Возможно ли жить по ту сторону катастрофы? Интервью
Нередко великие произведения искусства раскрывают смысл событий и человеческих поступков гораздо лучше учебников по истории или психологии. Творчество Дмитрия Шостаковича может помочь нам в исследовании основ и движущих сил нашей цивилизации. 9 августа исполнилось 45 лет со дня смерти композитора.
Читайте также: Ленинградская симфония Шостаковича — это борьба против расчеловечивания.
Сегодня мы продолжаем разговор о творчестве Дмитрия Шостаковича с пианистом, педагогом и искусствоведом Сергеем Арцибашевым.
ИА Красная Весна: Что можно сказать о Восьмой симфонии, которую считают одним из самых гениальных произведений композитора?
— Восьмая симфония Шостаковича, как и его Седьмая «Ленинградская» симфония, отражает события и ужас Второй мировой войны. По масштабу, философской глубине и трагизму она сравнима с гениальной Шестой симфонией Петра Ильича Чайковского. Оба произведения являются знаковыми для всей русской культуры, несмотря на то, что это очень разная музыка. В мировом контексте творения Шостаковича и Чайковского можно сопоставить с такими произведениями, как Реквием Моцарта.
На волне огромной популярности Седьмой симфонии Восьмая симфония была встречена относительно тепло. Но впоследствии композитору пришлось пострадать за нее. Когда говоришь о гениальном произведении, тяжело сказать, о чем оно, тяжело подобрать нужные слова. Гораздо проще сказать, чего в этом произведении нет, чем раскрыть его подлинный смысл.
Военные симфонии Шостаковича оказывают сильнейшее воздействие на слушателя. Если человек по-настоящему прочувствовал Седьмую симфонию, он может быть раздавлен, потрясен. Может быть, именно это произошло с Рахманиновым, который отказался давать какие-либо комментарии после первого прослушивания произведения по радио. В Восьмой симфонии накал драматического, экзистенциального напряжения еще выше.
Шостакович исследует тончайшие переживания человеческой души, отчаяние угнетенных, ужас невинных жертв. Наше общество каждый день сталкивается с трагедиями, катастрофами, терактами. О наиболее значительных из них говорят неделю, а потом забывают. Мы чтим память жертв, НО мы не можем помнить всех, потому что их много. Мы знаем об этих трагедиях, НО жизнь продолжается. Для Шостаковича нет никаких «НО». Жизнь продолжается, и в какой-то степени это даже страшно.
Седьмая симфония заканчивается апофеозом, странной победой, при которой слушатель может испытывать трепет, священный ужас. Восьмая симфония завершается беспрецедентно. В самом конце мы слышим тишайший намек на воскрешение, на новую жизнь, которая робко прорастает после апокалипсиса.
По ту сторону события, уничтожающего всякую надежду, рождается предчувствие того, что победа зла не окончательна. Это оцепенение при виде маленькой проталины на многовековой толще льда, когда человек еще не знает, происходит ли это в его мечтах или наяву.
— Для Шостаковича, как и для Достоевского, страдание человека нельзя искупить. При этом Достоевский, несмотря на свое очень противоречивое мировоззрение, во многом апеллирует к христианству. Шостакович, по сути, — экзистенциалист, основоположник которого (экзистенциализма — прим. ИА Красная Весна) — Кьеркегор — был протестантом. Для протестантизма особое значение имеют два сюжета из Ветхого Завета: Авраам, приносящий в жертву своего сына, и праведник Иов, лишенный всего, что у него было, и подвергшийся тяжелейшим испытаниям.
В первом случае Бог хочет, чтобы человек совершил поступок, противоречащий любому человеческому пониманию. Во втором — Иов требует, чтобы Бог разъяснил ему причину его страдания. Бог приходит к Иову и объясняет, что не может открыть ему Истину, потому что Иов не способен вобрать ее в себя. Но ему легче примириться со своей ограниченностью, потому что он понял, что Истина есть. Иову этого уже достаточно — теперь можно черпать силы для дальнейшей жизни из того, что он не безразличен Богу.
Да, Вторая мировая война несла беспрецедентный ужас и разрушения, она была войной на разъятие материи. Но в финале Восьмой симфонии происходит понимание того, что эти безумные и ужасные события, которые человеческая душа не может вобрать в себя и пережить, являются частью некоего замысла, недоступного нашему пониманию.
— На мой взгляд, в завершении Восьмой симфонии выражено состояние человека, который осознал, что Истина все же существует, а значит, есть смысл продолжать жизнь.
ИА Красная Весна: Шостакович жил в такое время и в такой стране, которая провозглашала товарищество и братство. Когда человек находится в кругу близких людей, то катастрофы и потрясения переживаются легче. Как связан экзистенциализм Шостаковича и коллективизм? Был ли Шостакович индивидуалистом?
— Шостакович вел активную социальную жизнь, был частью многих коллективов. При этом он был крайне ранимым человеком. Критика оказывала на него тяжелое воздействие. Одиночество среди людей гораздо страшнее, чем затворничество монаха. В конце жизни композитор производит впечатление искалеченного, одинокого, очень страдающего человека. К тому же, он тяжело болел.
В 1948 году вышло постановление Политбюро, которое должно было в первую очередь обругать оперу Мурадели «Великая дружба». Мурадели сделал все, чтобы удовлетворить запрос власти, выбрал подходящий для этого сюжет о дружбе народов. Но произведение оказалось неудачным — Сталин почувствовал в нем грубую лесть и конъюнктурность, это его раздражило. С другой стороны, в этот период, после победной эйфории, начался очередной этап «закручивания гаек». В результате так называемой борьбы с формализмом под раздачу попали Шостакович, Прокофьев, Шебалин и многие другие композиторы.
ИА Красная Весна: В чем основные черты формализма и реализма. Это настоящие стили, течения в искусстве или внешнее, инородное разделение?
— Реализм в искусстве означает описание мира в формах реальности. Представителями этого направления являются Оноре де Бальзак и отчасти Лев Толстой, который его преодолевает. В устах номенклатуры это понятие приобретает иной смысл. Начетчик отрицает множественную картину мира, он считает, что искусство как средство пропаганды должно быть простым и понятным для большинства людей. Формализм, с точки зрения номенклатуры, — это что-то непонятное, когда форма произведения затмевает ясный, всем понятный смысл. К сожалению, искусство понималось советскими идеологами как пирожок, в который можно механически вкладывать нужные истины, как начинку.
Хотя опала 1948 года впрямую жизни Шостаковича не угрожала, она больно по нему ударила. Люди стали относиться к нему по-другому. Шостакович с ужасом вспоминал эпизод, когда в период опалы конца сороковых он пришел в Центральную музыкальную школу (ЦМШ), где учился его сын, и учащиеся — дети (!) — начали кричать и топать на него. Это были дети элиты того времени.
В 1949 году Шостакович согласился представлять советское искусство на международных мероприятиях. Его начинают чаще исполнять в СССР, при том что постановление 1948 года оставалось в силе. Шостакович был вынужден создавать конъюнктурные произведения. Некоторые из них, например «Песнь о лесах», пользовались успехом у властей и коллег композитора, к ужасу самого Шостаковича.
В это время композитор все больше погружается в свой внутренний мир. Он уже давно научился прятать сокровенные мысли и чувства. В переписке с друзьями он применяет специальный шифр. Вот текст одного из посланий, адресованных его другу Исааку Гликману: «Я живу хорошо. Здоров. Завтра мне исполнится 40 лет. Через десять лет будет уже 50». Гликман так раскрывает настоящий смысл текста в своих комментариях: «У меня тяжелейшая депрессия. Я с ужасом смотрю на жизнь, которая проходит мимо».
ИА Красная Весна: В 1953 году после длительного перерыва Шостакович написал Десятую симфонию. Он сам говорил, что это произведение о человеческих эмоциях и страстях. В своих мемуарах Шостакович также утверждает, что эта симфония о Сталине и сталинском времени, а ее вторая часть, помимо прочего — портрет Сталина. Мне кажется, что во второй части нет демонизации вождя. Возможно, она появляется в финале произведения. Критики говорят, что в этой симфонии Шостакович выносит Сталину приговор. Справедливо ли такое мнение?
— В одном из скерцо во второй части симфонии звучит агрессивная музыка, применяются жесткие ритмы, и, предположительно, это и есть портрет вождя. Я не думаю, что Шостакович выносил какие-то приговоры в своем творчестве. Например, после премьеры Десятой симфонии произошла следующая показательная история. Рассказывают, что Шостакович сидел в своем кабинете и читал книгу. Когда к нему вошли коллеги, он быстро спрятал книгу в стол, стараясь, чтобы никто этого не заметил. Но ящик был закрыт неплотно, и один из посетителей увидел, что это была биография Сталина. Зачем он это читал — загадка.
ИА Красная Весна: После Десятой симфонии Шостакович написал два произведения, названия которых адресуются к революционной тематике: Одиннадцатая симфония «1905 год» и Двенадцатая симфония «1917 год». В них многое странно и загадочно. Во-первых, симфонии Шостаковича обычно называются в честь значительных событий, которые происходят во время создания произведения. Здесь же он обращается к делам пятидесятилетней давности. Во-вторых, и это особо ощущается в Двенадцатой симфонии, в них нет былой искренности, живого интереса, прямого переживания. Выстрел с крейсера «Аврора» кажется похожим на открывающуюся бутылку шампанского. Революционные события будто бы происходят не наяву, а показываются на экране маленького телевизора, шум толпы напоминает шумное застолье. Все это выглядит достаточно комично. Не является ли эта музыка своеобразной пародией на хрущевское потребительство?
— Произведения Шостаковича делятся строго на две части: с одной стороны — великие сочинения, написанные ради искусства, с другой — конъюнктурные, которые Шостакович хотел как бы оградить от искусства.
В великих сочинениях композитора нет ничего развлекательного, ничего приспособленческого. Он не соглашался поменять ни одной ноты под давлением внешних обстоятельств.
А, например, в музыке к фильму «Москва-Черемушки» складывается впечатление, что композитор намеренно никак не использовал свой талант. Об этой музыке сложно что-либо сказать: она ни хорошая, ни плохая — как будто ее нет.
Ему ничего не стоило хоть что-то вложить в эти произведения, придать им хоть какие-то привлекательные черты, выделяющие их из ряда типичных развлекательных произведений того времени. Но, по-моему, он не делал этого принципиально. Шостакович в этот период закрылся от общества, ушел в себя, не смотря на должности и звания, которые он получал.
ИА Красная Весна: Интересно, что лучшие произведения Шостаковича были созданы в военное время, когда, казалось бы, не время думать об искусстве. Но вот начинается «оттепель», вроде бы создаются более благоприятные условия для творчества. Но Шостакович реагирует на это прямо противоположным образом.
— Лучше всего об этом сказал Пастернак: «Раньше расстреливали, лилась кровь и слезы, но публично снимать штаны было все-таки не принято». Время измельчало, не было чудовищных катаклизмов, которые рождали в нем трагическое ощущение заброшенности, покинутости человека в мире, его стремление найти соломинку, за которую можно держаться. Теперь это можно искать только в собственной душе. Он написал «24 прелюдии и фуги» — это замечательная самоуглубленная музыка, которая встретила жесткое непонимание со стороны многих коллег композитора.
Критика общества потребления придет чуть позже. И в основном не в музыке, а в кино. Об этом будет снимать свои фильмы Микеланджело Антониони. Я думаю, что Шостаковичу в это время было не нужно и неинтересно создавать карикатуры на советскую власть. Его по-настоящему волновали сложные экзистенциальные проблемы.
