Буржуазная энтропия
Паоло Пазолини с поразительной точностью на рубеже 60–70-х годов описал то, что мы открываем для себя сегодня. Вера Родионова в своей статье подробно цитировала «Апологию» к стихам Пазолини «Компартия — молодежи!» Я повторю часть цитат и дополню их другими, так как считаю их особенно важными.
Крупный итальянский режиссер и поэт, чьи стихи вошли в школьную программу в Италии, Паоло Пазолини пишет: «До моего поколения включительно, молодые люди видели перед собой буржуазию как «объект», как «отдельный» мир (отдельный от них, потому что я, естественно, говорю об отверженных молодых людях, отверженных из-за травмы. Пример травмы — травма 19-тилетнего Ленина, на глазах которого силами порядка был повешен его брат). Таким образом, мы могли смотреть на буржуазию объективно, снаружи (даже при том, что были чудовищным образом связаны с ней: история, школа, церковь, страдание). Объективное восприятие буржуазии было обусловлено, согласно стандартной схеме, способом ее восприятия, который не был буржуазным; тем, как воспринимали ее рабочие и крестьяне (то, что позже будет названо «третьим миром»)».
Напомню, что Пазолини родился в 1922 году в преимущественно крестьянской на тот момент Италии. И описываемое им время — это время модернизации Италии, ее перевода из состояния традиционного общества в индустриальное. Ценой этого перехода был слом традиции, что не могло не травмировать общество крайне болезненным образом. А травмировав, вызвать реакцию, которую отражает творчество и конкретно данный текст одного из крупнейших левых итальянских интеллектуалов ХХ века.
Продолжаю цитировать Пазолини: «Поэтому мы, молодые интеллектуалы двадцати-тридцати лет (и привилегированная часть класса, студенты), могли быть антибуржуазными, находясь вне буржуазии, благодаря оптике, предложенной нам другими социальными классами (революционными или мятежными). Таким образом, мы выросли с мыслью о революции; рабоче-крестьянской революции (Россия 1917, Китай, Куба, Алжир, Вьетнам). И мы формировали из своей травматичной ненависти перспективу, в которую могли бы быть включены наши действия в неэскапистском будущем (хотя бы частично, потому что все мы немного сентиментальны)».
Травматичная ненависть, как основа перспективы — это реакция в чистом виде. Учение Маркса фактически стало альтернативой прыжку из ненавистной реальности Модерна в архаику. Интеллектуалы (Пазолини призывал использовать именно этот термин) не могли не понимать невозможность прямого возврата в традиционное общество (да и не все этого хотели). И потому нужна была альтернативная, устремленная в будущее утопия. Ее и предложил Маркс.
Далее Пазолини, реагируя на «студенческую революцию» во Франции, описывает реальность конца 60 — начала 70 годов: «Для молодого человека сегодня все иначе: ему гораздо сложнее смотреть на буржуазию объективно, глазами другого социального класса. Поскольку буржуазия торжествует, она обуржуазивает также рабочих и бывших колониальных крестьян. Короче говоря, через неокапитализм буржуазия становится человеческим состоянием. Те, кто от рождения следуют в русле этой энтропии, не могут быть метафизически вне ее. Все кончено (выделено автором — А. М.). Вот почему я провоцирую молодежь. Это, возможно, последнее поколение, которое видит рабочих и крестьян. Следующее поколение будет видеть вокруг себя одну только буржуазную энтропию».
Все проекты — в ХХ веке это не только буржуазный и не до конца отделимый от него фашистский, но и коммунистический — всегда опираются на определенную модель человека. И что здесь описывает Пазолини, если не полное торжество буржуазной модели человека? Мировой пролетарской революции не произошло, вместо этого «буржуазия становится человеческим состоянием».
Далее Пазолини описывает это подробнее. Цитата: «На самом деле, у сегодняшнего мелкого буржуа уже нет крестьянских дедов, а есть только прадеды и прапрадеды. Он не имеет практического антибуржуазного революционного (рабочего) опыта (а отсюда и бессмысленные метания в поисках товарищей по рабочему классу [здесь и далее выделено мною — А.М.]), вместо этого он имеет опыт первой стадии неокапиталистического качества жизни, включая проблемы тотальной индустриализации. Поэтому мелкого буржуа сегодня уже невозможно охарактеризовать с помощью классического марксизма, например, ленинского. (Так же как, например, современный Китай уже никак не связан с Лениным, и поэтому судить о Китае по ленинской книжке об империализме было бы безумием)».
Нельзя не отметить, что «бессмысленные метания в поисках товарищей по рабочему классу» (а также рабочего класса как такового) продолжаются и сегодня. Или, точнее, не метания, а рассуждения об их необходимости. Инерционное желание схватиться за канон огромно и естественно. Но есть что-то совсем позорное в этом желании, на фоне того, что крах канона был выразительно описан в начале второй половины ХХ века, а потом был окончательно подтвержден в 1991 году. Что такое отказ передового класса — пролетариата — от своих завоеваний во имя буржуазного образа жизни, как не воплощение того, что «буржуазия становится человеческим состоянием»? Притом, что, заметьте, в СССР «неокапитализма» не было. Человек оказался шире теорий общественных формаций, и заложенная в канон коммунизма модель человека провалилась.
И этот крах «невозможно охарактеризовать с помощью классического марксизма».
Вновь цитирую Пазолини: «Сегодняшняя молодежь (она должна как можно скорее избавиться от ужасного классического термина «студенты» и стать «молодой интеллигенцией»), не осознает, насколько омерзителен современный мелкий буржуа, под которого подделывается и рабочий (несмотря на вечный оптимизм коммунистического канона) и бедный крестьянин».
Если неотменяемой чертой коммунистического канона является вечный оптимизм (а это, очевидно, так), и вечный оптимизм фундаментально не оправдался, значит, не оправдался и канон. Потому ответы нужно искать вне классического марксизма. Это не значит, что без Маркса. Без канонического Маркса как догмы. А не без Маркса как философа, при помощи Ленина, изменившего мир.
В заключение своей «Апологии» (очень советую прочитать ее целиком) Пазолини пишет о необходимости «манихейского осознания буржуазного зла» при помощи сложных интеллектуальных процедур, не описывая сам процесс. Тем самым Пазолини де-факто не до конца выходит за рамки того самого вечного оптимизма. Он как бы говорит — есть такой вызов человеку, чтобы его преодолеть, молодежи пора «стать «молодой интеллигенцией» и изменить мир. И что, этот призыв был деятельно услышан? Кем? Пазолини говорит с французским студенчеством и молодежью в целом, как с неким коллективным субъектом. Как в итоге проявила себя эта субъектность, и где она сегодня?
Пазолини, как и другие крупные левые интеллектуалы ХХ века, не предложил модель человека, преодолевающего буржуазную энтропию. Под «не предложил модель» я имею в виду «не явил ее». Так как недостаточно тем или иным образом описать человека, нужно предъявить его в реальности.
Буржуазный проект и фашизм роднит прочтение человека, как изначально злого. Ставка на это зло и езда на нем. Коммунисты, следуя христианской традиции, ставили на добро как основу человека. «Человек изначально хорош, надо всего лишь... [дальше возможны варианты]». Коммунисты проиграли. Но перед этим коммунисты разгромили фашистов в войне. И, в конце концов, мир, несмотря на постоянную актуализацию злого начала, все еще существует. Человек сложнее схем, которыми его пытаются описать. Потому человечество длит свое существование. Но нельзя не признать, что прочтение, опирающееся на зло, оказалось крайне эффективным. Оно сломало традицию и повело человечество по пути Модерн — Постмодерн, перемолов коммунистический канон. Оно явило человека буржуазной энтропии. Вот он. А где другой?
