Психологическое насилие как способ вторжения в семью и тоталитарный инструмент для подавления личности

Закон о профилактике семейно-бытового насилия пытается ввести в наше правовое пространство такое понятие, как психологическое насилие.

В международной практике это понятие применяется вот уже несколько лет. В некоторых странах (например, в Великобритании и Франции) за психологическое насилие предусмотрено уголовное наказание. Существует несколько подходов по выявлению психологического насилия.

Первый из них зиждется на выявлении вреда, нанесенного жертве психологического насилия. Предполагается, что у человека, подвергшегося такому насилию, появляется ряд симптомов, свидетельствующих о том, что ему нанесена психологическая травма. Так, например, в Пояснительном докладе к Конвенции Совета Европы о предотвращении и борьбе с насилием в отношении женщин и домашним насилием (Стамбульской конвенции) написано, что «вред для здоровья», нанесенный жертве, предусматривает «серьезные психологические последствия, нанесенные актами психологического насилия». Там же поясняется, что «тяжесть преступления ограничивается преднамеренным поведением, которое наносит тяжкие последствия и ущерб для психологического состояния различными средствами и методами. Конвенция не определяет, что имеется в виду под тяжкими последствиями. Для того, чтобы это положение распространялось на соответствующее поведение, следует обращаться к понятию принуждения или угроз».

Среди признаков вреда психологическому состоянию специалисты указывают депрессии, повышенную тревожность, сниженную самооценку, нарушения сна, нарушения памяти, посттравматическое расстройство.

Этот подход требует наличия серьезной экспертной работы. Он вызывает много вопросов как у юристов, так и у психологов. Например, недостаточно констатировать наличие тревожности, депрессии, низкой самооценки или стрессового состояния, важно еще доказать, что они вызваны именно неким поведением со стороны супруга, его словами или действиями. А это значит, что надо иметь данные о том, каково был состояние жертвы до того, как началось психологическое насилие со стороны супруга. На практике оказывается, что доказать нанесение вреда очень сложно, а порой даже невозможно.

В психологии очень хорошо описан такой механизм психологической защиты, как «Проекция». Он заключается в неосознанном наделении другого человека присущими данной личности мотивами, чертами и свойствами. Классический пример этого защитного механизма — индивид, испытывающий чувство агрессии по отношению к другому, но поскольку это чувство для него неприемлемо, он находит выход из этого противоречия в том, что приписывает агрессивность другому («Это не я к нему плохо отношусь, а он ко мне»). Нередко собственные недостатки или несовместимые с нравственными представлениями желания приписываются другому лицу.

В этом смысле ощущение униженности, потери чести, достоинства и прочее, является в высшей степени субъективным, а иногда и не соответствующим реальности. Особенно сильно механизм проекции проявляется в семейных конфликтах (которые наличествуют в любой семье). Стороны конфликта часто чувствуют себя оскорбленными, они могут ощущать себя объектами агрессии, эти ощущения могут быть субъективными, не привязанными к реальности. В этих условиях квалифицировать «психологическое насилие» не представляется возможным.

В теории семейной психологии описана также такая важнейшая характеристика семейных отношений, как реципрокность. Реципрокность — круговая причинность, предопределяющая поведение каждого из супругов, когда поведение одного оказывает воздействие на поведение второго, и наоборот. Так, например, разбирая семейные конфликты на почве ревности, специалист в области семейной психологии не станет обвинять мужа в ревнивом поведении, но попытается разобраться, что в действиях жены вызывает у мужа чувство ревности, какие действия мужа заставляют жену провоцировать приступы ревности и т. д. Семья — это чрезвычайно сложный системный организм, с весьма тонкими механизмами психологического функционирования. Процесс разбирательства в истинных мотивах и причинах поведения супругов (порой неосознанных) требует высокой квалификации и изначально нейтральной позиции специалиста. Подход, при котором нужно разделить супругов на «агрессора» и «жертву», грубо нарушает принципы семейной психологии.

Мы привели лишь несколько характеристик из сферы психологии отношений (а их достаточно много), которые позволяют сделать вывод о том, что предлагаемое законами о домашнем насилии разделение членов семьи на психологических насильников и жертв является ошибочным. В ситуации семейного конфликта нравственные страдания испытывают, как правило, все члены семьи. А потому сами по себе нравственные страдания, при отсутствии физического и сексуального насилия, не могут служить поводом наказания или защиты кого-либо из супругов, а также быть объектом регулирования со стороны правосудия, чиновников и сторонних лиц.

Второй подход основывается не на состоянии жертвы, а на поведении агрессора, наносящем психологический вред жертве. Таковым признается «принуждение» и «контролирующее поведение» агрессора. О принуждении или насильственном поведении говорится в статье 33 Стамбульской конвенции. Эта концепция легла в основу закона Великобритании (первой, введшей уголовное наказание за психологическое насилие в 2015 году).

В методическом пособии, изданном МВД Великобритании, даны следующие определения контролирующего и принуждающего поведения:

Контролирующее поведение — «Ряд действий, направленных на то, чтобы сделать человека подчиненным и/или зависимым, изолируя его от источников поддержки, используя его ресурсы и возможности для личной выгоды, лишая их средств, необходимых для независимости, сопротивления и побега, и регулируя их повседневное поведение».

Определение принудительного поведения: «Акт или паттерн актов нападения, угроз, унижения и запугивания или других злоупотреблений, которые используются для причинения вреда, наказания или запугивания их жертвы».

Для определения преступного поведения в пособии дается некий перечень примеров. Среди прочих примеров там есть, например, такие:

• постоянная критика;

• унижение;

• ревнивое или собственническое поведение, например, частые телефонные звонки, чтобы проверить, где находится жертва и что она делает, или проверка активности на телефоне или в социальных сетях жертвы;

• контроль над семейными финансами и удержание денег у жертвы;

• изоляция жертвы, недозволение ей посещать друзей и семью;

• диктовать, какую одежду или прическу должна носить жертва;

• диктовать режим или расписание жертвы, например, время прихода или ухода из учебного заведения или походов по магазинам;

• предотвращение работы жертвы вне дома или наблюдение за ней на работе;

• ограничение доступа к связи, например, к телефону или компьютеру и т. д.

В документе подчеркивается, что перечень не закрытый. Заметим, в документах авторы настаивают на том, что речь идет не о единичном акте, а о повторяющемся поведении. Однако в определении черным по белому написано об обратном. О том, что единичный акт тоже подпадает под понятие «принуждающее поведение». Это, кстати, тоже можно назвать важным паттерном поведения всех, кто проталкивает по миру законы о домашнем насилии. Они все время успокаивают общество, вслух заявляя одно, а в текстах предлагая совершенно иное, порой противоположное сказанному.

Список чрезвычайно широкий. И указанные в нем примеры говорят нам, что преступником можно будет сделать практически любого взрослого члена семьи. Например, среди поведенческих актов, указывается наличие ревности, попыток узнать, с кем супруг проводит время и т. д., однако полицейские и обвинение будут основываться только на наличии данных актов, но не будут учитывать, давал ли второй супруг регулярные поводы для ревности. Споры о том, куда надо направить деньги из семейного бюджета при большом желании можно превратить в «контроль над семейными финансами», а замечания родителей по поводу вызывающей одежды детей в «критику» и «диктовку, что носить жертве или как делать прическу».

Диктовать детям расписание и режим дня родители теперь тоже не смогут. Также как и попытки оторвать ребенка от гаджетов и компьютера могут быть квалифицированы как контролирующее или принуждающее поведение. В Великобритании теперь все это может быть признано преступлением, за которое предполагается уголовное наказание вплоть до 5 лет лишения свободы. Международные документы (например, Стамбульская конвенция) открыто рекомендуют странам вводить именно уголовное наказание за психологическое насилие.

Все перечисленное из законодательства Великобритании является не местным национальными особенностями. Это реализация концепции «Принудительного контроля» известного американского социолога Эвана Старка. Как говорит Шерил Томас — один из ключевых экспертов ООН по психологическому насилию и разработчиков международного законодательства, касающегося насилия над женщинами, — Эван Старк разработал «новый усовершенствованный язык, помогающий лучше внедрить психологическое насилие в законодательство». Концепция, разработанная Старком, внедряется в законы о домашнем насилии, принимаемые в последние годы по всему миру.

Однако парадокс состоит в том, что именно психологическая составляющая в данном случае полностью исключается, никто всерьез психологический вред от подобного поведения измерять больше не будет.

«Во всем мире (за некоторым исключением) политика правового реагирования на домашнее насилие основана на модели, которая определяет насилие как отдельные нападения или угрозы. Такая политика основана на имплицитном предположении, что степень тяжести домашнего насилия может быть оценена путем оценки физического и психологического вреда для конкретных нападений», — пишет Старк в своей статье «Говоря от имени пострадавших женщин: Принудительный контроль и защита свободы».

При этом термины «психологическое насилие» и «экономическое насилие» ему не нравятся, поскольку они «расплывчатые и ими легко манипулируют правонарушители, которые утверждают, что это их подвергают эмоциональному насилию. Кроме того, если женщина заявляет, что над ней совершили психологическое насилие, чтобы получить доступ к средствам правовой защиты в некоторых странах, ей может потребоваться представить „экспертные“ показания психолога, чтобы доказать ущерб или вред». Такую правовую политику Старк считает неэффективной.

Со Старком соглашается Шерил Томас: «Мы должны понимать, что определения психологического и психического насилия открыты для множества интерпретаций. Трудно определить, что является психологическим насилием, а что — малозначимым замечанием. А кроме того, агрессор может манипулировать этими терминами и заявлять, что жертва является насильником, а не он». Она привела примеры работы полицейских в странах, в которых с группой экспертов занималась внедрением законов о домашнем насилии.

В тех странах, где в правовое пространство было введено понятие «психологическое насилие», полицейские часто не могли определить, кто именно является агрессором. «Мы отмечали, что полицейские могут арестовать обоих супругов за словесную ссору», — сообщает Томас. А иногда женщин наказывают даже более сурово, жалуется она.

Поэтому, с целью лучшего применения, для «переформулировки понятий» началась разработка «нового правового языка, который бы описывал типы поведения, наносящего вред», сообщает Шерил Томас.

Эван Старк считает, что его концепция облегчит задачу полицейским. «Принудительный контроль имеет идентифицируемые временные и пространственные измерения, типичную динамику и предсказуемые последствия», — пишет он.

Итак, вред психологическому здоровью теперь будет определяться легко. Это сможет сделать любой полицейский. Главное — вовремя свериться с методическим пособием.

Есть и еще один признак того, что, скорее всего, никто всерьез искать действительно виновных не будет. В пособии МВД Великобритании, посвященном психологическому насилию (или, как они выражаются, контролирующему или принуждающему поведению в интимных или семейных отношениях), говорится о том, в 84–92% случаях обвиненными являются мужчины. «Контролирующее или насильственное поведение — это, прежде всего, форма насилия в отношении женщин и девочек, основанная на более широком социальном гендерном неравенстве», — написано в пособии. Поэтому при поиске виновного, несмотря на все заверения о том, что закон является гендерно нейтральным, каждый раз оговаривается, что «важно учитывать роль пола». Подчеркнем, говорится это не в концептуальных статьях и не на философских диспутах, а в конкретном документе, в пособии для полицейских. Мы снова видим, что уже не только в международных, но и национальных документах людям, принимающим решения, мягко намекают, где именно искать жертв, а где виновных.

Итак, Эван Старк настаивает на изъятии психологической составляющей и на отказе от построения обвинения на основе оценки психологического состояния жертвы. От психологической составляющей уже отказываются некоторые страны, принявшие законы, наказывающие уголовно за психологическое насилие. Так, например, закон Великобритании использует парадигму Старка о «принуждении и насильственном поведении» и его же определения этого самого поведения. В предложенной парадигме Старка (а он социолог, а не психолог) процедуры доказательства вреда уже не нужно. Есть огромный перечень поведенческих актов, которые некая группа людей решила признать насильственными.

Чем чреват переход на эту парадигму? Он означает еще большее усиление вмешательства государства в семью, т. к. теперь оно может вмешиваться, даже если женщина не считает себя жертвой, не считает, что ей нанесен какой-то ущерб, а заявление в полицию сделали, например, соседи. Раз есть набор действий, признанных насильственными, то государство будет спасать женщину от насилия даже против ее желания.

О последствиях
расширенного применения понятия «психологическое насилие»

Что означает создание чрезвычайно обширного списка поведенческих актов, которые не являются актами физического насилия, но теперь считаются уголовным преступлением? По сути, борцы с домашним насилием хотят создать отдельное правосудие, существующее по своим принципам и карающее граждан за то, что ранее преступлением не считалось. Для этих целей они уже разработали отдельный поведенческий кодекс. Если внимательно присмотреться к законам по борьбе с домашним насилием, то становится понятно, что от реального физического насилия они не защищают — от него защищает существующее уголовное право. А вот те, кто ратуют за введение в правовое пространство понятия «психологическое насилие», всерьез говорят, что оно не менее, а даже более страшно, чем причинение физического вреда здоровью. При этом они сами признаются в том, что реального физического насилия в семьях мало. «Только 5% из всех случаев домашнего насилия сопровождаются легкими ранениями. И только в 1–2% есть серьезные травмы. А убийствами домашнее насилие кончается в ничтожном количестве случаев», — признается Эван Старк, проводивший исследования на тему домашнего насилия во многих странах мира. «Поэтому если вы для вмешательства ждете убийства, или серьезных травм или даже легких травм, вы пропустите 90–99% случаев домашнего насилия», — говорит он.

Созданная феминистками картинка, согласно которой семья — это колыбель насилия, не складывается. Видимо, поэтому Старк говорит о том, что надо менять саму концепцию насилия, что нынешняя не работает. Не позволяет вмешиваться в семью в том объеме, в котором этого бы хотелось борцам с насилием против женщин. И что он со своими соратниками уже совершил революцию в этом вопросе, создав свою концепцию насилия. «Насилие часто невидимо», — заявляет Старк. «Поэтому концепция принуждения и контроля играет очень важную роль», — говорит Старк. И действительно, согласно этой концепции, насилия в семье и обществе сразу становится больше. И, что самое главное, каждый человек, имеющий близкие отношения с кем-либо, может быть признан преступником. Контролирующим и насильственным поведением Эван Старк считает любое ожидание от женщины исполнения функций, связанных с «гендерными стереотипами». Мужчина демонстрирует контролирующее и насильственное поведение, если он «навязывает» ей гендерные стереотипы. Если мужчина видит в женщине мать, заботящуюся о детях, то это насилие. Насилие — это уже не преступление против тела женщины, а «преступление против свобод и прав женщины», считает Старк. Очевидно, что в таких условиях создание семьи и рождение детей становится весьма рискованным делом и нет никаких сомнений в том, что внедрение понятия «психологическое насилие» нанесет разрушительный удар по институту семьи.

Но «невидимое насилие» шагает по планете и распространяется дальше, за пределы семейных отношений. Гендерные стереотипы навязывает женщине не только ее партнер, но общество в целом, считают борцы с гендерным насилием. В международных документах понятие «психологическое насилие» уже перешагнуло рамки семьи. Так, например, «Конвенция Совета Европы о предотвращении и борьбе с насилием в отношении женщин и домашним насилием» рассматривает это самое насилие во всех сферах жизни женщины.

Присмотримся еще раз к некоторым определениям психологического насилия. Вот определение психологического насилия из этой Конвенции: «Намеренное поведение, приводящее к серьезному ущербу психологической целостности лица в результате принуждения или угроз».

Согласно рекомендации Совета Министров R (2002)5 «О защите женщин от насилия» психологическим насилием являются «насмешки, недоброжелательные или унизительные замечания, угрозы, изолирование, презрительное отношение, грубость и публичное оскорбление. Подобное поведение рассматривается как посягательство на целостность лица, на которое оно направлено, и на его уверенность в себе, особенно в тех случаях, когда оно носит длительный характер».

А теперь попробуем представить человека, который сможет избежать обвинения в разных видах психологического насилия.

Это человек, который тихо говорит (иначе его поведение можно признать угрожающим), никогда не возражает (иначе решат, что он недоброжелателен), не смотрит в глаза (иначе скажут, что он сексуально домогается — согласно рекомендации R (2002)5 пристальный взгляд квалифицируется именно так).

Концепция «Принудительного контроля» последовательно принуждает человека со страхом бежать от любых тесных отношений с людьми.

Любая критика человека при большом желании может квалифицироваться как недоброжелательное поведение. Предположим теперь, что данное понятие приживется в праве. Что за психологическое насилие можно будет лишать свободы на несколько лет. Его же можно будет применять и в других областях жизни? Вот, например, недавно вышел закон, запрещающий оскорбление власти. Можно себе представить, как будет удобно чиновникам получить возможность еще и сажать недовольных в тюрьму за недоброжелательные замечания. «Вмешательство, основанное на модели борьбы с принудительным контролем, базируется на нашем неприятии какого-либо подчинения, а не просто запрете на насилие», — пишет Эван Старк.

Нам стоит внимательно присмотреться к новому языку, к новой концепции насилия, созданной Старком сотоварищи. Ведь на самом деле они создают инструмент невиданного доселе подавления личности, того самого «подчинения», того самого тоталитарного «принудительного контроля» за всеми и каждым. И чтобы не допустить этого, мы должны всячески сопротивляться внедрению понятия «психологическое насилие» в наше правовое пространство.