Ленин и есть самая твердая криптовалюта России — интервью
Лев Данилкин, автор биографии Ленина, которую, пожалуй, в наибольшей степени ценят современные читатели, считает, что фигура вождя революции со временем станет в России столь же значимой, как в Китае — фигура Конфуция.
ИА Красная Весна: Близится 150-летие Ленина. Как, на ваш взгляд, было бы правильно отметить эту годовщину?
— Ну, я сам разыграл бы, пожалуй, в обратную сторону шестидесятнический, «оттепельный» лозунг. Не «уберите Ленина с денег!», то есть, а «верните Ленина на деньги!». Ленин — и есть самая твердая криптовалюта России.
Он тот, кто одновременно и отменяет деньги, и обеспечивает их ценностью, наделяет силой, способной не просто покупать товары, но изменять мир. Может, и не буквально, на купюры вернуть, но смысл в том, чтобы представить его символическим политическим ориентиром для общества — всех, разных групп, и левых, и правых.
Те, кто читали Ленина, отметят и так. А «в масштабах страны» — это государство, что ли? От государства тут ждать ничего не приходится — с какой стати стране победившей контрреволюции отмечать юбилей Ленина? Мне кажется, сам бы он не очень-то хотел, чтобы они праздновали день его рождения — это все равно что ему бы Колчак или Деникин поздравительные открытки присылали.
Что бы ему самому понравилось — это если б мы читали его книги. Как вот он в начале осени 1917 года просил — «если меня укокошат», то опубликуйте синюю тетрадку. Вот этот момент сейчас настал: Ленина укокошили, контрреволюция победила — но тетрадку, к счастью, еще можно прочесть.
ИА Красная Весна: В одном из интервью Вы сказали, что Ленин знал, что делать с энергией масс. Есть ли эта энергия в народе сейчас и смог ли бы сейчас Ленин ее направить?
— Я не профессиональный политический аналитик и могу судить только как обыватель — по тому, что я видел своими глазами. Последний раз я видел энергию масс живьем летом 2019 года — может быть, она была недостаточно кипучая, но, думаю, по качеству была не хуже, чем за сто лет до того.
Штука с Лениным в том, что он умел не только пользоваться — уже готовыми, осознавшими себя в качестве политических субъектов, группами общества; на это способны любые политики. Ленин умел, благодаря диалектическому анализу, предсказывать возникновение новых «центров протеста» — как вот он еще задолго до революции понял, что крестьянство в России тоже станет революционным классом, потому что крестьянам не нравится капитализм; и для марксиста это было нетривиальное заключение.
Ленина интересовало превращение объектов и явлений в их противоположность — при каких, например, обстоятельствах мелкобуржуазный крестьянин превращается в сторонника диктатуры пролетариата, а патентованный марксист — в пособника буржуазии.
И вот сейчас Ленин, я думаю, предсказал бы появление так называемых «школьников Навального», то есть нового ресурса протеста, — а не скорректировал свою стратегию в тот момент, когда вдруг обнаружил их уже на Пушкинской. И это важно — чтобы к тому моменту, когда «верхи не могут, а низы не хотят», уже понимать, чего хотят эти самые «низы», дать их энергии политические ориентиры, в этом и есть, как сказал бы сам Ленин, «искусство восстания». Это и есть «направлять массы» — не дирижировать толпой, а рассчитать, когда тебе самому нужно вступить, стать авангардом.
ИА Красная Весна: Что сподвигло Вас к написанию биографии именно Ленина?
— Я пишу все-таки биографии «контактные», то есть в каком-то смысле это похоже на писание портретов с натуры — где имеет значение процесс, где существенна некая «химия», которая возникает между тобой и объектом жизнеописания. Есть люди с очень интересными биографиями, но ты чувствуешь, что они не твои, как бы ты ими ни восхищался — так я и сейчас уверен, что человеком, лучше всех распорядившимся своей жизнью, из наших современников, был Эдуард Лимонов — вот, кстати, человек, больше прочих похожий на Ленина. Но почему-то с Лимоновым я понимал, что это не мое.
Насчет Ленина… Да, я думаю, тут тоже была какая-то — необъяснимая — «химия». Я особенно четко осознаю это только теперь — потому что задним числом я обнаружил, что мой рассказчик в этой книге, всячески демонстрируя свою объективность, умудрился пропустить, например, конец 1920 и 1921 год — время, когда Ленин принимал множество нехороших решений, Кронштадт и все такое. То есть мой рассказчик откровенно подыгрывал своему герою, как вот Хоттабыч во время футбольного матча передвигал ворота своей любимой команды, чтобы им не закатали лишний гол.
Вообще не так много людей в мире, которые до такой степени интересны и симпатичны тебе, что ты хочешь потратить на них пять лет своей жизни, так что выбор не так уж велик.
А потом, я все же до Ленина написал биографии Проханова и Гагарина — и, конечно, это была цепочка, один приводил меня к другому. Собственно, у моей книжки про Гагарина, которую я написал, еще понятия не имея, что займусь Лениным, был эпиграф про то, что величайшие шедевры революции — это люди, которых она производит.
Но вообще самый точный ответ на этот вопрос — самый простой: как говорится, если тебе предлагают билет в космос — не отказывайся. Вот поэтому.
ИА Красная Весна: Каков, по Вашему мнению, главный вклад Ленина в историю России и, может быть, всего мира?
— Я не знаю, история ведь не закончена. Я знаю, что «Лениных», на самом деле, много: есть Ленин создатель партии нового типа — гибкого политического инструмента, который способен перехватывать власть в кризисных условиях. Есть Ленин теоретик и практик «искусства восстания». Есть Ленин — феминист. Есть Ленин — критик, анализирующий литературу как невольные прозрения гениев, которые первые проговаривают ранее никем не замечаемые противоречия в обществе. Есть Ленин — автор «Государства и революции», описавший то, как может выглядеть конечный продукт пролетарской революции.
Есть Ленин-гуманист, идеал шестидесятников, — в «оттепель». Есть Ленин —диктатор, адаптировавший под нужды своей партии родившиеся без его участия оригинальные формы политической власти — Советы. И так далее — я в своей книжке пытался отследить их как можно больше, пока не убедился, что такое «распыление» — неперспективно, уводит от сути.
Каждый из «Лениных» что-то внес в «историю», и каждый по-своему актуален — для разных эпох. Мне кажется, это ошибка — пытаться найти какого-то «абсолютного», «химически чистого» Ленина, того самого, который внес «главный вклад». Надо в каждую эпоху, в каждой стране искать того Ленина, который воплощает для «здесь и сейчас» идею актуальности революции.
Вот «главный вклад», например, для сейчас — для нынешней России, одержимой культом, фетишем государства, — мне кажется, может внести Ленин, совместивший марксизм с анархизмом, Ленин, написавший «Государство и революцию», — там объяснено, почему государство — это зло, почему любое государство — и диктатура пролетариата тоже, кстати, — это машина насилия, но при этом построить общество, в котором «не надо будет бояться человека с ружьем», — возможно.
ИА Красная Весна: В одном из интервью вы сказали, что до Октябрьской революции и в первый месяц после Ленин выступал против государства как такового и что сама ситуация вынудила его заняться государственным строительством. Какие именно события сподвигли Ленина изменить убеждения?
— Ленин строил государство нового типа, цель функционирования которого — создать условия для его же собственного отмирания.
Но примерно с февраля 1918, в условиях войны — продолжающейся мировой и гражданской как ее части, — выяснилось, что невозможно удержать власть без того, чтобы не выстроить настоящую, сложную, грозную машину насилия.
Единственное, Ленин пытался, чтобы эта новая большевистская машина в наименьшей степени копировала предыдущую. И когда он сам этим занимался — у него очень неплохо получалось — на небольшом участке. В этом смысле деятельность аппарата его Совнаркома — образцовая, это был административный орган нового типа, власть одновременно законодательная и исполнительная; очень открытый, очень демократичный, Ленин даже убрал в какой-то момент оттуда своего старейшего друга Бонч-Бруевича, когда выяснилось, что тот недостаточно демократичный руководитель, и заменил его на Горбунова.
Но другие органы, министерства и ведомства по инерции и некомпетентности копировали дореволюционные — или даже форсировали их репрессивный, насильственный характер: ЧК, прежде всего. Так стала выстраиваться разбалансированная государственная система, где партийного было всё больше, а советского — все меньше, и где именно насилие как метод осуществления «диктатуры пролетариата» становилось всё важнее и важнее. К чему это привело после смерти Ленина — когда он больше не мог корректировать эти настройки вручную — вы знаете.
ИА Красная Весна: Как, на ваш взгляд, строительство государства сочеталось с целями Ленина? Неужели «социализм в отдельно взятой стране» — это ленинская идея?
— Нет, «социализм в отдельно взятой стране» ни для кого, даже и для Сталина, не то что для Ленина, не мог быть постоянным лозунгом, все формулировки такого рода были временными, отражающими текущую политическую ситуацию — которая рано или поздно изменилась бы. Просто надо понять, что Советская Россия при Ленине жила при жесточайших внешних санкциях, по сравнению с которыми сегодняшние — просто смехотворны. И тем не менее, большевики образца 1920 года думали об экспорте социализма — не чтобы «завоевать» побольше новых территорий, а потому что это был вопрос выживания: либо полмира — красные, либо — в одиночку сомнут. Ленин собирался построить социализм и в Британии, и в Уругвае, и в Италии, и в Китае, и в Японии — собственно, достаточно посмотреть на состав делегатов первых съездов Коминтерна, чтобы понять, как далеко в этом плане простирались его амбиции.
ИА Красная Весна: Путин как-то высказался об «атомной бомбе», которую Ленин якобы заложил под Россию. Какова роль Ленина в построении СССР именно таким, какой он был в 1922 году? Как сочетается утверждение об «атомной бомбе» с разрушением унитарной Российской империи, начавшемся еще при царе?
— Царская Россия была именно что «тюрьмой народов», и атомная бомба взорвалась в этой тюрьме до Ленина, сначала при Николае II, а затем при Керенском. Уже к сентябрю 17-го Россия как империя де-факто была демонтирована. Ленин принял страну с проигранной войной, с немцами рядом с Петроградом, с полуотделившимися национальными окраинами — и, по сути, заново ее собрал, пере-собрал, придумав другую платформу для объединения — взамен той, которая перестала работать. У тех, кто говорил «я просто хочу, чтобы все было как раньше» — не получилось, а у него — получилось — не как раньше, где одна большая нация эффективно угнетает другие, поменьше, а где все они пользуются равными правами, а угнетение — политическое, культурное, экономическое — под запретом.
ИА Красная Весна: Коммунизм, каким его видел Ленин, Путин, например, назвал «красивой, но вредной сказкой». Вы согласны с утверждением президента? И был ли момент в истории, когда коммунизм мог стать реальностью?
— Я не думаю, что мнение Путина по данному вопросу имеет значение, поскольку он возглавляет контрреволюционное государство и, стало быть, не может быть признан в вопросе об оценке роли Ленина и идей коммунизма лицом незаинтересованным.
Коммунизм не описан даже в «Государстве и революции», там всего лишь описаны условия для его наступления, намечены — очень пунктирно — контуры будущего.
Коммунизм — это когда в обществе нет классов, а стало быть, нет машины насилия, которая обеспечивает гегемонию одних классов над другими. Когда общество самоуправляемо и граждане сами, без государства, организуют свою жизнь.
Мне кажется, чего все время смотреть в прошлое и сокрушаться по упущенным возможностям? А вот тогда могли, тогда, тогда, а потом — всё прохлопали, как вот на заборах пишут про Гагарина — «Прости, Юра, мы все про…». Раз не получилось у самого Ленина — которого, заметьте, никто никогда не обвинял ни в коррупции, ни в некомпетентности — значит на то были объективные причины. Но само стремление к такому «финалу истории» никуда не делось.
Это как любимая ленинская история про увиденную им в вагоне поезда финскую крестьянку, которая в декабре 1917 года пошла собирать хворост и была приятно удивлена тем, что встретившийся ей в лесу солдат не отобрал у нее дрова, а помог ей нести их. «Теперь больше не надо бояться человека с ружьем!» — сказала она. Смысл этого анекдота или притчи — в том, что всегда будет эта финская крестьянка радоваться, когда солдат, вместо того, чтобы ударить ее прикладом и отобрать плоды ее труда, предложит ей помощь и ничего не возьмет.
Вот этот момент — когда не надо больше будет бояться человека с ружьем, когда машина насилия сама себя отменит, — вот что такое коммунизм. И тут не вопрос «веры» — верю в коммунизм или не верю. Марксизм — это ведь не религия, а наука, которая объясняет, по каким законам, таким же точным, как физические, общество в какой-то момент изменится именно так — а не иначе. Как говорил, малость иронизируя, но в целом убедительно, Любшин в «Пяти вечерах» — «Жизнь моя — железная дорога, вечное стремление вперед». Вот никуда мы с этой железной дороги не сошли, и мы тоже еще по ней поездим, и крестьянку ту встретим в поезде — обязательно.
ИА Красная Весна: Каким способом можно отнестись к фигуре Ленина, чтобы достичь национального единства?
— Мне кажется, различия важнее, чем единство. Различия надо уважать.
Когда будет достигнуто единство, утратится актуальность. А суть Ленина — в его актуальности, иначе он просто «противоречивая фигура», набор разных «лениных».
Что нация «договорится» о Ленине в том плане, чтобы считать его наиболее значительной фигурой отечественной истории, я не сомневаюсь. Ну просто пройдут десятилетия, начавшаяся сто лет назад гражданская война рано или поздно закончится, будет заключен «мирный договор» — и тогда очевидным станет: Ленин гарантировал, что Россия — не государство капиталистической периферии, которое легко колонизировать, политически и культурно, а второй центр мира, который сам может предлагать миру варианты развития.
ИА Красная Весна: Какие художественные произведения о Ленине, на Ваш взгляд, актуальны?
— Фильм «На одной планете», где Ленина играет Смоктуновский. Вот примерно так я себе представляю Ленина — нервным, ну или, точнее, с оголенными нервами, русским интеллигентом.
ИА Красная Весна: Маркс о себе говорил «я не марксист», имея в виду последователей своего учения, искажающих идеи. Ленин — истинный последователь Маркса или он использовал авторитет философа для продвижения своих собственных идей?
— Ленин благоговел перед Марксом — что, в целом, неудивительно: всякий, кто читал Маркса, даже на уровне их переписки с Энгельсом, почувствует то же самое.
И Маркс не относился к себе как к окончательной, застывшей инстанции, догме. Суть марксизма — идея развития: то, что кажется застывшим и окончательным, — мертво, а живое — это когда есть противоречия, конфликт. Вот Ленин был марксистом-практиком: он искал противоречия — и учился превращать явления в их противоположность.
