их лица начинали меняться. В коммуне, не давая им «опомнится», ребята их мыли, стригли, выдавали новую одежду и прикрепляли к различным отрядам. Вежливое и деловое отношение, никаких намеков на притеснение и неравенства — такое воздействие крепкого детского коллектива было незаменяемым и по-настоящему лечебным.
Именно по этому поводу Макаренко, еще во время работы в Полтавской колонии, на вопрос: «Как же воспитываете вы?» — отвечал: «Воспитывают все триста пятьдесят колонистов».
И происходившая трансформация воспитанников не была результатом муштры или страха наказания. Она была результатом человеколюбия и истинного гуманизма. Макаренко воспринимал своих подопечных, как абсолютно нормальных и принципиально ничем не отличающихся от других детей. Их поведение, по его мнению, стало вполне нормальной реакцией на неудачно сложившиеся жизненные обстоятельства, сбившие их с пути правильного развития и взросления. И им надо просто помочь вернуться на этот путь.
В этом смысле Макаренко был продолжателем тех особых гуманистических традиций взаимопомощи и заботы о ближнем, которые всегда присутствовали в русской культуре. Николай Васильевич Петров — Художественный руководитель Театра русской драмы Харькова, шефствовавшего над коммуной Дзержинского, так отозвался о Макаренко:
«Антон Семенович был подлинным сыном своего народа, несущим в себе все лучшие и передовые гуманистические тенденции именно этого народа. Он отличался той богатой натурой подлинно русского человека, которого может родить только наш народ».
Итоги
Соратники Антона Семеновича Макаренко отмечали его неуемную энергию и трудоспособность. Стоять на месте — для него означало идти назад. Он был полон планов и идей, заражая ими и сотрудников и подопечных. А являясь еще и талантливым организатором, умел воплотить эти идеи в жизнь. Энергию и настрой на движение вперед он пронес через всю жизнь.
Незадолго до смерти, когда уже давала знать о себе болезнь сердца, он продолжал работать и строить планы. В одном из писем того периода он написал:
«Природа придумала смерть, но человек научился плевать на смерть...»
Умер он, как это обычно бывает с такими людьми, неожиданно и не вовремя. Многое осталось не завершенным. Но еще больше было сделано! Оставив после себя бесценное практическое и теоретическое наследие, Макаренко, по выражению Николая Петрова «внес прогрессивный вклад в развитие человечества». И это не преувеличение. Его наиболее известное произведение «Педагогическая поэма» переведена на значительное количество языков. Во многих странах, помимо России, его наследие исследуется самым пристальным образом.
Максим Горький, приехав в колонию и познакомившись с Макаренко написал:
«Все эти «ликвидаторы беспризорности» не мечтатели, не фантазеры, это, должно быть, новый тип педагогов, это люди, сгорающие в огне действенной любви к детям, а прежде всего — это люди, которые, мне кажется, хорошо сознают и чувствуют свою ответственность перед лицом детей».
Макаренко действительно горел своим делом. Его называли «рыцарем коммунизма» и «революционером педагогики». И тут трудно что-то отнять. Всем сердцем приняв преобразования Октября и новый взгляд на человека в горьковском смысле слова, он отдал всего себя, чтобы создать этого Человека.
Приведу развернутую цитату самого Макаренко. Она, возможно, наилучшим образом отражает его состояние души и его, как сейчас сказали бы — мотивацию. Решив сделать подарок Горькому, колонисты написали свои автобиографии, а Антон Семенович написал небольшое предисловие:
«Когда я печатал сотую биографию, я понял, что я читаю самую потрясающую книгу, которую мне приходилось когда-либо читать. Это концентрированное детское горе, рассказанное такими простыми, такими безжалостными словами. В каждой строчке я чувствую, что эти рассказы не претендуют на то, чтобы вызвать у кого-нибудь жалость, не претендуют ни на какой эффект, это простой, искренний рассказ маленького, брошенного в одиночестве человека, который уже привык не рассчитывать ни на какое сожаление, который привык только к враждебным стихиям и привык не смущаться в этом положении. В этом, конечно, страшная трагедия нашего времени, но эта трагедия заметна только для нас, для горьковцев здесь нет трагедии — для них это привычное отношение между ними и миром.
Для меня в этой трагедии, пожалуй, больше содержания, чем для кого-либо другого. Я в течение восьми лет должен был видеть не только безобразное горе выброшенных в канаву детей, но и безобразные духовные изломы у этих детей. Ограничиться сочувствием и жалостью к ним я не имел права. Я понял давно, что для их спасения я обязан быть с ними непреклонно требовательным, суровым и твердым. Я должен быть по отношению к их горю таким же философом, как они сами по отношению к себе.
В этом моя трагедия, и я ее особенно почувствовал, читая эти записки. И это должно быть трагедией всех нас, от нее мы уклониться не имеем права. А те, кто дает себе труд переживать только сладкую жалость и сахарное желание доставить этим детям приятное, те просто прикрывают свое ханжество этим обильным и поэтому дешевым для них детским горем».
Любовь к ребенку для Макаренко — это не «сладкая жалость» и не самолюбование собственным состраданием. Действенная любовь — это готовность требовать от ребенка, готовность заставлять его преодолевать трудности, помогая и направляя в нужный момент.
Многие колонисты на полном серьезе думали, что их наставник умеет читать мысли. Настолько глубоко он погружался в людей и во все, что происходило в его колонии. Это был не шпионаж, а именно проникновение в суть вещей. И такое глубокое проникновение позволяло Макаренко находить и вытаскивать «наружу» все лучшее, что было в его подопечных. Он видел их возможности и выдвигал сообразные им требования, веря, что ребята смогут сделать «по-максимуму». Эта вера передавалась самим ребятам и они делали, создавали, преодолевали, росли, достигали и каждый из них становился Человеком. Тем Человеком, за которого боролся Макаренко и в борьбе за которого он, безусловно, победил.
