«Лавочная глобализация» сделала человека лишним. Что спасет его?

Наша беседа с профессором Центра современных марксистских исследований философского факультета МГУ имени М. В. Ломоносова Людмилой Алексеевной Булавкой-Бузгалиной, автором многих научных работ о советской культуре, состоялась в Московском театре «На досках» после спектакля «Стенограмма» — мистериальной реконструкции дискуссии о построении социализма в отдельно взятой стране. В беседе с ней выяснилось, что тургеневского «лишнего человека» снова вызвали к жизни. Это сделал мир глобализации. И он не просто вызвал его к жизни, а начал массово производить.

Каковы причины расчеловечивания культуры и где искать источники для ее нового Возрождения — эти вопросы нам удалось обсудить с крупным современным марксистом.

Корреспондент: Людмила Алексеевна, что такое, по существу, культура и что с ней сейчас сделал рынок?

Людмила Булавка-Бузгалина: В сущности, культура есть мир человеческих отношений, в котором через поступки людей, через искусство, этические или научные понятия человек пытается осмыслить себя в реальном мире, а значит, и саму действительность во всем ее разнообразии. Осмыслить противоречия этого мира и, может быть, еще раньше — сформулировать те вопросы, которые еще не проговорены, но уже им предуслышаны.

Но за последние десятилетия мир культуры активно оккупируется отношениями купли-продажи, превращая ее в одну из сфер рынка. Это формирует и соответствующий взгляд на культуру — как на товар.

Актуальность любого культурного феномена теперь определяется тем, в какой мере он может выступать в качестве не просто товара, а товара, являющегося атрибутом престижного потребления. Именно с этим престижным типом потребления и идентифицирует себя тот, кто ориентируется на рыночное счастье как высший смысл жизненного благополучия.

В то же время мир настоящей культуры утверждает идеал человека как всеобщую ценность, а социализм — еще и готовность отстаивать его в борьбе с разными силами отчуждения. Вот почему подлинная культура, в отличие от «рыночной», связана с понятием о герое и идеалами героического служения во имя развития человека, общества, страны, мира.

Если же в культуре нет человека как гуманистической основы, как ее содержательного центра, то она неизбежно мутирует, превращаясь в мир отчуждения, в котором все человеческие проявления могут существовать преимущественно в форме товара, т. е. в форме рыночного феномена.

Корр.: Это новая проблема?

Л.Б.: Когда-то молодой либерализм еще в дореволюционной России в лице Тургенева заявил в русской литературе проблему лишнего человека. И в этом состоял гуманизм русской литературы. Современный либерализм, тот, что стоит на защите интересов капитала, дал свой ответ на эту проблему, провозгласив, что человек — лишний. Казалось бы, те же два слова, но, поменявшись местами, они выразили позицию, антагонистически противоположную тому молодому либерализму, который исходил из бережного и одновременно тревожного внимания к судьбе человеческого в человеке.

А, будучи лишним, человек чувствует свою экзистенциональную неприкаянность. Личность не может найти себе места в обществе, для ее проявлений нет человеческого измерения. Для человека не нашлось места в искусстве, его отторгает мир современных ценностей. Человек, как представляется этому миру, не нужен даже обществу. В частном (не путать с понятием «личное») пространстве ему душно, а в общественном — готового места для него нет. Отсюда такое экзистенциальное одиночество, отсюда все эти социальные болезни общества (депрессии, алкоголизм, наркомания).

Тем не менее, свою актуальность он все же может обрести, но только в том случае, если сумеет свою деятельность связать с общественным запросом. Запросом на решение тех или иных жизненно важных проблем. В противном случае ему остается и дальше быть функцией капитала, рынка, технологий, сетей и т. д.

И все же вопросов возникает очень много. Например, откуда сегодня появятся истоки живой культуры, в которой человек заговорит с Другим о своем наболевшем и о перспективах своего развития.

Вот почему сегодня важны спектакли, фильмы, книги, которые хотя бы поставят вопросы о том, какие векторы современного общественного развития востребуют человека как субъекта истории и культуры, а не как функцию капитала, рынка, бюрократии, социальных сетей.

Читайте также: «Отречемся от старого мира!»

Корр.: Культура глобальная, глобалистская, и национальные культуры. Как они сосуществуют?

Л.Б.: В рамках узконациональных проектов, хотя сегодня это название становится все более и более условным в силу того, что и узконациональное охвачено процессами глобализации, еще возможно сохранение традиционной культуры. Как правило, в консервативно-патриархальных формах. Но проблема развития новых форм культуры сейчас вызывает вопросы.

Процессы же глобализации, обладающие преимущественно характером рыночных, а точнее — лавочных отношений, на мой взгляд, востребуют культуру только в той мере, в какой она работает на интересы капитала или на формирование очередного массива потребителей новых товаров и услуг и, как правило, превратного сектора (сектора с ложной стоимостью — прим. ИА Красная Весна).

У глобализации нет своей культурной идеи.

Корр.: Уорхол сделал «культурной» идеей Кока-колу…

Л.Б.: Да, «Кока-кола» — это больше, чем товар, но это не столько культурная идея, сколько один из символов американского образа жизни, утверждающего, что воля, стремление, деньги и удача — залог твоего успеха. А личный успех, независимо от методов его достижения — это главный критерий твоей состоятельности. Но на самом деле, даже, если такой успех и возможен (да и то лишь как исключение), то он в любом случае имеет лишь частное значение, в то время как культура — это мир всеобщих ценностей.

Кстати, социализм — это, прежде всего, культурная идея, ибо он исходит из принципа совместного и творческого созидания нового мира. Именно это совместное созидание и есть материалистическая, а не риторическая основа социалистического интернационализма.

И в этой совместной деятельности человек человеку — не конкурент, когда, сидя за обеденным столом в дорогом ресторане, каждый из них думает, кто кого первым «закажет». Социализм не как практика партийно-догматической риторики, а как совместное созидание новой жизни во имя интересов человека труда, выстраивает и соответствующие отношения, где человек человеку — товарищ по творческому делу, хотя делу трудному и сложному. Но это характерно для любых первопроходцев, особенно тех, кто прокладывает красную линию истории.

Корр.: Как можно противостоять этой глобализации?

Л.Б.: Я думаю, что переубеждать идеологов глобализации бессмысленно, да и сам идеалистический подход — вещь абсолютно непродуктивная. Глобализация стоит на своих трех китах — на основе капитала, власти и технологий/сетей. И только в русле тех общественных тенденций, которые связаны с поиском и формированием предпосылок для альтернатив глобальной гегемонии капитала, возможно развитие новой культуры, но обязательно — на основе сохранения всего ее мирового наследия.

А запрос на эту альтернативу растет, и вызван он, прежде всего, теми последствиями глобального капитализма, которые сам он разрешить принципиально не может. Одним из результатов этого кризиса является то обстоятельство, что и в США, и в странах Латинской Америки и Западной Европы растет новый социальный класс — прекариат, состоящий из тех, кто либо выброшен на улицу, либо находится в ситуации постоянной социально-экономической неустойчивости. И это далеко не только «бомжи», и в первую очередь даже не они, а рабочие, инженеры, преподаватели с соответствующим профессиональным и культурным уровнем.

Но все эти люди — жертва капиталистической глобализации, поэтому вполне закономерно, что они являются носителями протестной энергии. Вот тут и возникает вопрос: как эту протестную энергию трансформировать в созидательную? Когда-то большевики дали свой ответ (как теоретический, так и практический) на вопрос о трансформации классового протеста в формы социального созидания: «Мы наш, мы новый мир построим…».

Сегодня ответ на этот вопрос завязан на целый ряд факторов, в том числе и на соотношение социально-политических сил сторонников и противников глобализации. Причем, что важно — разделяющая их линия проходит не только по странам, но и внутри каждой из них.

Соответственно, возникает вопрос, на какой основе сегодня возможна интеграция тех социальных сил, которые выступают против власти капитала. Здесь можно привести немало примеров из практики социальных европейских и международных форумов, выступающих против капиталистической сущности глобализации.

Кроме того, сегодня объективно напрашивается еще такая форма солидаризации общественных сил разных стран, как Международный антифашистский фронт, который реально может выступить против власти капитала как спонсора и терроризма, и фашизма, и бандеровщины.

Международный антифашистский фронт был создан в 2011 г. на Украине. Его образовали ветераны Великой Отечественной войны, ветераны-афганцы, миротворцы, украинские и зарубежные общественники. Создание организации было приурочено к 65-летию Победы. Создатели поставили своей целью отстоять связь поколений, а также актуализировать борьбу с неофашизмом и неонацизмом — прим. ИА Красная Весна.

Как показала история, именно такие практики как раз и формируют у широких масс объективную востребованность культуры, отчуждение от которой сегодня обретает угрожающие масштабы и формы.

Корр.: Что происходит с художниками, которые не согласны на «лавочную глобализацию»?

Л.Б.: Понятно, что художнику, как и любому человеку, необходим определенный уровень материального обеспечения. Но и его творчество также требует соответствующих материальных условий. Кто сегодня будет их обеспечивать? Государство? Конечно, нет, если речь не идет о тех, кого патронируют те или иные институты власти. Поэтому художник сегодня вынужден входить в рыночные отношения. И здесь он сталкивается с известным противоречием: свое произведение он может представить обществу только в форме товара, но при этом его содержание (если мы говорим о настоящем искусстве) должно быть высокохудожественным, т. е. без всякого налета лавочного духа.

Казалось бы, это противоречие не является чем-то новым в истории взаимоотношений искусства и рынка. И все же это противоречие уже другого порядка: сегодня рынок, в силу его тотальной власти, навязывает художнику рыночный дух в вопросах уже не только формы, но и самого содержания его творчества.

Как разрешить это противоречие, чтобы, с одной стороны, быть актуальным, что сегодня означает быть покупаемым, а с другой — не внести в свою художественную оптику вирус рыночной угодливости? Кто не смог разрешить этого противоречия, тот вынужден либо постепенно оказываться в изоляции от современной художественной жизни, либо неизбежно подчиняться власти рыночных отношений, а это значит созидать (как форму, так и содержание) согласно известному принципу «чего изволите»? В конечном итоге это приводит к самому страшному — мутации художественного мировоззрения, которое восстановлению не подлежит.

И здесь нельзя недооценивать всей опасности этого положения — из ловушек коварной рыночной власти, зазывно манящей деньгами и славой, мало кто выбирается. К большому сожалению, в связи с этим можно привести даже примеры, связанные с именами в прошлом достаточно крупных художников.

Корр.: Правда ли, что интеллигенция в России разгромлена?

Л.Б.: Процессы распада СССР сильно травмировали сознание постсоветского общества, даже ее антисоветскую часть, уже хотя бы потому, что это привело к слому привычного образа жизни. Но, прежде всего, интеллигент был разъеден внутренним мещанством, хотя была и другая часть интеллигенции, болеющая за страну и ее будущее. Идеал советского интеллигента-мещанина — это потребительское благополучие плюс возможность быть включенным в культурно-рыночный истеблишмент Запада, который уж точно сможет оценить его талант и величие, не признанное в «тоталитарном» СССР. Этот интеллигент, независимо от того, продолжал ли он жить в СССР или эмигрировал в другую страну, в любом случае оставался мещанином.

Вспоминается рассказ Сергея Довлатова «Третий поворот налево», в котором молодая семейная пара, представляющая собой обывателей эпохи советского «застоя», имела три неизменных предпочтения: политические анекдоты, заграничные вещи и передачи Би-би-си. А оказавшись уже в американской эмиграции, вместо прежних пристрастий, которые они имели в советские времена — «загородные прогулки, музыкальные комедии и слабое вино», теперь они любили «путешествия, мюзиклы и слабые коктейли». Менялись страны и времена, но неизменность обывательской сущности сохранялась.

И вот это мещанство разъедало интеллигента противоречием: как человек творческой профессии он связан миром всеобщих ценностей, т. е. с миром культуры, а как мещанин он отстаивает приоритет частного интереса. Противоборство этих двух сторон — творца и «частника», говоря советским языком, если и разрешалось, то чаще всего в ущерб творческому началу. И понятно почему: господство частного интереса сегодня продиктовано тотальной властью капитала, который, будучи по своей природе также частным, есть его основа и гарант.

И если в СССР называться мещанином было постыдно — столь однозначным было общественное мнение на этот счет, то сейчас власть капитала легитимизирует частный интерес (не путать с понятием «личный интерес»). Причем эта легитимация идет не за счет того, что это понятие выводится за пределы нравственных понятий, а за счет того, что просто упраздняется сама система этических отношений, при этом само понятие «частное» переносится в правовое поле и уже утверждается как закон. С этого момента «частный интерес» обретает свою законность как право каждого на собственность, на капитал, но при этом какой ценой — это уже не столь важно, главное — не попадаться и уметь проскользнуть между статьями уголовного кодекса.

И это вполне закономерно: прибыль и этика — понятия взаимоисключающие. Именно этот антагонистический конфликт между ними и как раз определил драматургию многих литературных произведений XX века.

Корр.: И этот интерес стал более частным, чем 200 лет назад?

Л.Б.: Прежний мир не был так интенсивно пронизан именно общими — не всеобщими — связями с их унифицированной основой: капиталом, рыночными и законодательными стандартами, геополитическими институтами, общими технологиями, информационными сетями и т. д.

С одной стороны, у этого есть положительный аспект, это делает более удобным и эффективным функциональное использование тех или иных средств жизнеобеспечения, которые как раз для того и предназначены. И, конечно, большое значение имеет принцип общих правил в сфере интернет-коммуникации и информационных технологий, который облегчает людям возможность общения. В этом смысле принцип частного функционального потребления тех или иных систем жизнеобеспечения с их общими правилами и стандартами — показывает, что частное и общее в этих случаях вполне согласуются друг с другом.

Но, с другой стороны, в условиях глобализации власть и сила частного интереса с его арсеналом общих правил, институтов, стандартов, технологий становится основой новой формы тоталитаризма — «рыночно-правового», вторгаясь даже в область личных отношений между женщиной и мужчиной.

Кроме того, глобализация, утверждая через капитал принцип частного, а через технологии — принцип общего, вступает в антагонистический конфликт с понятием всеобщего, которое как раз и есть суть природы культуры, искусства и коммунизма.

Кстати, это противоречие характерно и для постсоветского интеллигента-мещанина, познавшего на себе в той или иной степени противоборство между частным и всеобщим интересами.

И вот это антагонистическое противоборство конкретно-всеобщего (культуры) с частным (капиталом) и общим (правовыми и рыночными стандартами), к большому сожалению, разрешается не в пользу культуры. Одним словом, побеждает сегодня капитал. А без культуры процессы глобализации при всем арсенале общего (стандартов, технологий, правил, сетей, прав и т. д.) превращают мир в структуру глухих деревень, где мировоззрение и мышление их обитателей не выходит за пределы их поселений.

Недавно в одной из новостных лент показали небольшой репортаж о том, как жители одного из крупных городов Америки в процессе уличного опроса по поводу их отношения к Украине, в ответ иной раз сами задавали вопрос: «А Украина — это гора или река?»

И таких примеров, касающихся не только США, но и других стран, включая теперь уже Россию, можно привести немало. Вот и получается, что современный человек, несмотря на мощные технологии, позволяющие с их помощью открывать для себя мир, тем не менее, сегодня живет в социально-информационной капсуле частного. Так современные процессы глобализации, работая на усиление отчуждения от культуры, порождают самоотчуждение человека в наивысшей степени.

Продолжение следует