Ударим бытовухой по идеалам — новый взгляд на революцию в музеях Петербурга

Проходящие в государственных музеях Санкт-Петербурга выставки к 100-летию Великой Октябрьской социалистической революции и Гражданской войны демонстрируют две тенденции к освещению этих событий. В них нет крайностей — не желая признавать благость советского проекта, организаторы не занимаются и откровенным очернением всего советского. Одно направление, которое условно можно охарактеризовать как объективное, представлено экспозициями Русского музея и Музея истории Санкт-Петербурга. Второе за претензией на объективность скрывает интерпретацию фактов в русле антисоветизма, избегая использования уже дискредитировавших себя фальшивок. Выставка «„А ведь у нас коммуна!..“ Петроград в 1918 — 1921 гг.», которая проходила в Музее политической истории Санкт-Петербурга, демонстрирует как раз «объективный» антисоветский подход. Она призвана показать, как «романтика коммунистической утопии столкнулась с суровой прозой жизни».

Попробуем выявить те манипуляции, которые вынуждены использовать устроители экспозиции, чтобы показать, как «суровая проза жизни» диктовала свою волю народному сознанию в послереволюционные годы.

Как голос желудка сделать гласом народа?

В перестройку подобная задача решалась через противопоставление официозу народных чаяний, которые по ходу процесса низводились к банальным потребительским настроениям. Революции же, как творчеству народных масс, противопоставляется, с поистине детской наивностью, «трезвое» мнение человека из академической или творческой среды.

Основу выставки составили фотографии, сделанные в Петрограде в 1918–1921 годах, в качестве руководителя проекта указана М. А. Самойлова. Организаторы очень своеобразно заявляют о противоречивости эпохи гражданской войны: «Голод, эпидемии, разруха истощали жителей бывшей столицы; с необычайной силой развернулась политика „красного террора“. Реалии повседневной жизни петроградцев резко контрастировали с лозунгами и речами коммунистических лидеров, предвещавших скорое торжество „нового мира“, а также с масштабными революционными празднествами и зрелищными мероприятиями на улицах города».

В подтверждение таких противоречий между заявленными новой властью идеалами и ужасами быта фотографии сопровождены комментариями. В качестве таковых опубликованы выдержки из газетных статей и речей государственных и общественных деятелей, с одной стороны, и отрывки из писем и воспоминаний эмигрантов и некоторых представителей дореволюционной и советской интеллигенции. По всей видимости, такой подход противопоставления официоза и мнения горожан призван показать, что власть была чрезвычайно оторвана от нужд народа. Бытовые проблемы и «голос желудка», по мнению Самойловой, определяют глас народа.

Экспозиция открывается фотографией первомайской демонстрации на Невском проспекте 1918 года. Под фотографией размещена выдержка из листовки петроградского комитета РКП(б) и отрывок из воспоминаний Г. А. Князева «Из записной книжки русского интеллигента за время войны и революции (1919–1922 гг.)». (Князев Георгий Алексеевич (1887–1969) — известный советский архивист, его дневник был извлечен из архивов Гуверовского института войны, мира и революции в годы перестройки и первоначально опубликован под названием «Покатилось красное колесо…») На стенде текст листовки, называющий 1-е Мая «днем грандиозной пролетарской демонстрации, днем смотра и подсчета наших сил, днем агитации за наши боевые лозунги», противопоставляется стенаниям интеллигента: «Какой тут праздник на голодный желудок, когда даже в трамваях незнакомые друг с другом люди начинают разговаривать друг с другом о голоде».

Фотография бесплатной раздачи картофеля населению Петрограда в 1920 году сопровождается выдержкой «Из записной книжки интеллигента...», датированной декабрем 1918 года: «...Обратились в первобытное состояние. Только и думы у всех, что о пище. Все такие жестокие, эгоистичные стали. Борьба за существование...».

Даже Александр Блок, и тот упомянут в экспозиции только как страдалец: «Я совсем не пишу… Я служу… Вот теперь получил литературный паек — может быть, станет немножко легче». Создается впечатление, что Блок служил за хлебный паек, а не участвовал в работе Наркомпроса и многочисленных издательствах и редакциях сознательно, не воспринимал эту работу как свой гражданский долг.

О том, как «красный террор» превратили в террор против своего народа

В ход идет не только искусное жонглирование фактами и переворачивание причинно-следственных связей, но и конструирование феномена «мести низов» своим более «успешным» согражданам.

Устроители выставки, вспоминая о том, что «в Петрограде с конца лета 1918 года с особенной силой развернулся „красный террор“, жертвами которого стали тысячи людей», отмечают удивительный с их точки зрения феномен: «В то же время, большевикам, несомненно, удалось мобилизовать и сплотить часть жителей Петрограда вокруг коммунистических лозунгов». Феномен этот объясняется действием большевистской агитации и пропаганды.

Экспозиция составлена так, чтобы создать впечатление, что «красный террор» был следствием необходимости подавления народного недовольства. На стенде «Смерть буржуазии и ее прихвостням» сначала подается информация о борьбе с «нетрудовыми» элементами, которая не могла улучшить снабжение голодающих рабочих, но «отвечала представлениям городских „низов“ о справедливости, позволяла им чувствовать себя привилегированным слоем общества». Тем самым устроители подчеркивают безвинные страдания интеллигенции, приравненной к буржуазии городскими низами (они же рабочие). Затем говорится, что «массовая безработица, скудость пайков, катастрофическое падение реальной заработной платы» приводили к волнениям и забастовкам на заводах Петрограда, чем пользовались политические противники большевиков. Далее приводится цитата из письма Ленина к Зиновьеву, призывавшего «поощрять энергию и массовидность террора против контрреволюционеров, и особенно в Питере, пример коего решает», и сообщается, что 21 августа были расстреляны первые двенадцать «обвиняемых в контрреволюционной деятельности».

Тут мы видим прямую манипуляцию фактами для создания нужного впечатления. О волнениях на заводах Петрограда можно говорить только в отношении к февралю 1921 года. Устроители смешивают события 1918 и 1921 года, а касаясь причин начала красного террора, совершенно не упоминают, что письмо Ленина было написано 26 июня 1918 года, после убийства эсерами Володарского, в ходе поднимающейся волны белого террора. Ленин упрекает руководство Петрограда: «Мы компрометируем себя: грозим даже в резолюциях Совдепа массовым террором, а когда до дела, тормозим революционную инициативу масс, вполне правильную.
Это не-воз-мож-но!
Террористы будут считать нас тряпками. Время архивоенное. Надо поощрять энергию и массовидность террора против контрреволюционеров, и особенно в Питере, пример коего решает».

Тем не менее только после состоявшегося 30 августа покушения на Ленина и убийства председателя Петроградской чрезвычайной комиссии Урицкого в ответ на белый был введен красный террор. 2 сентября ВЦИК принял решение о необходимости адекватных мер: «На белый террор врагов рабоче-крестьянской власти рабочие и крестьяне ответят массовым красным террором против буржуазии и ее агентов», а 5 сентября было издано постановление СНК РСФСР «О красном терроре».

Может ли борьба со спекулянтами стать причиной голода?

Идея того, что только рыночная стихия свободного бизнеса может навести порядок своей невидимой рукой, по всей видимости, не должна требовать особых пояснений современным россиянам. Только так можно объяснить, почему тезис о губительности вмешательства советской власти в деятельность спекулянтов подан как аксиома.

На стенде «Да ведь мы все — умираем от голода...» оказались совершенно не раскрыты основные причины голода 1918–1919 годов в Петрограде. Более того, вскользь упомянув о начавшейся гражданской войне и интервенции, музей объявил, что всему виной разрушение транспортных связей и попытки властей бороться с мешочниками и спекулянтами. Устроителей выставки совершенно не смущает тот факт, что проблемы с продовольствием в Петрограде начались еще при Временном правительстве. К лету 1918 года они усугубились тем, что большая часть территории, на которой находились запасы зерна, оказалась либо под немецким и «белым» контролем, либо были отрезаны пути доставки хлеба в результате начавшейся гражданской войны. В этих условиях в августе 1918 года Петроградский комиссариат продовольствия даже фактически отменил существовавшую с марта 1917 года государственную хлебную монополию, позволив привозить в город хлеб и продукты частным лицам.

Для борьбы со спекуляцией в июле 1918 года Советом Народных Комиссаров был издан декрет «О спекуляции», который ограничивал частную торговлю. Использовалась также и агитация — в газетах создавался негативный образ спекулянта. Тем не менее в условиях разрухи и голода на это явление смотрели «сквозь пальцы». По большинству дел, связанных со спекуляцией, народные суды выносили приговоры с назначением исправительных работ, которые заменялись штрафом. Неудивительно, что это никак не способствовало снижению масштабов явления. Для упорядочения торговли вводилась обязанность торговцам вступать в профсоюз и получать удостоверение на право торговли. Рынки Петрограда были закрыты только летом 1920 года после увеличения норм выдачи хлебного пайка.

Не сообщает выставка и о мерах, предпринятых Петросоветом по организации общественного питания. Между тем к декабрю 1920 года в городе были организованы столовые, к которым было прикреплено около 600 тысяч человек. Следует учесть, что в городе в то время проживало 799 тысяч жителей (по данным переписи августа 1920 года).

Этим не ограничивается весь спектр грязных технологий, используемых Музеем политической истории. Упомянув о пагубности борьбы со спекуляцией, он тут же сообщает о 7 385 погибших от голода в 1919 году. Тем самым создавая впечатление о людоедском характере советской власти. По-видимому, для того чтобы направить негодование посетителей в нужное русло, на выставке приведена карта Петрограда, на которой указаны улицы, переименованные в 1918–1921 годах, памятники, установленные в эти годы и, конечно, тюрьмы — как без этого в «кровавом ГУЛАГе».

О том, как последствия гражданской войны и разруху можно поставить в вину большевикам

Это — подогнать решение под ответ — можно сделать, только если полностью игнорировать действительный ход событий и социальную ситуацию в Петрограде к концу 1920 года. Только так «волынка» на заводах станет борьбой пролетариата против большевиков.

Весьма примитивно и однобоко освещаются на выставке события 1921 года: «Итогом политики „военного коммунизма“ в Петрограде стали массовые антибольшевистские выступления петроградских рабочих в феврале — начале марта 1921 года и восстание в Кронштадте». А ведь можно было рассказать и про топливный кризис и про нехватку подвижного состава железных дорог, и про то, что всё это не позволяло вывезти продовольствие из хлебных регионов — на станциях Сибири, Кавказа и Средней Азии скапливались тысячи тонн хлеба. К 1920–1921 годам вследствие гражданской войны и разрухи исправными оставались менее половины паровозов и две трети вагонов. На предприятиях изношенное и давно не ремонтировавшееся оборудование, в частности — паровые котлы, потребляли двойную норму топлива.

Особенно тяжелое положение в Петрограде сложилось к концу 1920 года. В январе 1921 года город получил лишь 15 % требуемого количества дров. 1 февраля Исполком Петросовета создал особую «топливную пятерку», в результате работы которой поступление топлива в город в феврале по сравнению с январем увеличилось в 1,5 раза. Кроме того, Совнарком закупил за границей 300 тысяч тонн угля для нужд промышленности Петрограда. Тем не менее 11 февраля было принято решение о временном закрытии, до 1 марта, 93 предприятий с сохранением продовольственного пайка и средней заработной платы рабочим. Рабочие привлекались к уборке предприятий и ремонту оборудования.

Устав от тягот гражданской войны, рабочие после ее окончания ожидали улучшения своего материального положения. Этим воспользовались меньшевики, анархисты и эсеры. В частности, лидер меньшевиков Ф. И. Дан писал: «В конце февраля в Петрограде возникло забастовочное движение, причем петроградская организация нашей партии содействовала организованности рабочего движения и распространяла летучки и воззвания, которые в силу условий печатались в Стокгольме».

На выставке приведена другая его цитата: «Перед нами были рабочие массы, распыленные, дезорганизованные, измученные четырьмя годами страданий и лишений, пережившие жестокое крушение своих иллюзий, утратившие веру в свои силы и не ставившие себе вообще ясных политических целей; массы, мысль которых не шла дальше непосредственного удовлетворения элементарных потребностей в пище и тепле...»

Нужно учитывать, что к концу гражданской войны в Петрограде число рабочих сократилось в пять раз. Уменьшение численности пролетариата сопровождалось изменением его социального состава. На заводы в поисках средств к существованию пришли представители мелкобуржуазных слоев населения — бывшие торговцы, ремесленники, интеллигенты, сотрудники царских государственных учреждений, учащиеся. Также на заводах было много мобилизованных в трудовую армию крестьян, живших при заводах на казарменном положении.

Выставка никак не освещает ход «волынки» на предприятиях Петрограда. Кратко напомним, что выступления начались 24 марта 1921 года на заводах Васильевского острова, на которых было много мобилизованных по трудовой повинности. Характерно, что протестующие направились к гауптвахте морской базы и разоружили караул. При этом среди демонстрантов уже находились вооруженные люди. Для наведения порядка на Васильевский остров были направлены отряды красных курсантов, которые без применения оружия рассеяли толпу. Курсанты выпустили обращение, в котором подчеркивали свое классовую связь с трудящимися: «Мы не выпустили вчера ни одного боевого патрона. Но мы говорим вам: отгоните от себя мерзавцев, подбивающих вас на выступление... Опомнитесь! Возьмите себя в руки, товарищи!»

Энергичные меры, предпринятые Петросоветом, партийными комитетами и профсоюзами привели к тому, что «волынка» на предприятиях к 27 марта почти полностью прекратилась, что позволило «Петроградской правде» написать: «Возобновляется правильная работа там, где шкурникам удалось ее расстроить». 28 марта было принято решение о демобилизации всех привлеченных по трудовой повинности.

Выставка явно рассчитана, во-первых, на людей, не знакомых с событиями в Петрограде в 1918–1921 годах, либо на тех, кто воспринимает советский период только в черном цвете. Во-вторых, это должны быть люди некритичные и нетребовательные к предлагаемому контенту. Иначе как объяснить, что составители пользуются примитивным выдергиванием цитат из контекста и явно тенденциозной, упрощенной интерпретацией фактов для того, чтобы подвести посетителя к единственно верному в их понимании выводу. Основная их мысль лежит на поверхности и не требует глубокого осмысления — всё определяется материальным интересом. Идеалы — удел романтиков и пропаганда, прикрывающая притязания на власть. Вообще, это характерная черта экспозиции — противопоставление элементарных потребностей в пище идеалам. Черта, которая вовсю проявилась в перестройку, когда была сделана ставка именно на разжигание потребительских настроений, которые не могла удовлетворить действующая власть. Вытащив сегодня на свет эти пропахшие нафталином «проверенные» технологии, антисоветчики тем самым продемонстрировали идейный тупик своего мировоззрения.