Наш ответ «блицкригу» — 2

3. От недостаточного к необходимому
(1941 год)

Оперативное искусство находится между стратегией и тактикой. Поэтому испытывает влияние и того и другого. Операции осени и зимы 1941 года хорошо это иллюстрируют.

Максимально упрощая сложнейшее искусство войсковых операций, попробуем представить себе ход рассуждений советского Генерального штаба. Итак, наши войска проигрывают сражение за сражением, фронт разрушен и противник продвигается вглубь территории. Чем больше территории он захватывает, тем меньше остается у нас материальных и людских ресурсов. В пределе эта динамика должна привести к полному истощению ресурсов, а значит, к поражению — чего и добивается противник. Таким образом, пока этот процесс не стал окончательно необратимым, необходимо все военные операции подчинить одной цели: восстановлению целостности фронта, созданию преграды на пути противника из своих войск.

Но инициатива в его руках, а значит, он наносит удары там, где ему удобно и выгодно. Реагировать на эти удары вовремя очень трудно, практически невозможно, не имея резервов. Резервы же можно получить либо снятием войск с менее угрожаемых участков (и это плохой способ), либо формированием новых войск в глубине собственной территории (этот способ лучше, но тоже имеет свои издержки, потому что эти новые войска, как правило, не имеют боевого опыта и зачастую вооружены хуже прежних). Но как бы то ни было, их главная ценность в том, что они есть.

На сказанном выше и было основано стратегическое решение Государственного Комитета Обороны и Генерального штаба РККА о постоянном и непрерывном формировании новых соединений и частей, что дало новые оперативные возможности советским вооруженным силам. Да, эти возможности пока были скромными — без шансов на быстрый маневр (новые войска не механизированы), без шансов на большие тактические успехи (компетенция бойцов и командиров низкая), но они тем не менее появились.

Кроме того, командование РККА свято помнило закон любой драки: «если ты не бьешь, то бьют тебя». Поэтому даже отсутствие подвижных соединений не стало поводом для оперативной пассивности. Фактически располагая только пехотными соединениями, командование РККА постоянно наносило удары по заведомо более сильному противнику, тем самым не позволяя ему создавать мощные ударные группировки за счет снятия войск с пассивных участков фронта.

Естественно, что людские и материальные потери были при этом крайне велики, но зато противника постоянно связывали боем, лишая его инициативы. Иного выбора и не было: либо сидеть и ждать, когда противник ударными группировками поочередно уничтожит твои войска, либо бросать и бросать в бой малоподготовленных людей, не позволяя немцам создавать эти ударные группировки.

Это и стало отличительной особенностью оперативных действий РККА в 1941 году — незавершенные наступательные (именно наступательные!) операции в условиях недостаточности имеющегося инструментария у себя и превосходства этого инструментария у противника. Нехватку танков пытались заменять импровизированными аналогами типа конно-механизированных групп.

Тем не менее даже такие простейшие оперативные приемы позволили сначала ослабить противника, а затем и поставить его на грань поражения.

В результате уже к концу 1941 года Красная Армия совершила то, что до нее не сумела сделать ни одна армия, сражавшаяся с вермахтом: остановила каток прежде непобедимого «блицкрига» и изменила характер войны в крайне нежелательную для противника сторону — затяжную и позиционную.

4. От необходимого к достаточному (1942 год)

Итак, зимой 1941–42 гг. маневренная война превратилась в позиционную. В связи с этим перед советским оперативным искусством встали новые задачи. Противник перешел в долговременную оборону, и теперь, чтобы достичь каких-либо оперативных целей, следовало ее прорвать. Сделать это было непросто, поскольку у немцев тоже существовали оперативные резервы — своевременно переброшенные к участку прорыва, они либо запечатывали пробитую Красной Армией брешь, либо отсекали сумевшую прорваться советскую ударную группировку с ее последующим окружением и уничтожением. Поэтому прорывать оборону требовалось быстро, чтобы не дать противнику времени на подтягивание резервов.

Далее, даже удачно проведенный прорыв обороны был только началом — его надо было не менее быстро использовать для достижения последующих оперативных целей. Чаще всего этими целями являлись захват и удержание дорожных узлов, мостов и переправ, выгодных природных рубежей, позволяющих отрезать и окружить войска противника либо вынудить их максимально быстро выходить из намечающегося окружения. То есть, вновь действовало правило «оказаться нужными силами в нужное время в нужном месте».

К тому же германский Генштаб, поняв, что война превратилась в затяжную и позиционную, начал формирование в Германии стратегических резервов, то есть приступил к мобилизации.

Повторим — реальные оперативные возможности РККА в начале 1942 года были невелики: пехотные соединения не обладали ни опытом, ни техническими возможностями для быстрого прорыва подготовленной обороны противника, а крупных танковых соединений к этому времени не существовало вовсе — имелись лишь отдельные батальоны, полки и бригады. Самое большее, они могли решать задачи непосредственной поддержки пехоты на поле боя или частных тактических контрударов, но на серьезные самостоятельные оперативные действия были не способны.

Но стратегическая обстановка после битвы за Москву — нехватка у противника сил для наступления и переход его к обороне на всех направлениях — требовала от РККА активных наступательных действий, независимо от наличия или отсутствия стратегических резервов.

Поэтому на всем протяжении советско-германского фронта зимой 1942 года Красная Армия начала серию наступательных операций. Добиться удалось немногого — на какое-то время были окружены германские войска на отдельных участках фронта, кое-где наши войска создали угрожающие вклинения в линию немецкой обороны. Но логического завершения ни одна из этих операций не получила. А когда наступила весна 1942 года, то переформированные и пополненные немецкие войска деблокировали зимние котлы, ликвидировали часть вклинений и в целом восстановили свой фронт.

Так что же, зимние операции 1941–1942 годов были бесполезны? Нет, положительным результатом зимних наступлений для Красной Армии стали приобретенный тактический боевой опыт и осознание необходимости скорейшего восстановления самостоятельных механизированных соединений.

Советские стратеги учились быстро. Уже весной 1942 года Ставкой ВГК было принято решение создавать танковые корпуса (приблизительный аналог германских танковых дивизий) и формировать из них танковые армии (тоже по аналогии с немецкими моторизованными корпусами). Их оргштатная структура была еще далека от совершенства и не обладала той универсальностью, которая была у немцев, но уже само существование этих крупных танковых соединений позволило парировать мощные удары немецких моторизованных соединений в их летнем наступлении 1942 года и предотвратить полную катастрофу на юго-западном крыле советско-германского фронта.

С этого времени оперативное искусство РККА в зависимости от особенностей театра военных действий и специфики положения на фронтах развивалось по двум направлениям — условно «северном» и «южном». Так как северная и центральная часть линии фронта почти не сдвигалась ни в ту, ни в другую сторону и замерла в позиционных боях в стиле Первой мировой войны, то здесь наиболее актуальной стала задача прорыва долговременной обороны. Да и особенности местности не благоприятствовали быстрым размашистым маневрам. Напротив, открытые пространства Юга как раз и предполагали активное маневрирование силами и средствами. Обе противоборствующие стороны это прекрасно понимали, поэтому именно южное направление стало ареной крупномасштабных операций подвижных войск. Там и выкристаллизовались окончательно оптимальный состав и основные методы действия советских подвижных соединений.

Показательным примером является масштабная Сталинградская битва. У большинства людей она ассоциируется с упорной обороной города, но это представляет собой лишь часть картины оперативных действий борющихся сторон. На самом деле Сталинградская битва в целом представляла собой карусель постоянных взаимных ударов и контрударов, в итоге не позволивших главным силам германской группировки полностью сосредоточиться на штурме города. И именно Сталинградская победа стала практическим подтверждением того, что у РККА появился, наконец, инструмент, позволяющий претворять в жизнь самые смелые оперативные замыслы.

Последовавшие за Сталинградской битвой советские наступательные операции проводились уже с масштабным использованием танковых и механизированных соединений, сочетали глубокие охваты и обходы. В полной мере и с впечатляющими результатами нашим Генеральным штабом использовались малейшие разрывы фронта немецко-фашистских войск. Итоги этих операций даже оказали влияние на общую конфигурацию центрального участка советско-германского фронта — группа армий «Центр» была вынуждена оставить свои позиции под угрозой удара в открытый южный фланг.

Масштабы успехов были столь впечатляющими, что породили откровенную эйфорию у советских военачальников. Но немецкие генералы по-прежнему оставались грозными противниками — весной 1943 года под Харьковом вступили в бой германские стратегические резервы. Истощенные предыдущими, хоть и успешными операциями, советские войска не смогли удержать захваченные оперативные рубежи.

Так советское командование на практике постигло еще одну тонкость оперативного искусства — необходимость определения момента остановки даже успешной операции. А также необходимость учитывать не только оперативные факторы, но и стратегические.

5. Недостаточность достаточного (1943 год)

К лету 1943 года война стала полномасштабной во всех смыслах. Обе противоборствующие стороны задействовали все имеющиеся ресурсы своих государств исключительно для военных целей. Неизменным условием любой планируемой операции стала «нормальная» плотность войск.

Трудно установить причины такого решения, но в 1943 году советское верховное командование в первый и последний раз за всю войну сознательно уступило инициативу противнику. Генеральный штаб решил испробовать новый оперативный прием — встретить удар противника в «глухой» обороне, подстраховавшись сильными подвижными резервами в виде танковых корпусов и армий. Речь идет о Курской битве.

В каком-то смысле эту битву можно считать оперативным экспериментом, который только подтвердил бесперспективность «глухой» обороны любой степени подготовленности. После Курска ни одна оборонительная операция не планировалась как «сидение в укреплениях». Опыт Курской обороны показал, что это превращается в поочередное уничтожение обороняющихся многократно превосходящими силами наступающего противника на выбранных им узких участках фронта. При этом большая часть обороняющихся войск пассивно сидит на неатакованных участках и не оказывает никакого влияния на происходящее.

Оборона Курского выступа не закончилась поражением только потому, что группы армий «Юг» и «Центр» были вынуждены расформировать свои ударные группировки для оказания противодействия новому наступлению советских войск севернее и южнее Курского выступа (операции «Румянцев» и «Кутузов»). И этот урок советским стратегам не пришлось повторять дважды — он был выучен с первого раза.

Растущие масштабы войны вскрывали для советского Генерального штаба новые, доселе им незнакомые оперативные факторы. Одним из них было то, что любая крупная военная операция не существовала сама по себе, как отдельно взятая — она испытывала и оказывала влияние на другие операции, зачастую отменяя их полностью или провоцируя их начало.

Еще одним новым для советского оперативного искусства фактором стало то, что, начиная с 1943 года немцы приняли стратегическое решение в области военной техники (как оказалось, ошибочное), которое принципиальным образом повлияло на их оперативные возможности.

Дело в том, что оперативные возможности войск сильно зависят от характеристик техники, состоящей на их вооружении. В первой половине войны тактико-технические характеристики германской бронетехники удачно сочетали высокую подвижность с хорошими качествами вооружения и бронирования. С 1943 года картина стала иной: немцы непрерывно наращивали толщину брони и мощь вооружения в ущерб подвижности своих танков. Иначе говоря, они основную ставку сделали на тяжелую технику с мощными пушками и усиленным бронированием. Тем самым они приобрели преимущество в тактике, но много потеряли в отношении оперативных возможностей. Так, немецкие подвижные войска всё более утрачивали способность «оказываться в нужное время в нужном месте».

Напротив, советские танковые соединения получали технику с непрерывно возрастающими динамическими характеристиками. Степень защищенности и сила вооружения оценивались как безусловно важные, но второстепенные качества. Основной танк Великой Отечественной войны Т-34 — это средний танк, маневренный и скоростной, хотя и с более слабой броневой защитой. Таким образом, советский подход заключался в том, чтобы, пусть несколько потеряв в отношении тактических возможностей, максимально выиграть в наращивании возможностей оперативных.

Поэтому характерной чертой оперативного планирования операций советского командования образца 1943 года стал быстрый перенос вектора удара. Встречая сильное противодействие противника на каком-либо одном участке, советские генералы так быстро меняли «место главного действия», что противник просто не успевал должным образом отреагировать.

Оказалось, что выигрыш в тактике не принес немцам стратегического выигрыша — они не только потеряли инициативу в войне, но и саму возможность ее вернуть. Немецкие войска в 1944–45 годах еще могли наносить русским серьезные потери в обороне, но уже не могли выигрывать сражения.

6. Избиение «учителей» (1944–1945 годы)

Последней серьезной нерешенной проблемой советского оперативного искусства была тактическая фаза начала операции — прорыв подготовленной обороны противника. За это каждый раз приходилось платить огромную цену человеческими жизнями. Но уже к 1944 году и эта проблема была решена: резко возросшие возможности советской артиллерии и авиации, усвоенный и переосмысленный кровавый опыт позиционных боев 1942–43 годов превратили вопрос «как?» в вопрос «где?». Операции 1944–45 годов уже учитывали не столько то, в каком месте легче сокрушить оборону врага, а то, насколько выгодно место пробиваемой войсками бреши для последующих оперативных действий.

Операции 1944 года стали не только творческими, но и подлинно масштабными — это было, как в случае с операцией «Багратион», объединением нескольких операций в один гигантский замысел при одновременном учете возможных последствий еще не начавшихся операций соседних фронтов. Так, при планировании наступательных операций на Украине летом 1944 года был учтен тот факт, что в случае успеха операции «Багратион» в Белоруссии оперативные резервы противника будут переброшены с Украины на север для ликвидации последствий «Багратиона». Результат известен — многочисленные и хорошо вооруженные танковые соединения немцев так и не смогли повлиять ни на события в Белоруссии, ни на события на юго-западном направлении. Все, что они успели — это «засвидетельствовать» и как-то стабилизировать результаты последовательных разгромов немецких армий на обоих этих направлениях.

Сравнивая операции Красной Армии в 1943 году с операциями 1944 года, можно отметить, что последние завершались не только освобождением занятых немцами территорий и преследованием отходящего противника, но и успешным окружением и уничтожением крупных и даже гигантских группировок противника.

Казалось бы, Генеральный штаб в 1944 году достиг вершин в оперативном искусстве. Однако творческая мысль вошедшего во вкус советского командования на этом не остановилась.

Если в 1944 году наши оперативные замыслы развивались скорее «вширь» и учитывали факторы сочетания планируемой операции с соседними направлениями, то в 1945 году они нацелились «вглубь» территории противника, предвосхищая еще даже не запланированные операции, и тем самым вышли за собственно оперативные рамки.

Если в начале 1943 года была осознана необходимость угадать момент остановки удавшейся операции, то в конце 1944 года было решено не угадывать этот момент, а создавать его самим.

Если в 1944 году подвижные войска принимали непосредственное участие в окружении и уничтожении противостоящей группировки врага, то в 1945 году перед ними ставилась задача еще более высокого класса: игнорируя наличие в своем тылу боеспособных группировок врага, продвинуться до рубежей, которые стратегические резервы противника могли бы использовать для создания новой линии фронта, захватить их и создать тем самым условия для нашей следующей наступательной операции. То есть не только лишить противника существующей линии обороны, но и отобрать у него даже гипотетическую возможность создания новой прочной оборонительной линии.

Так, этот замысел воплотился в Висло-Одерской операции, не только поставившей абсолютный рекорд по среднесуточным темпам наступления, но и создавшей прочный фундамент предстоящей Берлинской операции. Причем в Берлинской операции этот принцип лишения противника возможности организовать новую оборону был также соблюден: защищавшим германскую столицу силам вермахта не позволили отойти внутрь городской черты и разгромили на невыгодных для них позициях.

Заключение:

Мы часто употребляем расхожую фразу о том, что германский блицкриг был остановлен и перемолот в первые годы войны, а затем Красная Армия сама перешла в наступление и дошла до Берлина.

В этой фразе заложены неверные посылки, которых порой не замечают даже профессиональные историки Великой Отечественной войны. Например, в той части фразы, где говорится, что блицкриг был остановлен и перемолот, не указывается, что у этой «остановки» был субъект, а именно Красная Армия и ее военно-политическое руководство, день за днем и месяц за месяцем предпринимавшие гигантские усилия для этого. Иначе мы становимся на точку зрения германских генералов, оправдывавшихся после войны в своих мемуарах тем, что их «остановили» генерал Мороз и фанатизм «русских варваров».

Далее, когда говорится, что «Красная Армия потом сама перешла в наступление», получается, что наши войска отступали-отступали, а потом, с тем же оперативно-стратегическим багажом, стали наступать. Тогда почему вначале отступали? И почему потом стали наступать? Здесь не учитывается весь тот болезненный и тяжкий период «учебы» у противника и творческое преломление полученных знаний и умений — и армии в целом, и ее «мозга» в виде Генерального штаба, — которые в конечном итоге и позволили нашим войскам «перейти в наступление».

Таким образом, главный вывод из всего рассказанного в том, что советское оперативное искусство в Великой Отечественной войне сумело пройти трудный путь от минимума первоначальных возможностей до обретения такого колоссального объема знаний и опыта, которые позволили воплотить в реальность настоящие шедевры военного искусства. Пройти путь от почти безвыходной ситуации на грани выживания страны через боль поражений к блистательным победам.

И сделано это было командованием Красной Армии благодаря сохранению при любых обстоятельствах воли к борьбе, выявлению и максимальному использованию даже малейших шансов на сопротивление грозному противнику и дальнейшему творческому осмыслению столь трудно доставшегося опыта.

Именно в этом, а не в лживых заявлениях о «гигантских просторах, поглотивших немецкую армию», и есть настоящая правда о нашей великой Победе.