Если образование будут переводить в «цифру», народ будет тупеть — педагог

За время карантина, когда были закрыты школы и вузы, а педагоги проводили занятия с учениками дистанционно, был накоплен определенный опыт. В каждой области образования есть своя специфика. Временные дистанционные занятия по каким-то предметам могут иметь смысл. Для других необходимо личное общение с учителем, физическое присутствие в одном пространстве во время обучения.

Можно ли ребенка научить дистанционно рисовать, играть на музыкальных инструментах, актерскому мастерству? Как ученику «ставить руки» во время игры на фортепиано по компьютеру? Ничуть не легче в этом смысле обучать будущих артистов, когда нужна постоянная работа с педагогом и партнерами.

Работа дистанционно, а учеба — это труд, требует высокого уровня самодисциплины. Все мы знаем, насколько сложно взрослому человеку себя организовать для работы дома, вне коллектива. Способен ли на это сегодняшний ребенок, когда воспитание трудолюбия и в школе, и дома уже не является приоритетом?

О трудностях дистанционного обучения во время вынужденного карантина, о том, как введение «удаленки» может сказаться на отраслях, связанных с прямым человеческим общением, в первую очередь с театром, мы побеседовали с педагогом по актерскому мастерству Столичного профессионального колледжа, мастером курса Евгенией Амосовой.

ИА Красная Весна: У всех педагогов, в том и числе и у Вас, был опыт работы дистанционно в связи с карантинными мерами. У Вас всё-таки уже достаточно взрослые ученики. Возможно, с ними легче работать, чем с маленькими. Но даже в этом случае наверняка есть какие-то ограничения. Чему можно обучить дистанционно, а чему вообще никак не научить?

— Давайте сразу договоримся, что отрасль, в которой я работаю — особая. В прямом значении этого слова — не похожая на другие. Это — театральная педагогика, конкретнее, у меня актерский курс. Актер переводится как «действующий». Из этого следует, опуская всякие подробности, что мы учим своих студентов действовать на сценической площадке в предлагаемых обстоятельствах. То есть наша профессия предполагает конкретную практическую работу. Безусловно, в ней есть теоретические сегменты, но базовая наша работа — практическая. А это предполагает буквальное, физическое, взаимодействие педагога со студентами и буквальное, физическое, действие на площадке.

Научиться актерскому мастерству по компьютеру нельзя! Это профанация. Я могу показать студентам во время занятий какой-то фильм или телеспектакль. Но я его останавливаю и обращаю внимание студентов на те или иные детали. Обучаясь у больших мастеров прошлого, студенты могут что-то понять, осознать, осмыслить и попробовать сделать что-то в самостоятельных работах. Но они опираются на разъяснения педагогов. Потому что сами они всегда пойдут по пути копирования, а это не развивает актерскую индивидуальность, а рождает, говоря театральным языком, «актерский штамп».

С другой стороны, я могу рассуждать о поставленной проблеме как мать школьницы. Моя дочь обучалась дистанционно, как все дети страны. И меня совсем не устраивает результат.

ИА Красная Весна: Что именно вас не устроило?

— Я читала на вашем ресурсе интервью Каринэ Гюльазизовой. Она очень точно объяснила, чем, по сути, отличается онлайн-общение от общения в классе. Вот именно всё это я лицезрела, заглядывая через плечо своей дочери: странный фон за спиной педагога (отвлекающий школьников), странная форма одежды, ходящие люди, погашенные камеры у учеников (чем они занимаются вместо урока — нельзя проверить), вялый и неритмичный стиль подачи материала. При этом я ни в коей мере не обвиняю педагогов. Они этому не учились! Это отдельные навыки — вести урок по видеосвязи.

Интервью Каринэ Гюльазизовой: Загружать информацией онлайн можно, но развивать способность мыслить — нет!

Я вообще не понимаю, как обычные школьные учителя прожили эти три месяца. Им вообще никто и никогда не рассказывал, как вести эти занятия. Тут всё другое. Другой способ общения, другая обратная связь. Это хорошо, если классы маленькие. У моей дочери 10 человек в классе. Но есть же классы по 30 и по 40 человек. Вот как в этих маленьких окошках понять, кто и что делает? Мало того, как ты сам себя ощущаешь?

Одно дело, ты выходишь к доске, ты видишь глаза, ты понимаешь, как ты выглядишь, ты соотносишь себя с пространством класса, с мизансценированием (говоря театральным языком) относительно школьников. В опытных учителях это работает автоматически, помимо них, нарабатывается годами практики. Я наблюдала за уроками учителей, которые много лет работают. Они встают в определенную точку класса. Они меняют мизансцену в процессе того, как им нужно на чем-то заострить внимание. Они делают это автоматически. Они проходят по классу, когда дают задания письменные. А как ты это сделаешь, сидя перед экраном? Это ведь всё другое. И у них нет ни одного маркёра, чтобы померить внимание учеников, сидя у компьютера.

То, что я скажу дальше, вряд ли понравится нашим чиновникам от образования.

Мне так кажется, что, если честно отэкзаменовать сейчас школьников и студентов по всей стране, включив в экзамен материалы, которые дети «изучали» три месяца карантина, уровень будет настолько низким, что даже страшно себе представить. Мне кажется, что это просто три потерянных месяца.

Обращаю ваше внимание, что такой экзамен был бы важен не для того, чтоб учителей «унасекомить», а чтоб понимать, с чем мы имеем дело и на каком свете мы находимся. Я всегда за то, что лучше видеть, а не представлять.

И еще одна вещь, на которую я обращаю ваше внимание: мотивация и трудолюбие современных школьников и студентов. Этого практически нет. Редкие исключения подтверждают правило. Вот, например, поколение моей мамы, конца 30-х годов рождения, в массе своей было очень любознательным. Им нравилось учиться не потому, что их заставляли, а потому, что возникала кругом куча отраслей, было страшно интересно.

У многих еще был запал поменять свое социальное положение, когда ребята из сёл и деревень, маленьких городов приезжали и учились в ведущих вузах СССР. Всерьез учились, не штаны просиживали. Потому что им было страшно интересно. Эта любознательность сейчас убита. Ее просто нет. Я делаю вывод не только по своим студентам. Активного, побуждающего двигаться вперед начала — нет. Это то, что касается мотивации. Теперь о трудолюбии.

Привычки к труду нет совсем. Современная школа этос труда (нравственная ценность труда, независимо от цели) вычеркнула навсегда из всего, что она дает. Уроки труда убрали, заменив невнятной «Технологией». Классы моют уборщицы. Пришкольная территория обслуживается нанятыми косильщиками газонов. Трудолюбие не воспитывается вовсе.

А оно не возникает ниоткуда, само по себе. К труду вначале нужно понуждать, это аксиома. Кроме того, сейчас школа не занимается системно развитием мышления, от простого к сложному. Школьная программа эклектична и клипова. А ЕГЭ как форма аттестации усиливает весь негатив такого обучения. Для сдачи ЕГЭ нужно не системное знание и понимание предмета, а простое начетничество: подготовился, сдал, забыл.

Итак, мы имеем детей, у которых нет ни привычки к труду, ни мотивации к обучению. И тут: «о, радость! косогор» — как писал А. С. Пушкин. В нашем случае — дистанционка. Заставить себя в девять утра сесть перед компьютером не в пижаме, готовым к работе, смог не каждый. Для того чтобы себя заставить сидеть у экрана и честно изучать предмет, отвечать на вопросы, читать и конспектировать параграфы, нужен волевой акт.

Может быть, какие-то студенты-старшекурсники на него способны. Они, может быть, уже могут себя сами построить, понимая, что им лично это нужно. А первокурсники? Это же вчерашние школьники. Многие из них, я убеждена, попав в эту ситуацию, восприняли ее как дополнительные каникулы. Они не понимают, что эти каникулы, случайно возникшие в их жизни, их буквально ломают. Они личность ломают. Понимаю, что это была вынужденная мера. Но боюсь, что последствия такой формы обучения будут разрушительны.

ИА Красная Весна: Вы говорили, что научиться актерскому мастерству дистанционно нельзя. Что же вы делали в период карантина? Ведь вам пришлось проводить занятия дистанционно?

— Да, пришлось. Повторюсь, что актерская профессия очень конкретна. В этом смысле дистанционка для нас — совершенная катастрофа. Но мы были поставлены в определенные рамки. Мы с коллегами обсудили, что возможно сделать в этих условиях. И к вынужденным дистанционным занятиям отнеслись, как к возможности теоретически подковать студентов. Поскольку нам же видно общее поражение детей в образовании, в начитанности, в кругозоре. И мы с коллегами решили, что пойдем по пути изучения теории и великих образцов работы больших артистов прошлого.

Мы смотрели и обсуждали с детьми советские спектакли и фильмы, давали теоретические работы по анализу пьес или трудов К. С. Станиславского, М. О. Кнебель. И вот тут мы столкнулись с огромной трудностью: дети совершенно не умеют держать внимание и анализировать. При простых вопросах, связанных с содержанием увиденного, они теряются. Ни на слух, ни на взгляд не умеют извлекать даже простейшую информацию и облекать ее в слова.

Например, до карантина мы во время занятий посмотрели со студентами замечательный спектакль. Театр имени Ленсовета, режиссер Игорь Владимиров — «Укрощение строптивой» В. Шекспира. В этом спектакле потрясающие актерские работы больших мастеров сцены: Алисы Фрейндлих, Дмитрия Баркова, Леонида Дьячкова, Анатолия Равиковича, Алексея Петренко и других.

Прежде чем смотреть спектакль, мы обсудили пьесу, поставили несколько вопросов, на которые студенты должны были ответить в результате просмотра. Мы останавливали спектакль, чтоб зафиксировать внимание студентов на каких-то моментах. И после, во время обсуждения, коллективная работа в аудитории, что называется на театре «здесь и сейчас», была более-менее эффективной. Каково же было мое потрясение, когда эти же студенты при просмотре кино или спектакля в одиночку не смогли ответить на простейшие вопросы по сюжету, развитию характеров героев.

ИА Красная Весна: Правильно ли я понял, что даже попытка поднять культурный уровень мало что дала? Прошел почти семестр.

— Может, в ком-то что-то и проросло, посмотрим на площадке в сентябре, если нас выпустят учиться живьем. Хотя, честно скажу, я совершенно не уверена в результатах. Потому что телевизионный формат не дает возможности до конца померить: что зашло — что нет, кто понял — кто нет.

Мы, конечно, дали задание на лето, список литературы не только по специальности, но и художественные книги, которые они не читали, но которые обязан прочесть человек, работающий в нашей отрасли. Как говорил Гоголь: «Театр — это такая кафедра, с которой можно много сказать миру добра». Чтобы иметь право всходить на кафедру, надо что-то иметь за душой, за своей спиной, внутри себя. Человечески. Актер не может быть теплохладным. У актера должна быть позиция.

Вообще, то, что нашим студентам пришлось сдавать практические предметы в записи — ужасно. Получается, если говорить честно, мы отстаем на один семестр. Это при условии, что нас выпустят в сентябре учиться. Если нас не выпустят, значит, мы теряем второй семестр. Дистанционное существование, на мой взгляд, ведет к тому, что придется закрыть отрасли, которые связаны с прямым человеческим общением. Я имею в виду театры, библиотеки, музеи. Но тогда мы вообще человеческое в людях теряем.

ИА Красная Весна: Насколько цифровая образовательная среда (ЦОС) важна? Если вообще не будет ЦОС, процесс обучения что-то потеряет? Если конкретизировать: не поставят компьютеры, не запишут уроки лучших педагогов?

— Урок — это урок. Это когда мы с учащимися находимся физически в одном пространстве. Всё остальное, в лучшем случае — лекция. Дистанционных уроков быть не может. Это неправда! Я — противница всей этой цифровой среды. Я понимаю, что каким-то подспорьем это может быть. Что-то во время урока можно выводить на экран, какие-то наглядные материалы, которые раньше были в виде наглядных пособий. Бумажные наглядные пособия приходят в негодность, устаревают. Вместо наглядных пособий выводить на экран карты, таблицы вполне можно, но подчеркиваю, физически находясь в классе.

ИА Красная Весна: Или, например, карту развития исторических событий в динамике, что с помощью наглядных пособий организовать, мягко говоря, сложно.

— Да, это может помочь, но в классе. В принципе, я считаю, что переводить образование в «цифру» — это стратегическая ошибка для страны. Мы уже говорили об отсутствии воспитания трудолюбия. Так вот, я прошу сорок учеников своего класса прослушать чью-то лекцию. А я их научила слушать лекции? Я дала им методику в руки: что выделять для себя, что конспектировать, как отличить главное от второстепенного? Нет. И дать такую методику я могу только лично: объяснила, посмотрела вместе с детьми, проверила, как они это закрепили. Без инструментария для восприятия лекция, записанная на видео — просто сотрясание воздуха для школьников и студентов.

Если образование будут всё-таки переводить в «цифру», народ будет тупеть, глупеть. Ничего хорошего из этого не будет. Кто нас будет спустя годы лечить? Кто будет учить наших детей и внуков? Кто будет водить поезда и самолеты? Вот эти вот «дистанционники»? Вот эти люди, которые ничего, кроме компьютера, не видели в своей жизни?

Я понимаю, что нам сейчас активно рассказывают про то, что процесс цифровизации идет во всем мире. Ну и что, что во всем мире!

ИА Красная Весна: Мы имеем примеры, когда весь мир ошибается по некоторым вопросам, а мы эти ошибки не хотим у себя повторять.

— Знаете, когда по всей Советской России открыли ликбезы, мало кто верил, что возможна поголовная грамотность населения. Что дети крестьян могут стать учителями, инженерами, учеными. Мы много раз на протяжении истории нашей страны демонстрировали свой, особый путь.

Я работаю в отрасли, которую еще сто лет назад двигала вперед Россия. Константин Сергеевич Станиславский и его система, по которой работают до сих пор. Владимир Иванович Немирович-Данченко, сподвижник и единомышленник Станиславского, углубивший и развивший систему. Но параллельно с ними ведь работали в той же отрасли, но по-другому, и В. Э. Мейерхольд, и Е. Б. Вахтангов, и А. Я. Таиров, и М. А. Чехов — это плеяда русских театральных мастеров, режиссеров и актеров, которые дали нам в руки палитру способов и приемов. И они все работали в нашей ментальности. Их работы очень популярны и на Западе. То есть, мы дали миру новое в театральной отрасли, мы ее двигали и развивали.

Существует особая, русская ментальность. Понимаю, что при прочтении этих слов кто-то вздрогнет. Но в слове «ментальность» нет ничего страшного. Ментальность — это «совокупность общественных навыков и культурных особенностей народа, проявляющихся в поведении, мировосприятии, умонастроении». Существует ментальность любых народов. И то, что хорошо для одного народа, может быть ужасающе для другого. Помните поговорку: что для русского годится, то для немца смерть. Это очень точно подмеченная разница в ментальности в том числе.

Потому, мне кажется, ссылаться на западный опыт в цифровизации — неубедительно и некорректно. В данной ситуации наоборот — что для немца годится, то для русского (в самом широком понимании этого слова, для человека, проживающего в нашей стране, вне зависимости от национальности) — смерть. Цифровое обучение — это отсутствие коллектива, атомизация подрастающего поколения. А это противоречит нашим культурным кодам. Россия сильна была всегда общинностью, коммунностью своих действий. И я полагаю, что перелом через колено особой русской ментальности — это тоже большая стратегическая ошибка, нам за это «прилетит» в будущем.