От Дела — к бизнесу, от человека — к потребителю, от помощи — к услуге — 2
Про современное искусство, как об искусстве, в целом говорить довольно сложно. Его в принципе можно оценивать только так, как оценивают культуру культурологи: все, что сделано человеком — культура. Я принадлежу к той части зрительской аудитории, которая считает, что предназначением искусства является не отражение действительности, а возможность очеловечивания, то есть создание героев-парадигм, формирующих и определяющих жизнь поколений. Человеку необходимы образцы. Ему необходимо быть свидетелем того, как совершается выбор между добром и злом, и что же все-таки побеждает.
Для меня очевидно, что пространство современного искусства рождает уродов! Десакрализируются, обесцениваются принципиально важные понятия для сохранения и развития человеческого. Долг вытесняется сиюминутными интересами, любовь к отечеству — космополитизмом, дело становится бизнесом, предназначение уступает место приспособленчеству, чёрное называется белым, понятия добра и зла, истины и лжи теряют однозначность. Ложная система координат постепенно делает главное второстепенным, а то и вовсе диким для человека. И всё это в предлагаемых обстоятельствах исчезновения героев-парадигм.
Человек, в пределе, не так уж сложен и не очень многим отличается от любого другого биологического существа. Всего лишь тремя особенностями: знанием, что смертен, самоиронией и способностью полагать смыслы. Но именно эти три отличия и делают человека человеком. И, именно, к этим трем отличиям и должно быть обращено искусство. В этом обращении — залог очеловечивания. А никак не в суицидальных энергиях и расчлененке. Никак не в голых задницах и прибитых к Красной площади причиндалах! И никакими рассказами о постмодернизме, о том, что «раз уж прошлое невозможно уничтожить, ибо его уничтожение ведет к немоте, его нужно переосмыслить, иронично, без наивности» (Умберто Эко о постмодернизме), меня не убедить.
Ибо есть и другое понимание искусства: «...искусство, как известно, прежде всего радость… По-видимому, не существует ни одного нашего переживания искусства или занятия искусством, которое не было бы связано с каким-то особым пронзительно-радостным состоянием… радостью является чувство необратимой исполненности смысла». (М.Мамардашвили «Эстетика мышления»)
Выбор между «иронично и без наивности» и «необратимой исполненности смысла» всегда делает сам художник, и больше никто! И именно этот выбор для художника, на мой взгляд, и есть сегодня подлинный выбор между полаганием себя героем или персонажем. Герой — всегда автор собственной жизни, а персонаж — просто действующее лицо чужой постановки. А, совершая этот выбор, художник, хочет он того или нет, дает возможность выбирать и зрителю.
А теперь вопрос: как так происходит, что те пространства смысла и те виды деятельности, которые призваны к развитию человеческого, работают на расчеловечивание? Кто законодатели стандартов? Как поет Петр Мамонов: «Кто, что, все делает?!»
И вот тут самое время поговорить об элитах. О том, кого же сегодня принято так называть. Исходный смысл слова «элита» означает «избранный», «лучший». В парадигме политического подхода принадлежность к элите определяется обладанием властью или влиянием на политические процессы. А еще существуют так называемые бизнес-элиты, немногим отличающиеся от элит политических. Одни — «держатели» власти, другие — денег. Но и те, и другие по сути сильно отличаются от изначального смысла понятия «элита» (подлинные элиты не стяжают ни власти, ни денег, они заняты Делом и Смыслом, а на сегодняшний день в России еще и выживанием).
Полагаю, что «держатели» денег видят в искусстве все тот же источник прибыли, а «держатели» власти — инструмент для обслуживания власти и управления. А удерживать власть и увеличивать прибыль гораздо проще, обращаясь к миру инстинктов в человеке, то есть к его животной части. Этой частью человека достаточно легко управлять. Механизмы разработаны давно. Это наглядно демонстрирует такой вид деятельности, как цирковая дрессировка, существовавшая еще в древнем Египте и древнем Риме.
Вот так и возникает устойчивый сегодняшний симбиоз законодателя стандартов и потребителя. Симбиоз, в котором, чем больше наполняется одна из сторон, тем больше (с такой же скоростью) опустошается другая. Метафора песочных часов. Чем быстрее наступает пресыщение потребителя, тем все более активным должен становиться законодатель в изобретении более жестких и предельно «странных» форм. И, чем изобретательнее и активнее законодатель, тем все более ненасытным становится потребитель. И в этой со-зависимости не так уж и важно, кто первый начал. Важно, что масштаб повреждения обеих сторон таков, что отмахнуться или пренебречь им уже невозможно.
Один из инструментов дрессировки человека — СМИ, в частности, сфера рекламы. Рекламное поле — идеальное пространство для продуцирования «смыслового фаст-фуда» и пропаганды определенного образа жизни. Идеальное пространство потому, что рекламные слоганы — это аффирмации (аффирмация — позитивное утверждение, закрепляющее требуемый образ или установку в подсознании — прим. ИА Красная Весна), мантры, если хотите, формирующие потребность в определенном образе жизни. А образ жизни как раз предлагается такой, в котором традиция труда (впрочем, любого напряжения) обесценивается, а «халява» и праздность (бесцельная жизнь, безделье) полагаются как стандарт.
Возвращаюсь к теме элит и предлагаю вам точку зрения доктора филологических наук, профессора Т. С. Садовой, ее цитату из нашей переписки 2008 года: «Если же мы говорим о „богатых“ и „аристократах“ (носителях элитарной культуры, смыслодержателях), мы должны отличать аристократию, свершившуюся как данность элиты, по миссии своей близкой к царю — помазаннику Божию. Для аристократии духа деньги — факт свершившийся, это не цель. Ее цель — служение идее. Лишившись после Революции денег, русская аристократия не перестала быть смыслодержателем русской идеи, высокого образца, носителем элитарной культуры. Понятие же „богатый“ предполагает обогащение „на глазах“, некое выскочковство, выделение из множества неправедным (не родовым, не предназначенческим) путем. Так и у Чехова: его Лопахины — обогатившиеся за счет смекалки и умения наживиться на чужой непрактичности. Они — не благородные неумехи Раневские-Гаевы. Вечный спор между богатыми и благородными. Неслучайно аристократию русскую называли „благородные“, имея в виду, прежде всего, не признак денежности, а признак рода».
И, наконец, о психологии и психотерапии. Эта тема для меня, пожалуй, самая чувствительная и болезненная! Я нахожусь в профессии без малого 30 лет, и у меня на глазах с начала пресловутых девяностых отрасль из дела превратилась в бизнес. И я наблюдаю «развитие» некоторых моих коллег, выбравших бизнес-траекторию. Не случайно говорю «траекторию», ибо сказать «выбравших Путь» не поворачивается язык. Путь человека (согласно Конфуцию) — «нравственное поведение и основанный на морали социальный порядок». В русской традиции Путь — «стезя жизни … сознательно предпринятое движение, ради достижения поставленной цели… связан с Делом…» (В.В. Колесов «Словарь русской ментальности»).
Движение по бизнес-траекториям и сообразно бизнес-стратегиям в ряде случаев и правда приводит моих коллег к успеху. Только вот цена вопроса, на мой взгляд, невероятно велика. Поскольку «эффекта рассола», то есть полезависимости, избежать никак нельзя. Огурец, попавший в банку с рассолом, вынужден просолиться вместе с другими овощами, даже, если он самый неформатный, самый зеленый и самый удивительный огурец на свете.
Вот вам позиция еще одного человека Пути, героя русской истории барона Александра Людвиговича фон Штиглица — банкира, промышленника, управляющего Государственным банком России (1860–1866 гг. г.), мецената, благотворителя, который построил и сопровождал работу училища технического рисования в Питере (сегодня именуемого «МУХОЙ»). Когда его спросили, почему он все деньги держит в российских банках, он ответил: «Отец мой и я нажили все состояние в России; если она окажется несостоятельной, то и я готов потерять с ней вместе все свое состояние».
А эти цитаты в разных источниках приписывают то Джону Рокфеллеру, то барону Ротшильду: «Основной секрет зарабатывания денег состоит в том, чтобы покупать, когда на улицах льется кровь». «Когда на улицах льется кровь, покупай собственность».
Для меня очевидно, что на сегодняшний день поле смыслов (в человековедении прежде всего) — поле столкновения парадигм, которые я могу условно назвать парадигмами «Штиглица» и «Ротшильда-Рокфеллера»… И те, кто работают и живут сообразно парадигме «Штиглица», к сожалению, в меньшинстве.
Как только человековед попадает на рынок, он обречен на конкурентную борьбу, соперничество, а не союзничество с коллегами по цеху. У него «сердце бьется другими вершинами», он думает зачастую не о помощи, а о трансляции себя и об успехе. И таких примеров, к сожалению, я вижу очень много.
В нескольких психологических сообществах я говорила о создании этического кодекса психолога и психотерапевта. В одних сообществах на меня смотрели как на блаженную, в других я встречала такую обтекаемо-округлую позицию: «Ну, кто, мол, это будет формулировать, кто это будет оценивать?» Такой уход от вопроса. У врачей есть клятва Гиппократа, основной заповедью которой является заповедь «не навреди». Я понимаю, что совсем не все ей следуют, но она есть. Значит, есть границы, правила, закон. А какой закон есть у психолога или психотерапевта? Только внутренний ценз? Сомнительная опора, ибо господство «аристократии духа» осталось в основном в воспоминаниях! А переход в бизнес разрушил среду формирования моделей помощи человеку, сообразную России. Бизнес-траектории и стратегии — это удар по языку взаимодействий, по культурным кодам, по Логосу (Слово, Смысл, глубинная, существенная структура Бытия, закономерность мира). А, значит, удар по культуре, по образованию, по медицине и психологии как части медицины.
«Велико незнанье России посреди России… Прежде всего, выбросьте из вашей головы все до одного ваши мненья о России, какие у вас ни есть, откажитесь от собственных своих выводов, какие уже успели сделать, представьте себя ровно не знающим ничего и поезжайте как в новую дотоле вам неизвестную землю». (Николай Васильевич Гоголь)
Ментальность — совокупность эмоциональных, умственных, культурных особенностей, ценностных установок. Она формируется веками. И, конечно, чтобы ее изменить, надо уничтожить народ, веками эти ценности формировавший. Но на сегодняшний день можно смело говорить о повреждении человеческой сути в условиях, когда по ценностным основам наносится удар, в результате которого человек выбирает «иметь», а не «быть»! Это — беда. Но еще большая беда, когда человек не может выбрать. А застревает посередине, сам того не подозревая. Помните, как поет Борис Гребенщиков: «Я ушел от Закона, но так и не дошел до Любви»?
Наша ментальность — приоритет духовного над материальным (сообразно этому приоритету нам не свойственно выбирать «иметь»). Западная ментальность иная. В ее основе — протестантизм, доктрина которого гласит: «Чем ты успешней в социуме, тем ты угодней Отцу Небесному». Православная доктрина, лежащая в основе русской ментальности, говорит об обратном: «Чем ты успешнее в обществе, тем больше обслуживаешь князя мира сего».
Ситуация в человеческом царстве становится все более напряженной независимо от принадлежности к той или иной культуре. И эта драма разворачивается прямо у нас на глазах с невероятной быстротой. Отрасль психотерапии, а потом и психологической помощи начала формироваться в 1898 году, когда Зигмунд Фрейд создал психоанализ. А сегодня методов, методик, эстетик, школ и направлений — невероятное количество. Выбирай — не хочу! А прошло всего 120 лет! Связано ли это с тем, что человек расчеловечивается? Или с тем, что, несмотря на двадцать первое столетие, про человека известно совсем немного? Эти вопросы, пожалуй, могут стать отдельной главой какой-нибудь монографии, или, по крайней мере, отдельной научно-популярной статьи.
А в финале я обращаюсь к своим коллегам и напоминаю (вдруг кто-то забыл): психотерапевты, лечим мы собой! Мы и есть тот основной инструмент помощи, какой бы метод мы не исповедовали! И для того, чтобы этот инструмент работал и был эффективен, одного ремесла и крутой упаковки недостаточно. И утверждение: «психолог — тоже человек, ничто человеческое ему не чуждо», не может служить оправданием.
Призову на помощь выдающегося философа двадцатого века, уже цитированного мной выше, Мераба Константиновича Мамардашвили. «Повторю еще раз: оказывается, недостаточно психологически испытывать доброе намерение, так как есть еще что-то и это „еще что-то“ и наш шаг к нему можно назвать шагом мысленным. Намерение добра наверняка переживает любой расхлябанный человек, как трус переживает храбрость или желание быть храбрым. А „добро само по себе“ возникает потенциально тогда, когда мы… начинаем понимать, что человек — это существо, для которого не существует раз и навсегда данного естественного добра, естественной справедливости, естественной честности… Собственно, язык религии и был нужен для того, чтобы отличить человека, стремящегося к добру, от человека действительного доброго. То есть отличить добро как психологическое качество (французы в этих случаях говорят velléité — потуг, поползновение к добру) от добра как такового». («Эстетика мышления»).
И постскриптум! «Ничего личного, это — бизнес», — выражение, взятое из фильма Фрэнсиса Копполы «Крестный отец», с начала девяностых ставшее крылатым и у нас, в России. Суть его, к сожалению, продолжает быть актуальной и поныне. При том, что как раз сверхзадачей мастера было показать, к какому финалу приводит подобного рода закон. Тем, кто не смотрел это кино или, не дай Бог, подзабыл финал, настоятельно рекомендую посмотреть.
Начало: От Дела — к бизнесу, от человека — к потребителю, от помощи — к услуге — 1
