«Ледяной поход», или Непризнание «накипи»

В 2017 году, в столетний юбилей Октябрьской революции, белые пропагандисты вновь оживились. Кампания за переименования советских названий улиц и населенных пунктов резко активизировалась. При этом наглость агитаторов сравнима разве что с их исторической безграмотностью. Так, общество «Двуглавый орел» олигарха Малофеева восхваляет атамана Кубанского войска Науменко, замаравшегося поддержкой нацистов, о чем имеются исторические документы.

Нынешний 2018 год предоставит, безусловно, не меньше шансов для агитации. Предстоит целый ряд белогвардейских «юбилеев». Нас с вами ожидают 100-летие восстания генерала Краснова на Дону — с образованием сепаратистской казачьей республики на немецком поводке, 100-летие высадки англо-франко-американских и японских интервентов на Севере и Дальнем Востоке, 100-летие мятежа Чехословацкого корпуса, 100-летие расстрела царской семьи и т. д.

Одновременно с навязыванием белого исторического календаря осуществляется атака на традиционные российские праздники. Так, 23 февраля предлагается заменить, по выражению фашистов с сайта «Спутник-и-Погром», «Днем защитника отечества от красной сволочи». На эту роль назначено 22 февраля — день начала печально известного «Ледяного похода» Добровольческой армии генералов Алексеева, Деникина и Корнилова. Любителям хрустящей французской булки, мечтающим вновь пороть русских «ватников» на конюшне, неплохо бы вспомнить, что тогда на самом деле произошло.

Накануне «Ледяного похода»

Шел четвертый год Первой мировой войны. Немецкие и австрийские войска продвинулись уже далеко вглубь российской территории. Прошло всего несколько месяцев с тех пор, как власть перешла в руки красных. Крестьяне устремились с разваливающегося фронта домой, стремясь побыстрее приступить к перераспределению отданных им большевистским правительством земель. На железных дорогах нарастал транспортный коллапс. В крупных городах уже случались перебои с продовольствием. Во множестве регионов огромной страны усиливались сепаратистские настроения.

В таких условиях белые генералы Алексеев, Деникин и Корнилов отправились разными путями в область Войска Донского. Почему именно на Дон, к казакам?

Во-первых, представители казачьего сословия, состоявшего на военной службе, имели хорошую боевую подготовку. В арсеналах Войска предполагалось найти необходимое оружие.

Во-вторых, казаки были лично свободными людьми и владели землей, в отличие от безземельных или малоземельных крестьян других регионов России.

Тут надо сразу оговорить, что крестьяне в области Войска Донского, составлявшие почти половину населения, находились по большей части в батраках. Казаки именовали их «мужиками», а также пришлыми — «иногородними». Из казаков же пахотной землей владели в основном состоятельные семьи и представители казачьей старшины, то есть меньшинство. Соответственно, между двумя сословными группами существовала неприязнь, заботливо поддерживавшаяся царской властью.

Наконец, в-третьих, при царе казаков активно привлекали для подавления крестьянских и рабочих выступлений, из-за чего к моменту революции их много где ненавидели.

На всё это и рассчитывали Алексеев и Деникин с компанией «спасителей отечества».

Однако на месте ситуация оказалась совершенно иной. Казачья молодежь, вернувшаяся с фронта, не желала воевать. «Иногородние» объединились с малоземельными казаками против зажиточной казачьей старшины для передела земли по числу едоков. Вот что рассказывал сам Деникин в своей книге «Как началась война с большевиками на юге России»: «Крестьянство, составлявшее 48 % населения области, увлеченное широкими посулами большевиков, не удовлетворялось теми мероприятиями, которые принимала донская власть — введением земства в крестьянских округах, привлечением крестьян к участию в станичном самоуправлении, широким приемом их в казачье сословие и наделением 3 миллионами десятин отбираемой у помещиков земли. Под влиянием пропаганды пришлого социалистического элемента, крестьянство ставило непримиримо требование общего раздела всей казачьей земли».

Оружия и боеприпасов не хватало. Атаман Каледин вынужден был под давлением комитетов рабочих и иногородних крайне сдержанно отнестись к гостям. Генерал Лукомский с досадой вспоминал об этом в своей книге «Зарождение добровольческой армии»: «Генерал Каледин принял нас очень серьезно, сказал, что работая в полном согласии с генералом Алексеевым, он убежден, что генералу Алексееву удастся сформировать хорошую Добровольческую армию, а ему — Донскую. Затем он сказал, что очень рад приезду на Дон целой группы генералов, которые помогут наладить организационную работу, но, прибавил генерал Каледин, «имена генералов Корнилова, Деникина, Лукомского и Маркова настолько для массы связаны со страхом контрреволюции, что я рекомендовал бы вам обоим и приезжавшему генералу Маркову пока активно не выступать. Было бы даже лучше, если б вы временно уехали из пределов Дона».

Пришлось господам-офицерам искать спонсоров. Таковыми в теории могли стать московские банкиры и местные донские промышленники, проживавшие в основном в Ростове-на-Дону и Таганроге.

В декабре правительство Ленина издало Декрет о национализации банков, чем пресекло пошедший было из Москвы денежный поток. Московские банкиры успели пожертвовать лишь 800 000 рублей. 25 000 рублей предоставила французская военная миссия. Больше же всех дала ростовская и таганрогская «плутократия», как ее называл Деникин: «Тем временем сбор средств шел и на местах: ростовская плутократия по подписке дала около 6 1/2 миллионов, новочеркасская — около 2-х. Половина этих сумм должна была поступить в фонд Добровольческой армии, но фактически до самого нашего выхода казначейству удалось собрать с трудом не более 2 миллионов».

Однако и те деньги, что были получены, благополучно оседали в штабе и тыловых службах. Боевые командиры были вынуждены активно грабить («реквизировать» или «учитывать») счета богатых беженцев из Москвы и Петрограда.

«Добровольцев» оказалось слишком мало. С начала зарождения Добровольческой армии в конце ноября 1917 года и до самого отхода на Кубань численность всего ее состава вряд ли превышала 3–4 тысячи человек. Среди них были офицеры, юнкера и совсем небольшое число старых солдат. Между тем рядом находились экипажи красного Черноморского флота, отряды красной гвардии Донбасса (3–4 тыс. человек), а также вышедшие с Кавказского фронта несколько пехотных дивизий. И им вовсе не нравились радикально настроенные белые баре, желающие вновь лишить их земли.

И всё же начиная с 26 ноября (по старому стилю) 1917 года Добровольческая армия вместе с несколькими сотнями калединских казаков принимала участие во взятии Ростова.

Неоднозначность этого события описал Деникин. Для лучшего понимания коллизии позволим себе подробно процитировать его рассказ:

«

Когда в ночь на 26 ноября произошло выступление большевиков в Ростове и Таганроге и власть в них перешла в руки военно-революционных комитетов, Каледин, которому «было страшно пролить первую кровь», решился однако вступить в вооруженную борьбу.

Но казаки не пошли.

В этот вечер сумрачный атаман пришел к генералу Алексееву и сказал:

— Михаил Васильевич! Я пришел к вам за помощью. Будем как братья помогать друг другу. Всякие недоразумения между нами кончены. Будем спасать, что еще возможно спасти.

Алексеев просиял и, сердечно обняв Каледина, ответил ему:

— Дорогой Алексей Максимович! Всё, что у меня есть, рад отдать для общего дела.

Офицерство и юнкера на Барочной были мобилизованы, составив отряд в 400–500 штыков, к ним присоединилась донская молодежь — гимназисты, кадеты, позднее одумалось несколько казачьих частей, и Ростов был взят.

С этого дня Алексеевская организация получила право на легальное существование. Однако отношение к ней оставалось только терпимым, выражаясь не раз в официальных постановлениях донских учреждений в формах обидных и даже унизительных. В частном заседании 3-го круга говорили: «пусть армия существует; но, если она пойдет против народа, она должна быть расформирована». Значительно резче звучало постановление съезда иногородних, требовавшего «разоружения и роспуска Добровольческой армии, борющейся против наступающего войска революционной демократии». С большим трудом войсковому правительству удалось прийти со съездом к соглашению, в силу которого Д. А., как говорилось в декларации, «существующая в целях защиты Донской области от большевиков, объявивших войну Дону, и в целях борьбы за Учредительное собрание, должна находиться под контролем объединенного правительства и, в случае установления наличности в этой армии элементов контрреволюционных, таковые элементы должны быть удалены немедленно за пределы области».

Неудивительно, что с первых же шагов в сознании добровольчества возникло острое чувство обиды и беспокойное сомнение в целесообразности новых жертв, приносимых не во имя простой и ясной идеи отчизны, а за негостеприимный край, не желающий защищать свои пределы, и за абстрактную формулу, в которую после 5 января обратилось Учредительное Собрание. Измученному воображению представлялось повторение картин Петрограда, Москвы, Киева, где лозунги оказались фальшивыми, доверие растоптано и подвиг оплеван».

Таким образом, сам Деникин откровенно признавал неприятие народом «добровольцев».

Ответ со стороны красных последовал незамедлительно. 6 декабря был создан Южный фронт во главе с Антоновым-Овсеенко. На Украине образовалась Украинская Республика Советов. Отряды красногвардейцев в январе 1918 года заняли Донецкий бассейн и двинулись по направлению к Ростову и Таганрогу. За месяц тяжелых боев красногвардейцам удалось вплотную подойти к Новочеркасску, в рядах белых началась паника.

Атаман Каледин перед лицом поражения предпочел застрелиться. А Добровольческая армия начала отступление на Кубань, для объединения с сепаратистской Кубанской радой в районе Екатеринодара (нынешний Краснодар). Это отступление на Кубань и стали называть «Ледяным походом». Такое название он получил в связи с тем, что в марте того года погода резко испортилась, отступавших преследовали ледяной дождь и мороз.

«Ледяной поход»

Добровольческая армия представляла собой сборище офицеров, юнкеров, гимназистов и казаков, объединенных сословной ненавистью к крестьянам и рабочим. Офицеров возмущали беспорядок и хаос революционных потрясений, многие из них были свидетелями солдатских расправ над особо ненавидимыми коллегами. По свидетельствам участников белого движения, многими двигало лишь желание «перевешать как можно больше серых шинелей». Руководство армией в лице Алексеева, Корнилова и Деникина считало большевиков вышедшими из-под контроля холопами и ставленниками германского кайзера.

Вдобавок Корнилов и Алексеев, мягко говоря, недолюбливали друг друга. В августе–сентябре 1917 года Алексеев встал на сторону Временного правительства и Керенского, не оказав Корнилову должной поддержки в его вооруженном выступлении на Петроград. Попросту говоря, «кинул» соратника. В то же время сам Корнилов, являясь военным до мозга костей, был совершенно чужд политике. Как язвительно характеризовал его Алексеев, «человек с телом льва, но головой барана».

Вместе со старыми офицерами в белую армию перекочевали и старые изъяны. Почти сразу же Алексеев и Корнилов организовали собственные штабы, в которых подчиненные создавали отделы согласно довоенным расписаниям. Многие офицеры, привыкшие к штабной работе, быстро сбежали в них. В результате из 3000–3500 человек не менее четверти были штабисты, тыловики и раненые. Не хватало, как ни странно, командиров среднего звена. А также резко не хватало продовольствия, медикаментов, обмундирования, оружия, боеприпасов, денег. Продвигаясь по стране, «добровольцы» вскрывали станционные и производственные кассы, грабили население нелояльных поселков.

Отступление ярко характеризует описанная Деникиным история того, как «добровольцы» разжились артиллерией:

«

Одну батарею (два орудия) украли в 39-й дивизии, ушедшей самовольно с Кавказского фронта и обратившей Ставропольскую губернию в свой лен. Сборный офицерско-юнкерский отряд произвел ночной набег на одно из селений, расположенных в районе Торговой (Ставропольской губ., верст за полтораста от Новочеркасска), где квартировала батарея; отбил у солдат два орудия и привез их в Новочеркасск. Два орудия мы взяли в донском складе с разрешения комитета для отдания почестей на похоронах добровольческого офицера и «затеряли». Одну батарею купили у вернувшихся с фронта казаков-артиллеристов, послав к ним полковника Тимановского, который споил команду и уплатил ей около 5 тысяч рублей. Можно себе представить наше огорчение, когда донцы неожиданно отказались от сделки, ввиду того, что войсковой штаб назначил в батарею пополнение и неизвестно было, как оно отнесется к самоупразднению. Послали телеграмму в донской штаб, который поспешил отменить свое распоряжение.

Наконец, в начале января команда в составе около 40 офицеров и юнкеров была командирована в Екатеринодар за уступленными нам кубанским атаманом пушками. На узловой станции Тимашевской вагон с добровольцами окружили казаки местного кубанского полка и, когда после долгих споров добровольцы, не желая пролития крови, согласились сдать оружие с тем, что их пропустят в Екатеринодар, казаки перецепили вагон и под сильным конвоем отправили его... в Новороссийск, сдав добровольцев военно-революционному комитету...»

У красных, наоборот, артиллерии и боеприпасов было достаточно. Немало было и офицеров-артиллеристов, переходивших на сторону большевиков. Белые с досадой отмечали меткость красных. Деникин вспоминал: «Помню, как в конце мая в бою под Гуляй-Борисовкой — цепи полковника Кутепова, мой штаб и конвой подверглись жестокому артиллерийскому огню, направленному, очевидно, весьма искусной рукой. Иван Павлович, попавши в створу многих очередей шрапнели, по обыкновению невозмутимо резонерствует:

— Недурно ведет огонь, каналья, пожалуй, нашему Миончинскому не уступит...»

В то же время большой проблемой отрядов красной гвардии была разобщенность. Если гнавшие «добровольцев» на Кубань части были достаточно сплочены и боеспособны, то станичные отряды самообороны состояли из тех же фронтовиков и крестьян, наевшихся империалистической войны и не спешивших умирать. Белые пробивали заслоны на многих станицах, с боем добывали себе деньги, лошадей, пропитание и фураж, постоянно неся потери. Накопившееся утомление, злоба и обида выливались в расправы над ранеными красногвардейцами. Такая расправа была учинена, например, в селении Лежанки. Деникин писал: «Мы входим в село, словно вымершее. По улицам валяются трупы. Жуткая тишина. И долго еще ее безмолвие нарушает сухой треск ружейных выстрелов: «ликвидируют» большевиков... Много их...

Кто они? Зачем им, «смертельно уставшим от 4-летней войны», идти вновь в бой и на смерть? Бросившие турецкий фронт полк и батарея, буйная деревенская вольница, человеческая накипь Лежанки и окрестных сел, пришлый рабочий элемент, давно уже вместе с солдатчиной овладевший всеми сходами, комитетами, советами...».

Казни, в свою очередь, усиливали сопротивление «человеческой накипи», то бишь народа. Так, когда «добровольцы» достигли кубанской станицы Усть-Лабинской, то им не удалось пробиться дальше на юг из-за действий местных отрядов. Если же белым и сопутствовал успех, то частенько они вступали в пустой населенный пункт, покинутый жителями. Невероятная любовь к «спасителям отечества», не правда ли?

В конце концов Добровольческая армия достигла предместий Екатеринодара, где объединилась с местными кубанскими сепаратистами во главе с капитаном Покровским. Силы белых увеличились на 3 тысячи человек, у них появилась кавалерия.

Однако тут командование армии ожидала очередная неприятность. Дело в том, что Екатеринодар был взят отрядами красногвардейцев под руководством Сорокина и Автономова. Путь к зимним квартирам оказался отрезан.

Штурмы белыми Екатеринодара 9–13 апреля (здесь и далее даты даются по новому стилю) можно назвать скорее наступлением обреченных. Белым удалось захватить предместья и временно проникнуть в центр города, однако красные с неожиданным для них военным мастерством и организованностью дали отпор. Атаки белых следовали одна за другой, но большевики не только успешно их отбивали, но и наносили огромный урон неприятелю. К последнему дню боев за город «добровольцы» потеряли убитыми командиров Неженцева, Индейкина, Курочкина и еще нескольких офицеров. В полках оставалось от 1/3 до 1/4 численности личного состава. Кубанские казаки стали покидать позиции и расходиться по домам. В довершение всего артиллерийским снарядом был убит генерал Корнилов.

Генерал Алексеев, отвечавший в Добровольческой армии за политическую часть, назначил главнокомандующим Деникина. Последний поспешил начать отвод войск из-под Екатеринодара обратно. В середине мая 1918 года Добровольческая армия, завершив свой «Ледяной поход», вернулась на Дон.

Только благодаря восстанию атамана-сепаратиста Краснова на Дону и успехам Петлюры на Украине, отвлекшим большие силы красных войск на другой участок фронта, «добровольцы» смогли к маю вернуться на Дон. Однако разлад в белом стане нарастал. Генерал Деникин, имевший связи с Антантой, не доверял атаману Краснову, вступившему в отношения с немцами.

Мятеж Чехословацкого корпуса в Поволжье и на Урале, образование самарского Комуча и уфимской Директории, а также действия атамана Семенова на Дальнем Востоке тогда вновь временно качнули чашу весов в сторону белых. На фоне этих событий 1918 года заслуги организаторов «Ледяного похода» выглядели более чем скромно.

Итак, что же не удалось сделать участникам «Ледяного похода» — «настоящим защитникам Отечества», как их именуют авторы заметок на малофеевском интернет-канале «Царьград» и на «Спутнике-и-Погроме»?

Им:

• не удалось удержаться ни на Дону, ни на Кубани;

• не удалось поднять казачьи формирования, на которые возлагался основной расчет в борьбе с большевиками. Лишь небольшая часть донских и кубанских казаков примкнула к «добровольцам»;

• не удалось перетянуть на свою сторону местное население, воспринимавшее их в основном с разной степенью враждебности;

• не удалось своевременно договориться и привлечь к себе союзников по белому движению.

Что же им удалось сделать?

Им:

• удалось разрушить хрупкий баланс сил на Дону;

• удалось сорвать тяжелый переговорный процесс между старшинами области Войска Донского и комитетами иногородних;

• удалось пролить первую кровь в начавшейся кровопролитной Гражданской войне;

• удалось ограбить и казнить немало ненавидимой ими «восставшей накипи».

Вызывают ли у вас эти «подвиги» сочувствие, уважаемый читатель?

Лишь прискорбное состояние современной системы образования позволяет шулерам, пропагандирующим «героев «Ледяного похода» играть с гражданами в исторический наперсток. Наша задача — последовательно и твердо давать им отпор. Потому что в противном случае события реальной истории нашей страны вновь, как и во времена перестройки, будут подменены в общественном сознании очередными — на этот раз не либеральными, а белогвардейскими — мифами. Последствия для общества и страны такой разрушительной подмены грозят быть более чем печальными.