О коммунизме и марксизме — 35

Вильгельм Шмидт (1868–1954) — выдающийся немецкий этнограф, антрополог, социолог, лингвист, историк религии. Шмидт не просто ученый. Он — католический священник-вербист. Вербисты (или Общество Слова Божьего) — католическая монашеская конгрегация, то есть союз монастырей, действующих по одному уставу. Данная конгрегация сформировалась в 1875 году, ее устав был утвержден Святым престолом в 1905 году.

Шмидт родился в рабочей семье, окончил миссионерскую школу Общества Слова Божьего. Окончив школу, получил высшее философское богословское образование и был рукоположен в священники в 1892 году.

В 1906 году Шмидт основал журнал «Антропос», в котором печатались статьи по этнологии и лингвистике. В 1931 году он создает институт «Антропос» при Обществе Слова Божьего.

После аншлюса Австрии в марте 1938 года Шмидт переносит институт «Антропос» в Швейцарию.

С 1912 по 1955 год Шмидт публикует огромный многотомный труд, главный труд своей жизни. Этот труд называется «Происхождение идеи Бога». В своем многотомном сочинении Шмидт пытается доказать, что существовал первоначальный первичный монотеизм (прамонотеизм), который затем уже трансформировался в различного рода политеизмы. Пытаясь это доказать, Шмидт организовывал экспедиции, изучавшие религиозность народов, которые можно было считать наиболее первобытными (пигмеев и пигмоидов, коренных жителей Огненной Земли, африканских бушменов и так далее).

На сегодняшний день гипотеза Шмидта о прамонотеизме считается устаревшей. Однако она очень долго владела умами. А поскольку в антропологии и истории религий устаревшие гипотезы зачастую воскресают в новом обличии, то я бы не стал утверждать, что наука полностью отказалась от положений, выдвинутых Шмидтом и казавшихся поначалу весьма убедительными.

В любом случае Шмидт — выдающийся антрополог, великолепный знаток истории религий, и к его мнению по интересующим нас вопросам вполне стоит прислушаться. Хотелось бы подчеркнуть, что «прислушаться» — это не значит «принять на веру», и что лично мне гипотеза Шмидта о прамонотеизме не представляется убедительной. Но здесь необходимо обсудить вовсе не основное интеллектуальное детище Шмидта, то есть этот самый прамонотеизм, а нечто гораздо более конкретное и значимое для нас. Обсуждать это следует, уважая позицию Шмидта, отдавая себе отчет в масштабе личности, в научной компетенции данного исследователя. И вместе с тем никоим образом не превращая интересующее нас суждение Шмидта в религиоведческую или культурологическую аксиому.

В 1919 году Шмидт выразил сомнение в том, что автором «Прометея прикованного» является Эсхил. Надо оговорить, что еще до Шмидта ряд исследователей усомнились в том, что этот великий древнегреческий поэт, очень лояльный к олимпийским богам во всех своих произведениях, кроме «Прометея прикованного», мог позволить себе такое богоборчество в данном произведении.

Это сомнение именуется «Прометеевским вопросом». Зачинателем «Прометеевского вопроса» является выдающийся филолог Фридрих Велькер (1784–1868). Он поставил под сомнение авторство «Прометея прикованного», выдвинув ряд филологических аргументов. В 1869 году эти сомнения дополнительно обосновал крупнейший немецкий филолог Рудольф Вестфаль (1826–1892). Известнейший филолог Эрих Бете (1863–1940) развил аргументацию, согласно которой Эсхил не являлся автором «Прометея прикованного». И, наконец, Шмидт обострил «Прометеевский вопрос», что называется, до предела.

Шмидт выдвинул следующие аргументы в пользу того, что Эсхил не мог быть автором данной трагедии.

Во-первых, Эсхил, как считает Шмидт, был предельно благочестив. Все его другие трагедии от начала до конца пронизаны восхвалением олимпийских богов, что более чем естественно для той эпохи.

Во-вторых, Эсхилу, как полагает Шмидт, была чужда апологетика прогресса, которой пронизан образ Прометея.

В-третьих, в «Прометее прикованном» убеждение и насилие противопоставляются, а это чуждо Эсхилу, как считает Шмидт.

В-четвертых, имеют место нестыковки между так называемыми частями Трилогии о Прометее.

В-пятых, такие термины, как «мудрая осторожность» или «тиран», не могли, по мнению Шмидта, использоваться Эсхилом.

В-шестых, в «Прометее прикованном» Зевс ставится ниже судьбы, а это никак не могло быть эсхиловской идеей, по мнению Шмидта.

В-седьмых, Эсхил, по мнению Шмидта, никогда не думал, что Кронос проклял Зевса, а в трагедии «Прометей прикованный» об этом прямо говорится.

И так далее...

Исследуя этот вопрос, А. Ф. Лосев в своем сочинении «Проблема символа и реалистическое искусство» справедливо обращает наше внимание на то, что спор об авторстве шекспировских трагедий длится достаточно долго. И, при всей его важности, никак не может повлиять на величие трагедий, написанных то ли Шекспиром, то ли кем-то другим.

Полностью соглашаясь с Лосевым, считаю необходимым, тем не менее, информировать читателя по поводу так называемого «Прометеевского вопроса». А то ведь начнешь рассуждать о связи между личной и родовой историей Эсхила и образом прикованного Прометея, а тебе скажут: «Вы что, не знаете, что Эсхил не является автором данной трагедии?»

Знаем, что высказаны определенные сомнения в том, что Эсхил является автором «Прометея прикованного». Знаем также, что никто не опроверг того, что автором «Прометея прикованного» является Эсхил. Просто высказаны по этому поводу некие соображения, но и не более того. К соображениям этим можно прислушиваться, с ними можно считаться, однако их нельзя превращать в некий окончательный научный вердикт.

Но, как всегда в подобных случаях, целесообразно вчитываться в текст произведения, а не ставить знак тождества между текстом и автором. Мы уже начали вчитываться в текст. Я предлагаю это продолжить. А всё, что сообщено по поводу «Прометеевского вопроса», считать важной развернутой заметкой на полях. Не более того, но и не менее.

Итак, Прометей обращается в финале трагедии к двум высшим инстанциям, способным выступить арбитрами в споре между ним и Зевсом. Эти инстанции — мать-земля («святая мать-земля») и «эфир, свет всеобъемлющий». О чем говорят подобные адресации?

Гесиод в «Теогонии» сообщает нам о том, что

Прежде всего во Вселенной Хаос зародился, а следом Широкогрудая Гея, всеобщий приют безопасный...

Пока что нас интересует не то, что связано с Геей, а то, что связано с самим Хаосом. Из Хаоса родились Черная Ночь и угрюмый Эреб (то есть Мрак).

Ночь же Эфир родила и сияющий День, иль Гемеру: Их зачала она в чреве, с Эребом в любви сочетавшись.

Что же касается Геи, то Гесиод сообщает нам о том, что она родила Урана (Небо) и, сочетаясь с ним, породила множество божественных сущностей, в том числе Океан, Коя и Крия, Гипериона и Иапета, Фею и Рею, Фемиду и Мнемосину, Фебу и Тефию... И уже после этих божественных сущностей родился, по мнению Гесиода, Кронос.

После их всех родился, меж детей наиболее ужасный, Крон хитроумный. Отца многомощного он ненавидел.

Пока что для нас наиболее существенным является то, что, по мнению Гесиода, Эфир рожден не от соития Урана и Геи, а от соития Ночи и Мрака, чьим отцом является не Уран, а гораздо более древний и мощный Хаос.

Ночь и Мрак — дети Хаоса. Эфир — внук Хаоса.

К семейству Урана и Геи эти сущности отношения не имеют. Разве что можно сказать, что и Гея тоже дочь Хаоса, то есть, прошу прощения за некое упрощенчество, она является наподобие тети для Эфира. В самом деле, она — дочь Хаоса, а Эфир — его внук. Уран — это другой внук Хаоса. В этом смысле Эфир — это сущность ничуть не менее почтенная, чем Уран. Тем более что Уран оскоплен Кроносом, а на Эфир никоим образом не посягал ни Кронос, ни кто-либо другой. И потому Прометей имеет определенные основания для того, чтобы обратиться именно к Эфиру как к началу, в определенной степени более мощному, чем Уран. И, опять же, в определенной степени не связанному с поврежденным Ураном. То есть к началу и древнему, и сохранившему могущество, в отличие от тех древних начал, которые это могущество потеряли.

Такова версия Гесиода. Есть ли другие версии? Да, они есть. Одна из них изложена в некоем потерянном эпосе «Титаномахия». От «Титаномахии» остались фрагменты. Кто именно является ее автором, непонятно. Но наиболее часто в качестве автора называют полулегендарного Евмела из Коринфа, принадлежащего, к аристократическому роду Бакхиадов, правивших в Коринфе с середины VIII века до н. э. до 657–656 года до н. э., когда династия Бакхиадов была свергнута.

Иногда автором «Титаномахии» называют Фамириса, мифического древнегреческого поэта, ослепленного музами за то, что он вызвал их на состязание. Плутарх считал Фамириса автором «Титаномахии». Климент Александрийский приписывал ему изобретение дорийской гармонии. По версии автора «Титаномахии», Эфир и Гемера были родителями Геи и Урана. А также Понта (Моря), Океана и Тартара. То есть, согласно этой версии, Эфир еще древнее.

В своей работе «Теогония и космогония» А. Ф. Лосев подробно разбирает вопрос о том, какой статус приписывался Эфиру Гесиодом, Гигином, Цицероном, орфиками и так далее.

Легко убедиться в том, что этот статус гораздо выше, чем у Зевса, его отца Кроноса, его деда Урана. Так что апелляция Прометея к Эфиру как высшей инстанции говорит о том, что для автора «Прометея» Зевс — это вовсе не самое высшее из божественных начал. А. Ф. Лосев приводит следующий орфический гимн об Эфире:

Держишь ты высшее Зевса жилище незыблемой силой, Звездам кладешь ты границу, и Солнцу с Месяцем — дышишь Пламенем, всё укрощая, и трут для всего ты живого, О высочайший Эфир, наилучшая мира стихия! Отрасль блестящая, свет ты несешь и звездами сияешь, — Быть умеренно ясным тебя умоляю призывно.

Далее Лосев апеллирует к мнению орфиков, для которых сверху всё сущее ограничивается Эфиром, а снизу — Фанетом.

Фанет — это божество-демиург в орфической космогонии. Для орфиков он — первый царь богов, создавший золотой род людей и назначивший им места обитания. Орфики считали Фанета четырехглазым мужеженским живым существом, родившимся из Мирового яйца, обладавшим золотыми крыльями, головами быков по бокам и так далее.

Итак, этот самый Фанет для орфиков ограничивает сущее снизу, а Эфир — сверху. Прометей в финале «Прометея прикованного» не упоминает Фанета. Но упоминает Эфир.

Я напоминаю читателю, что Эсхил родился в 525 г. до н. э. и умер в 456 г. до н. э. И что рождению Эсхила предшествовало правление афинского тирана Писистрата. Писистрат был правителем Афин с 560 по 527 г. до н. э. Именно он конфисковывал у эвпатридов, к которым принадлежал род Эсхила, землю и раздавал эту землю бедноте. Он же начал чеканить государственную монету, создал наемное войско, организовал общественное строительство. Сам Писистрат происходил из аристократической семьи и был связан родственными узами с наиболее влиятельными афинскими аристократами, включая знаменитого законодателя Солона. Оседлав конфликт двух афинских партий — партии равнины, возглавляемой Ликургом, и партии побережья, возглавляемой Мегаклом, Писистрат возглавил третью партию — партию горцев (обитателей внутренних гористых местностей).

Фактически именно Писистрат заложил основы будущего могущества афинского государства. При этом опорой своей власти он сделал крестьянство, в пользу которого, как я уже говорил, конфисковывал земли эвпатридов.

Возвращаясь к вопросу об авторстве «Прометея прикованного», могу сказать, что всегда предпочитал придерживаться канонической версии авторства — неважно, касается ли это Эсхила, Шекспира или кого-то еще. Но если говорить о мировоззрении автора «Прометея прикованного», то, уважая авторитет А. Ф. Лосева, я никак не могу согласиться с приводимой им (а не принадлежащей ему) версией, согласно которой «Прометей прикованный» а) является более поздним произведением, чем все произведения Эсхила, и б) принадлежит перу какого-нибудь софиста. Извините, но софисты тут совсем ни при чем. Потому что для софистов проблема богов является крайне малозначимой. А для автора «Прометея прикованного» она является ключевой, острейшей, важнейшей. Так что софисты никакого отношения к прометеевской теме в том виде, в каком она изложена в «Прометее прикованном», иметь не могут. А орфики — могут.

(Продолжение следует.)