«Пока живой, мечтаю как можно больше собрать, что было с 90-х утеряно»
Первую часть читайте здесь: Две войны против Южной Осетии глазами летчика и советского человека
7 августа 2018 года исполнилось десять лет с момента нападения Грузии на Южную Осетию, которое стало началом «пятидневной войны». Командир гражданского вертолета, державший воздушный мост между Северной Осетией и Цхинвалом во время первой грузино-осетинской войны 1991–1992 годов, а в 2008 г. — находившийся в Южной Осетии на гражданской службе Инал Захарович Остаев рассказал ИА Красная Весна о двух войнах.
КВ: Вам пришлось в самом конце первой грузино-осетинской войны, в 1992 году, брать на борт своего вертолета тогдашнего главу Грузии Эдуарда Шеварнадзе. Можете поделиться своими впечатлениями, воспоминаниями об этом полете?
Остаев: В Цхинвале должны были состояться переговоры по прекращению огня и вводу миротворческих сил. Какой-то появился шанс, что война может закончиться. Мне предстояло на своем вертолете отвезти осетинскую делегацию из Владикавказа в Тбилиси. Среди делегатов был депутат Верховного Совета Александр Сергеевич Дзасохов и председатель правительства Северной Осетии. В Тбилиси они, по плану, должны были объединиться с грузинской делегацией, сесть на грузинский вертолет и вылететь в Цхинвал на переговоры.
Без происшествий добрались до грузинской столицы. Я уже начал заправляться на обратный рейс. И тут Александр Дзасохов мне сказал, что грузинский вертолет технически непригоден для полета и нужно отвезти совместную делегацию в Цхинвал. А потом отозвал меня в сторону и сказал: «Инал! Я тебя очень прошу без каких-либо инцидентов доставь нас, пожалуйста, в Цхинвал. Я дал слово, что все будет нормально».
Говорят, что когда Шеварнадзе узнал, что командир вертолета осетин (члены экипажа были русские), он побоялся вначале лететь. Как бы там ни было, грузинская делегация оказалась у меня в вертолете: Шеварнадзе с целой свитой грузинского руководства и с вооруженной охраной.
Взлетели. Взяли курс на Гори. Долетели нормально. Сели на городской стадион. Там к грузинской делегации присоединились Китовани и Иоселиани. В Гори мы должны были дождаться российских боевых вертолетов для сопровождения делегации.
Ждали, ждали. Нет вертолетов. Уже начало темнеть. Надо было взлетать, чтобы успеть до полной темноты.
Я своим пассажирам говорю: «Давайте лететь. Если встретим русские вертолеты в воздухе, то я им скажу, и они начнут нас сопровождать». Взлетели. Военных вертолетов так и не оказалось. И вот так мы продолжали лететь в одиночку. Закончился полет нормально, хорошо. Я не мог подвести Дзасохова, ведь он дал свое слово.
Запомнился мне этот полет и еще одним очень неприятным инцидентом личного характера. Когда Шеварнадзе со своей свитой подходили к вертолету, я, как положено, выстроил экипаж перед своей машиной, чтобы доложить делегации, дескать, экипаж к полету готов. Обычно, в таких случаях высокопоставленное государственное лицо начинает здороваться с командиром. А он начал с борт-механика.
КВ: Неприятный момент.
Остаев: Да. Вот взял борт-механика за руку. Улыбается, руку трясет. Потом второму пилоту. Мою руку берет и отвернул свое лицо в другую сторону. Так и поздоровался. Это меня очень тогда задело. Нельзя так.
Я, наверное, очень сильно изменился в лице, неприятно это было. А Дзасохов все заметил. Когда заходили в вертолет, он мне еще раз говорит: «Я тебя прошу, никаких эксцессов». Но все кончилось хорошо.
Когда Шеварнадзе сменил Гамсахурдию, в Осетии подумали, что война точно скоро кончится. Ведь тогда почему-то считали Шеварнадзе пророссийским политиком. Но надежды не оправдались.
Больше месяца еще продолжалась война. Закончилась она только 14 июля, когда российские миротворческие войска вошли в Цхинвал. А ровно через месяц, 14 августа, под руководством Шеварнадзе Грузия начала войну в Абхазии. Мне приходилось и туда летать. Это была очень серьезная война.
Я гражданский летчик. И вертолет у меня был гражданский. Я сейчас не боюсь об этом говорить, но если бы я тогда выполнял все руководящие документы, которые тогда были, я бы не смог сделать ни одного вылета в Цхинвал.
Дело в том, что тогда Южная Осетия считалась еще территорией Грузии. Грузия была сопредельным государством. А без согласования с МИДом, с Москвой я не имел право пересекать границу России. Однако это приходилось делать.
Гражданский вертолет не должен оказываться над боевыми позициями, но мне приходилось это делать. Приходилось доставлять и продовольствие, и медикаменты, и всё остальное. А куда деваться?
Осажденные люди в подвалах надеются, ждут помощи хоть откуда-нибудь. Если бы я им сказал, мол, извините, я не могу вам помогать в соответствии с такими-то и такими-то наставлениями, по таким-то руководящим инструкциям, по таким-то причинам, они бы меня не поняли. Это было просто невозможно.
Где-то и в нелетную погоду приходилось летать, что запрещено. Где-то и другие вещи приходилось нарушать. А как иначе? По-другому я бы ни одного полета бы не сделал.
Если бы меня во время полетов в Цхинвал сбили, то моей семье даже пенсии бы не полагалось. По закону я бы считался нарушителем, если не хуже. А цель сбить гражданский российский вертолет у грузинской стороны уже была. У них уже появились и боевые Ми-24.
КВ: Уже появились?
Остаев: Да. В своей книге я описываю, каким образом и с помощью каких генералов боевая техника появилась на грузинской стороне. Как я уже говорил, в то время власть была только в центре. А на местах армия что хотела, то и делала.
Когда грузины узнали про вертолет, который доставляет помощь в Цхинвал, то на их стороне появилось указание, что, мол, кто собьет гражданский вертолет, тому тут же присвоят звание Героя Грузии. Но не получилось у них.
Вот такая была на тот момент авиационная ситуация.
КВ: Вы сказали, что 2008 и 1992 годы сильно отличались по настроению людей. Но в 2008 году были первые один-два дня, когда непонятно было, идет российская армия на помощь или не идет. В этот момент что люди переживали? Не могли бы Вы вспомнить?
Остаев: Помощь России ждали с самой первой ночи. Ребята в Цхинвале очень быстро и четко организовали оборону. Тогда уже было Министерство обороны Южной Осетии, командующий был российский офицер. Уже были четко сформированные подразделения, структуры, связь. И всё это уже было отлажено. Не то, что в 91–92-ом годах. И еще были российские миротворцы.
В 1991–1992 годах всё как-то хаотично проходило. Ребята подрывались, сами назначали командиров, сами себя распределяли. А в 2008-ом уже была полноценная армия. И все-таки наших ребят было, к сожалению, очень мало. Грузинская армия была намного более многочисленна, с большим количеством техники.
Был такой кризис, такой момент, если на полдня российская армия еще бы задержалась, то уже исход войны был бы непредсказуем. Наши ребята уже отступили до Джавы. Половину города грузины уже смогли захватить. Южноосетинские подразделения начали опять формироваться, чтобы идти назад освобождать город.
Но к этому времени, к счастью, российские войска уже начали выдвигаться. Как только они пересекли Рокский туннель, пошли спускаться вниз, артобстрел города сразу же ослаб. Уже поняли, что Россия здесь.
Правда, был момент, когда у многих сложилось впечатление, что всё: на этом Южная Осетия прекратила свое существование. Очень много беженцев потекло в Северную Осетию. Очень много.
Когда Россия вступила в Южную Осетию, люди вздохнули. Так же, как в 92 году в июле месяце, когда миротворческие войска вошли. Радовались: война прекратилась! А в 2008-ом было еще больше радости.
Эта трех-четырехдневная война, конечно, была более кровопролитная, чем в 91–92 годах. Но тогда она была более продолжительная. Город был осажден и днем и ночью находился под постоянными артобстрелами.
13 августа 2008 года из Москвы, из Российской Федерации колонна с гуманитарной помощью уже была в Южной Осетии. Дома в Цхинвале еще горели, тлела разбитая техника, когда в город входили первые 20 машин российской помощи.
Столько пережил осетинский народ! Этот период 1992–2008 годов такой, что ни одно большое государство бы не выдержало, сколько выдержала Южная Осетия. Очень тяжело было. К военным действиям добавлялись природные катаклизмы.
В 1991-ом году прошедшее землетрясение еще добавило жертв и разрушений. Много людей погибло, когда на Транскаме подряд сошло несколько лавин. Около 50 человек погибло, 48 было спасено на моем вертолете.
КВ: Можно сказать, что без событий 2008 года не было бы возвращения Крыма в состав Российской Федерации. Как выглядят эти события со стороны Осетии? Могли бы Вы прокомментировать?
Остаев: Я с большим уважением отношусь к советскому периоду нашего государства. Понимаете, я, мальчишка из бедной семьи, из далекого высокогорного аула Южной Осетии, стал летчиком. Смог осуществить свою мечту. Такое возможно было только в советское время. В сегодняшней жизни я бы не добился такого. Слишком много средств нужно, чтобы выучиться. А тогда государство предоставляло тебе все возможности.
И еще в советское время мы все были братскими народами. Все. Я учился в летном училище, затем в академии, работал во многих местах, и никогда не слышал такого, чтобы мне что-то не доверили потому, что я осетин или, скажем, казах. Не было такого. А сейчас, к сожалению, это не так.
И то, что сейчас возвращается, как было раньше, могучий Советский Союз, то, что Южная Осетия (хоть она и считается отдельным государством, но мы считаем себя россиянами, и оно так и есть) вернулась в него, для меня была самая большая радость после развала СССР. Пока еще живой, я мечтаю как можно больше обратно собрать, что было с 90-х годов утеряно.
Из-за этого я с большим уважением отношусь к Путину. Я вижу, что он хочет воссоздать могучее государство. Россия и так могучая, но территориально она много потеряла. Как может быть Россия без Крыма? Даже такого в голову не приходило.
Горячая голова нашего прежнего руководителя (Н. С. Хрущева — прим. ИА Красная Весна) взяла и сделала Украине такой подарок. Конечно, если бы Хрущев знал, чем все это закончится, может бы он и подумал. Но, к сожалению, получилось не так.
Что-то подобное в свое время произошло и с Южной Осетией. Ее взяли и подарили Грузии. Поэтому Грузия считает территорию Южной Осетии своей. Поэтому и конфликты и случились.
Я считаю, что ни один уважающий себя человек не скажет, что воссоединение Украины и России будет неправильным, противоестественным. Исторически это будет справедливо.
