Как основатель новосибирского Академгородка Лаврентьев прошел путем Платона

Академик Михаил Алексеевич Лаврентьев, день рождения которого отмечался 19 ноября, — знаковая фигура для Сибирского отделения Российской академии наук. Основатель новосибирского Академгородка уехал в Сибирь из Москвы, уже будучи заслуженным и немолодым ученым, отмеченным высочайшими советскими наградами и титулами.

Кандидат исторических наук, сотрудник Института истории Сибирского отделения Российской академии наук Вадим Журавлев настаивает, что фигура Лаврентьева еще до конца не понята, а для ее раскрытия необходимо рассмотреть, какую традицию он продолжал.

Первая часть интервью: Академик Лаврентьев — кем был основатель новосибирского Академгородка?

ИА Красная Весна: Существует мнение, что на Лаврентьева оказал сильное влияние его учитель Николай Николаевич Лузин, основатель московской математической школы.

Журавлев: Лузин — не просто важная фигура. Его роль во многом стала яснее после книги «Имена бесконечности» американского исследователя Лорена Грэхэма (Loren R. Graham). Николай Николаевич Лузин — человек, который в канун революции семнадцатого года хотел уйти в монастырь. Но в связи со знаменитым, очень сложным для истории русского православия делом имяславцев, ему это не удалось. Богословская концепция, которую он разделял, была официально объявлена Священным Синодом ересью. Соответственно, уход в монахи для него оказался невозможным. Очень важно, что Лузин видел в математике, в математических проблемах своего рода теологию.

Другой его единомышленник, тоже преподаватель Московского государственного университета, тоже математик и тоже один из деятелей имяславия — это Дмитрий Федорович Егоров. Он был по характеру более лидерского типа человек. Лузин же был все-таки не совсем от мира сего. Хотя люди совсем не лидерские не могут создать такую грандиозную школу, в которую входили десятки выдающихся, очень талантливых математиков. Да ведь почти вся русская математическая школа так или иначе восходила к Лузину и Егорову. И Лаврентьев — далеко не последний в их ряду.

Конечно, Лаврентьев всегда был человеком, склонным к трезвой прагматике и прикладным аспектам математики. Это действительно так, идея физико-математического единства его очень привлекала всегда, и в поздние годы, и в ранние. Но, тем не менее, он не мог не впитывать дух этого сообщества, которое было действительно потрясающим явлением в истории русской и мировой математики. Надо учитывать отношение Лаврентьева к памяти Лузина.

Важно, что в какой-то момент Николай Лузин оказался в центре так называемого «дела Лузина». Это была обстановка 1936 года, и она связана была, конечно, с борьбой за власть в Московском университете. Слишком он был ярким, слишком тесной была организованность «учитель — ученики». То есть слишком школа Лузина выглядела организованной командой. Для борьбы за власть в университете ее нужно было расколоть. Для этого было нужно, конечно же, ударить по Лузину. А он действительно поддерживал теснейшую связь с французскими математиками, естественно — это была лучшая математика за пределами России.

Итак, ему инкриминировали связи за рубежом. Кроме того, тут, понимаете, «поповщина» и «мракобесие», ну и готово обвинение — несоветский человек. Его травили так, как травили в те времена перед арестом. И, вообще-то говоря, его должны были арестовать. Лорен Грэхэм пишет о том, что за него заступился перед Сталиным лично Петр Леонидович Капица. Насколько я понимаю, в действительности процесс прекращения травли был несколько сложнее. Нашлось немало людей, которые хотели заступиться за Лузина.

Важно следующее, что в ходе этой травли существенная часть учеников Лузина выступила против него. Некоторые из них были чуть ли не инициаторами всей этой истории. На Лузине это сказалось настолько тяжело, казалось почти неизбежно, что его должны были арестовать. Все всё понимали, а потом была дана команда оставить его в покое, но человек был психологически сломан. На нем это очень тяжело сказалось.

Здесь важно другое, что, хотя новосибирский Академгородок, когда он возник, сразу же стал очень крупным центром именно математической науки, здесь проходили конференции, издавались математические журналы, сборники и монографии, ни один из учеников Лузина, выступивших против него в 1936 году, никогда не был привлечен к работе или сотрудничеству с Академгородком.

Те из лузинских учеников, кто занимали нейтральную или пролузинскую позицию при всех обстоятельствах того времени — они были приемлемы для Лаврентьева, те, кто заняли антилузинскую позицию, для него навсегда стали носителями некоей черной метки, и с этими людьми он не поддерживал никаких отношений, хотя, казалось бы, они были из одной сферы и так далее.

ИА Красная Весна: Как это отразилось на становлении Академгородка?

Журавлев: Я одну историю рассказываю как академгородковский фольклор, четко всегда отличая фольклор от источников. Вот такую легенду я могу рассказать, как говорится, за что купил, за то продаю.

Кто-то из первого поколения передавал свой рассказ о беседе с Лаврентьевым. «Знаете, что такое академия? — спрашивал он своих в неформальной обстановке. — Это название леса под Афинами. Это название леса за пределами городской черты Афин, за пределами их юридической границы. Кто основал академию? Основал Платон. А Платон был ученик Сократа. А с Сократом что случилось? Его убили, причем по закону и в полном соблюдении юридической нормы того времени».

Лаврентьев переносил эту ситуацию напрямую, то есть Лузина он видел как Сократа, а себя — как Платона, который бежал из Афин после того, как там убили его учителя. Кстати говоря, вот этот знак «сигма», греческая буква «с» (символ Сибирского отделения Академии наук), официальная его интерпретация заключается в том, что это математический знак суммы.

Некоторые говорили, что это еще и буква, с которой начинается слово «Сибирь». Но здесь очень важно было, что он когда-то говорил, что «с» — это Сократ. А Сократ для него было псевдонимом, которым он обозначал своего учителя. Это легенда, и, может быть, это вообще позднейшая интерпретация, но я эту легенду услышал еще подростком от людей, которые в Академгородке общались с кругом Лаврентьева достаточно близко. Хотя он, очевидно, не популяризировал эту точку зрения по понятным причинам.

В завершающей части интервью речь пойдет о замысле, частью которого должен был стать Академгородок, и почему этим планам было не суждено свершиться.