Коронавирус — его цель, авторы и хозяева. Часть XI — окончание

23 мая 2020 года Том Морган, корреспондент авторитетного британского издания The Telegraph, берет у Майкла Левитта интервью, которое The Telegraph немедленно представляет своим читателям.

Я считаю нужным ознакомить зрителей данной передачи с этим интервью, что называется, по полной программе.

Интервью выходит под заголовком: «Локдаун (то есть карантин. — С. К.) не спас жизни, а, возможно, погубил их, считает лауреат Нобелевской премии».

Журналист, берущий интервью у Левитта, сообщает читателю о том, что Левитт, в отличие от Фергюсона и его подельников, дал правильные оценки смертности от ковида в Великобритании и других странах. И что он дал эти оценки одновременно с Фергюсоном, то есть в марте 2020 года. И тогда же направил Фергюсону сообщение, в котором было сказано, что Фергюсон завысил оценку потенциальной смертности в 10 или 12 раз. Но почему-то были приняты оценки Фергюсона и Ко. Почему — не ясно.

Кто такой Фергюсон? Он никто по отношению к Левитту. Но если за ним стоит мощная группа и нужны его оценки, то примут его оценки. Ну так как — я пытаюсь злопыхательствовать, выдумывать? Или я указываю на странности, которые прямо говорят о том, что тем не менее всё это есть — и группы мощные, которые лоббировали Фергюсона, и предвзятость этих оценок? И то, что на них слишком быстро, безоглядно отреагировали, как реагируют только тогда, когда надо так отреагировать?

Журналист, берущий интервью у Левитта, сообщает также: «Профессор Левитт в настоящее время проанализировал данные из 78 стран, в которых было зарегистрировано более 50 случаев коронавируса. Его исследования доказали, что заражение вирусом никогда не достигнет экспоненциального роста, который одновременно предсказывали исследователи из Имперского колледжа».

Вы слышите? Его исследования — человека, который и в математическом прогнозе является авторитетом, который Нобелевский лауреат — его исследования доказали, что заражение вирусом никогда не достигнет роста по экспоненте, экспоненциального роста, который лег в основу прогнозов представителей Имперского колледжа и прежде всего Фергюсона. Никогда не достигнет того, что было взято за основу.

По поводу того, нужна ли была и в Великобритании, и в других странах эта самая изоляция, осуществленная в связи с ковидом, Левитт заявляет следующее: «Я всерьез могу предположить, что к тому времени, когда в Великобритании наконец-то была введена изоляция, вирус уже широко распространился. К этому моменту она уже могла оставаться открытой, как Швеция, и ничего бы не случилось».

Можно продлить список стран?

В своей оценке полезности изоляции Левитт проявляет то, что я бы назвал ядовитой сдержанностью.

«Нет сомнений, — говорит он, — в том, что с помощью изоляции можно остановить эпидемию, но это очень тупое и очень средневековое оружие (мне нравится словосочетание „средневековое оружие“. — С. К.), и эпидемию можно было бы остановить так же эффективно с помощью других разумных мер (таких, как маски и другие формы социального дистанцирования)».

Зачем нужна была эта изоляция?

В отличие от очень многих оппонентов Фергюсона, Левитт не называет Фергюсона авантюристом или преступником. Он просто констатирует: «Многое пошло не так, но я думаю, что главное — нам просто нужно было немного подумать и обсудить».

Левитт не хочет ставить ребром вопрос о том, почему никто не захотел «немного подумать» и хоть что-то «обсудить» касательно ковида. Он просто говорит, что нужно было это сделать. Но не сделали. И после этого добавляет: «Мне неоднократно говорили: „Ты не эпидемиолог — заткнись“. Мне всё равно. Я просто смотрел на цифры. Я смотрел на круизный лайнер, смотрел на Ухань. Те же самые цифры отмечались и в этих местах».

Видите, как говорят Нобелевские лауреаты? Я, говорит, «просто смотрел на цифры». Ученый просто посмотрел на цифры и дал правильный прогноз. Тут ведь всё дело в том, что он дал правильный прогноз — в отличие от Фергюсона и одновременно с ним. А также в том, что он гораздо более респектабелен — в десятый раз подчеркну, — чем Фергюсон. Но послушали Фергюсона. Который, в отличие от Левитта, не просто смотрел на цифры, а превращал ковид в это самое трансформационное событие.

Ну так есть это превращение или нет его? Это изящная модель, это превращение — или реальность?

Вот как Майкл Левитт оценивает все сразу — и результаты подобного превращения ковида в трансформационное событие, и роль господина Фергюсона.

«Я думаю,  — говорит Левитт журналисту, — что изоляция нанесет гораздо больший ущерб, чем смертность, которую эта изоляция снизит.

Когда я увидел брифинг (профессора Фергюсона), я был шокирован. У меня была стычка с ним, когда я на самом деле увидел, что данные по смертности у Фергюсона давались в перерасчете на год — и вдвое превышали нормальный уровень смертности. Я увидел это и сразу сказал, что это совершенно неверно. Я думаю, что Фергюсон завысил оценку в 10 или 12 раз. Мы должны были видеть по Китаю, что рост числа зараженных вирусом не является экспоненциальным (как говорит Фергюсон. — С. К.). С самого первого случая, который вы видите, экспоненциальный рост на самом деле очень сильно замедляется».

«Проблема эпидемиологов, — продолжает Левитт, — заключается в том, что они чувствуют, что их работа состоит в том, чтобы запугивать людей до изоляции, социального дистанцирования. Таким образом, вы говорите, что „будет миллион смертей“, а когда их всего 25 000, вы говорите: „Хорошо, что вы послушались моего совета“. Так было с лихорадкой Эбола и птичьим гриппом. Это просто (вы слушайте, что он говорит. — С. К.) часть безумия».

В интервью Майкл Левитт в основном говорит о результативности мер, порожденных оценкой Фергюсона. Но он не уклоняется от более общей оценки произошедшего.

«Я думаю,  — говорит Левитт, — что настоящим вирусом был вирус паники».

А дальше — главное.

«По причинам, которые мне не были ясны, я думаю, что лидеры запаниковали, и люди запаниковали, и я думаю, что очень не хватило обсуждения».

Нобелевский лауреат, занимающийся наукой, естественными науками, имеет право сказать, что лидеры большинства государств запаниковали по причинам, которые ему не ясны.

Но нам-то надо обсуждать именно эти причины, не исчерпывая это обсуждение констатацией того, что причины нам не ясны, и все тут. Конечно, они нам не ясны. Но тем более для нас важно все, что позволяет хотя бы чуть-чуть уменьшить эту буквально трагическую неясность. И я так подробно цитирую Левитта, потому что он сдержан. Потому что он не говорит: причины злостные, страшные. Он говорит: неясно, почему они запаниковали. Я, типа, не политолог — не знаю. Произошла какая-то странность.

В завершение интервью Левитт говорит журналисту, который интересуется его отношением к вхождению в так называемую группу риска. Мне это просто нравится, я хочу, чтобы вместе со мной вы порадовались, как люди мыслят. Почти мой ровесник, он чуть старше меня:

«Мне, — говорит Левитт, — 73 года, и я чувствую себя очень молодым. Меня совсем не волнует риск. Когда вы стареете, риск умереть от болезней настолько высок, что пришло время покупать мотоцикл, кататься на лыжах!»

Цитирую это, чтобы вы ощутили запах личного присутствия — что это за человек.

Итак, хотелось бы обратить внимание на то, что Майкл Левитт не отзывается о ковиде с крайним пренебрежением, не утверждает, что ковид вообще не заслуживает внимания. Он всего лишь настаивает на том, что этот самый локдаун не спасал жизни, а напротив, он стоил много жизней, принеся огромный социальный ущерб и приговорив к смерти тех, кого не лечили от других заболеваний.

Такую оценку дает 23 мая 2020 года ковидной истерии очень высокоавторитетный лауреат Нобелевской премии.

Скажут: «Откуда ты знаешь, что с больными?» и так далее.

А 26 мая 2020 года на онлайн-пресс-конференции Интерфакса наш соотечественник, главный врач Елизаветинской больницы Санкт-Петербурга Сергей Петров — человек, который прямо работает «на земле», «в поле», — заявил: «Население напугано страшной инфекцией и все боятся обращаться к врачам».

Внимание! Какая интересная фраза: «И все боятся обращаться к врачам». Ничего себе? Ничего себе ковидная истерия, да? Напуганы страшной инфекцией и боятся обращаться к врачам. Казалось бы [должно быть так], — и все хотят обратиться к врачу, говорят: «Доктор! Нет ли у меня этой болезни?» Но он говорит о том, что люди боятся: «Не-не-не! Мы знаем, что вы творите бог знает что, мы к врачам обращаться не будем, даже если у нас что-то болит. Вы нас упечете куда-то и там заразите». Так это или не так — не важно. Если такая точка зрения возобладала, она уже является источником лишних смертей.

Сергей Петров говорит: «В результате тяжелых больных больше и летальность у нас — вот мы посмотрели апрель–май 2019–2020 год, у нас рост летальности на 15–20%».

Ну так как? Я же не говорю, что так везде, и не называю Сергея Петрова оракулом. Это врач, который работает на земле. Между прочим, главврач, у которого есть информация, и он ее дает Интерфаксу.

Тем самым наш практикующий врач и иноземный Нобелевский лауреат утверждают одно и то же. Врача можно обвинить в том, что он не разбирается в научных тонкостях. Но господин Левитт прекрасно в них разбирается.

Господина Левитта можно обвинить в том, что он далек от практики. Но врач из Санкт-Петербурга донельзя укоренен в этой самой практике. Так укоренен, как только возможно. Утверждают они одно и то же. И таких утверждений много. Но реакция именно на них нулевая. Странно, не правда ли? А тут еще Игорь Викторович Никулин, с чьим мнением я только что подробно ознакомил зрителя. А также Нобелевский лауреат Люк Монтанье, с чьим мнением мы знакомились раньше.

19 мая 2020 года страны — участницы Всемирной ассамблеи здравоохранения (руководящий орган Всемирной организации здравоохранения — ВОЗ) единогласно одобрили резолюцию, призывающую проанализировать действия международного сообщества в ответ на пандемию коронавируса COVID-19. В резолюции говорится о необходимости «как можно скорее и при взаимодействии со странами-участницами начать поэтапный процесс беспристрастной, независимой и всеобъемлющей оценки опыта, который международное сообщество извлекло при борьбе с COVID-19». Резолюция также призывает выявить происхождение вируса и обстоятельства заражения им людей.

Значит, они не выявлены? Так почему всякие официальные лица вопят, что нам всё известно? Кому известно? Что? Я привожу мнение шефов ВОЗ — Всемирная ассамблея здравоохранения, которая является руководящим органом Всемирной организации здравоохранения.

А 26 мая 2020 года CNN сообщает нам о том, что премьер-министр Великобритании Борис Джонсон в ходе переговоров с директором ВОЗ Тедросом Аданомом Гебреисусом подчеркнул важность проведения независимого расследования причин возникновения COVID-19.

Значит, этого расследования нет?

Значит, и Всемирная ассамблея здравоохранения, и премьер-министр Великобритании не считают, что причины возникновения ковида известны. А значит, ничего не известно. И как-то уж очень долго. При таких вложенных деньгах, при таком ажиотаже.

Значит, у слишком большого количества специалистов, институтов авторитетнейших есть как минимум сомнения по поводу причин возникновения ковида. Но если это так, то и природа ковида тоже не может быть названа абсолютно понятной. Тем более что заболевание проявляет совсем неожиданные свойства, о чем я уже говорил, и что хочу подчеркнуть еще раз. Казалось бы, просто вот так, до зарезу необходимо все подвергать сомнению, раз ситуация настолько неоднозначная и охарактеризована всеми в качестве таковой. Надо слышать уже не один голос, а много голосов. Надо на них реагировать. И я спрашиваю еще и еще раз: откуда берется то, что можно назвать «запретом на сомнение»?

Почему-то мне вспомнились в связи с этим вопросом о том, откуда берется запрет на сомнение, стихи Наума Коржавина, которые я сейчас прочитаю:

Наивность!
Хватит умиленья!
Она совсем не благодать.
Наивность может быть от лени,
От нежеланья понимать.

От равнодушия к потерям.
К любви… А это тоже лень.
Куда спокойней раз поверить,
Чем жить и мыслить каждый день.

Так бойтесь тех, в ком дух железный,
Кто преградил сомненьям путь.
В чьем сердце страх увидеть бездну
Сильней, чем страх в нее шагнуть.

Коржавин в оные лета адресовал все эти свои проклятья советскому коммунистическому фанатизму. Но мы-то сейчас видим, что железный дух, равнодушие к потерям и любви, леность мысли и прочее демонстрирует антисоветская западная элита. Но только ли это она демонстрирует?

Майкл Левитт в своем интервью говорит, что ему не ясны причины, в силу которых запаниковали сначала определенные элиты, а потом и танцующие под их дудку политические лидеры, вдруг осознавшие, что они могут только возглавить панику, — а что делать? Потому что противодействовать ей они не в силах.

Левитт не политолог, повторяю, а биофизик. И ему по роду занятий вполне пристало говорить о неясности причин той паники, которая, развиваясь, стала превращать ковид объективно в заявку на трансформационное событие.

А мне в силу причастности к политологии придется и дальше разбираться с тем, что можно назвать причинами той паники, которая уже породила далеко идущие последствия и вполне готова на большее. И с теми фигурами, которые породили это, потому что одних причин тут мало, как недостаточно и одних фигур.

И впрямь ведь, и новые вирусы обнаруживаются, и этот самый ковид странно мутирует.

Нас успокаивают, говоря, что ковидные карантинные злоключения не повторятся. Хочется верить. «Блажен, кто верует, тепло ему на свете!» — говорил герой поэмы «Горе от ума».

Источником той веры в скорое исчерпание ковидного злосчастья, которую я, к сожалению, не разделяю, но отдаю ей при этом должное, — является инерционность человечества. Миллиарды и миллиарды людей движутся в определенном направлении — идут, бегут, ползут в этом направлении, продиктованном их влечением к наипростейшему благополучию.

Ровно в тот момент, когда я записываю эту передачу, представители этих миллиардов греются на пляжах, заполняют бары и рестораны, будучи преисполненными воли к продлению существующего типа бытия. Того типа бытия, который я вовсе не считаю благим, но который намного лучше того, который пытаются навязать через трансформационное событие, и то еще более мерзкое, что последует за этим трансформационным событием, и о чем я намерен говорить далее.

Одновременно направить миллиарды на что-нибудь другое, кроме этого наипростейшего типа бытия, очень сложно. Для того чтобы это сделать, нужны настоящие герои или, точнее, антигерои. Очень крупные негодяи. Крупнейшие. Злодеи в полном смысле слова. А налицо исчерпание всего и вся, в том числе и этих антигероев.

Выпущенные на свободу нацисты, возглавившие крупные концерны и корпорации и проявившие поразительное долголетие, один за другим покидают этот мир. Там есть герои — в смысле антигерои. Там есть крупные злодеи. Вопрос о том, сумели ли они обеспечить черную эстафету поколений, для меня носит открытый характер. Поэтому, может быть, еще какое-то время инстинкт возврата к примитивным формам благополучия будет побеждать всё остальное.

Это как с курами в курятнике. Они долго кудахчут, обсуждая, как им хорошо, и насколько все для них: и солнце светит, и пища — все для них, для их благолепия. Потом одной из них сворачивают голову, отправляют ее на кухню, где повар должен изготовить вкусное блюдо по заказу клиента. Остальные куры сначала возмущенно кудахчут. Потом успокаиваются и начинают кудахтать с тем же удовлетворением, с каким кудахтали до того, как одну из них изъяли с непонятными для них целями.

Можно и должно скорбно верить в великую спасительную силу такого кудахтанья, которое победит все ухищрения разного рода гейтсов. Тем более что сами ухищрители, казалось бы, на первый взгляд, всё-таки мелковаты по сравнению с доктором Менгеле. Так ли это — мне еще предстоит обсудить.

Но кто сказал, что либо этой осенью, либо через несколько лет не будет сооружено что-то покруче нынешнего ковида? Или что этот самый ковид, подвергнув определенному апгрейду, не явят курам… прошу прощения, благоденствующему виду хомо сапиенс?

Вряд ли после случившегося кто-то даст гарантию того, что подобное невозможно. А раз оно возможно, то поговорим о том, чем именно начинена такая возможность.

Как только людям, справедливо обеспокоенным происходящим и не верящим в официальные объяснения природы оного, подсунули Билла Гейтса в виде всемогущего злодея-одиночки, этакого профессора Мориарти или инженера Гарина, мне пришлось выступить с предупреждениями по поводу недопустимости сведения всего произошедшего к проискам одинокого господина Гейтса.

Одновременно с этим я сказал и о том, что не верю в способность самого разужасного и могущественного злодея начинить вакцину наночипами, управляющими сознанием. Я сказал также о том, что Гейтс — только индикатор, позволяющий разобраться в происходящем. Что ему вменяется кем-то гораздо более могучим (и я уже начал разбираться, кем) роль зачинателя определенной скверны, как бы сооружающего эту скверну на свой страх и риск.

Но я при этом призвал и не преувеличивать, и не преуменьшать роль Гейтса. Или, точнее, фактор Гейтса. И по возможности исследовать этот фактор с предельным аналитическим беспристрастием, отказавшись ради этого беспристрастия от соблазнительного конспирологического подхода, согласно которому если Гейтс сооружает вакцины, то уж точно ради нашей погибели. А может, он их с другими целями сооружает?

Почему надо отказаться от конспирологического подхода? Потому что чем больше тебе хочется по тем или иным причинам вменить этому самому Гейтсу зловещую темную мотивацию, тем более решительно ты должен отвергать это как соблазн. И говорить: «Нет! Я не буду это вменять, я еще раз проверю. Я вот здесь проверю, я здесь проверю. Я постараюсь просчитать процесс при диаметрально противоположной роли Гейтса или в отсутствие Гейтса. Я не буду сразу хватать эту наживку. Это слишком соблазнительно. Это именно та простота, которая хуже воровства».

Если ты хочешь правды и объективности, если она тебе нужна и для других, и для себя, если ты понимаешь, что это всё пришло по твою душу — а это уж точно так, тут уж сомнений нет, — то надо отвергать конспирологические соблазны. Надо самому вдруг становиться на позицию оправдания того, кто для тебя уже почти явственен как некое злое начало. И все равно до последнего надо проверять себя, а не впадать в раж.

Но это не значит, что Гейтса не нужно изучать лишь потому, что кое-кто несообразным образом раздул значение этой фигуры. Изучать Гейтса можно и должно. Но самый лучший способ такого изучения — опять же, как во всех других случаях, — внимательное и непредвзятое ознакомление с тем, что говорится самим Гейтсом и его соратниками по филантропической деятельности. Той самой филантропической деятельности, о которой Матрена из «Горячего сердца» Островского произнесла незабвенные слова: «Не я ль твою образину кругом облагодетельствовала!»

Ну так как же именно и чем именно Гейтс хочет облагодетельствовать нашу неблагодарную образину?

Об этом, повторяю, лучше всего узнать у самого Гейтса, а не у его завзятых хулителей.

30 апреля 2020 года Билл Гейтс в своем блоге написал следующее: «Наш фонд — как за счет нашего собственного финансирования, так и через CEPI — поддерживает развитие платформы РНК-вакцин в течение почти десятилетия. Мы планировали использовать ее для создания вакцин от болезней, которые поражают бедных, таких как малярия, но теперь она выглядит как один из наиболее многообещающих вариантов для COVID. Первым кандидатом к проведению испытаний на людях была РНК-вакцина, разработанная компанией Moderna».

Этот текст, размещенный Гейтсом в его блоге, был полностью перепечатан сайтом Всемирного экономического форума. Ну так что, пусть господин Гейтс расскажет нам, что такое компания Moderna. Он что-то, конечно, расскажет в рекламном буклете. Мы сначала это прочтем, потом разберемся в чем-то еще, а потом посмотрим, как соотносится эта Moderna с чем-то еще более, как теперь принято говорить, крутым, что разрабатывает тот же Гейтс.

Что такое компания Moderna? Это американская биотехнологическая компания, занимающаяся разработкой лекарств и вакцин на основе работы с так называемой матричной рибонуклеиновой кислотой — мРНК.

В количественном составе белка и воспроизводящих его структур матричная РНК отнюдь не доминирует. Но именно она позволяет воспроизводить белок, передавая информацию от ДНК, этого хранителя кодов, — к собственно воспроизводящим структурам. Поэтому матричную РНК иногда называют информационной РНК. И если вы встретите не мРНК, а иРНК — то это то же самое.

Повторяю, основная функция матричной РНК заключается в том, чтобы передавать генетическую информацию от ДНК к месту синтеза белка. Поэтому матричная РНК, с одной стороны, переписывает информацию о первичной структуре белка с генома в процессе так называемой транскрипции, а с другой стороны, взаимодействует с аппаратом синтеза белка, так называемыми рибосомами, предписывая им то, что нужно для этого синтеза. Вы представляете себе, какова ее роль? Вот если вы с ней начнете что-то делать, вам понятно, на что это тянет? Это не наночипы в сознании, но в каком-то смысле это круче.

Сообщив эту краткую информацию, я вынужден заняться не увлекательными подробностями работы различных рибонуклеиновых кислот, чем в связи с ковидом я занимаюсь уже несколько месяцев, а гораздо более скучными вопросами, позволяющими раскрыть детали той затеи, которую по-настоящему могущественные силы поручили осуществлять господину Гейтсу и его, прошу прощения, подельникам.

Компания Moderna была основана в 2010 году.

Еще раз вчитайтесь во фразу Гейтса о поддержке им развития платформы РНК-вакцин в течение почти десятилетия.

Эта поддержка породила создание Moderna.

На сайте компании Moderna (а не в фантазиях конспирологов) прямо сказано: «Добро пожаловать в Moderna. Мы верим, что мРНК — это „программное обеспечение жизни“…»

Значит, работать предлагают с программным обеспечением жизни. Чьей? В том числе и людей.

Итак, Moderna занимается мРНК по заданию Гейтса и его могущественных компаньонов (Гейтс сам говорит о том, что поддерживает благодетельную фармакологию на основе мРНК — и сам самостоятельно, и при помощи знакомой нам CEPI, где укоренились разного рода любители трансформационных биологических событий).

Вот что говорит Гейтс: «Один, еще один последний способ — и он новый и многообещающий — это так называемая РНК-вакцина. С РНК и ДНК вместо того, чтобы помещать форму — вирус в клетку, вы помещаете инструкции в код, чтобы сделать эту форму. Так что фонд Гейтса совместно с большим числом партнеров рассматривают эти различные способы. Мы бы никогда не создали новую вакцину быстрее, чем за 5 лет. Однако это срочно и требует невероятного сотрудничества. 7 миллиардов людей должны получить ее. Но я уверен, что хотя бы один из способов создания вакцины даст нам ее в ближайшие 18 месяцев. И мы позаботимся о том, чтобы она была произведена в достаточном количестве и была доступна каждому человеку в мире. Вот как мы собираемся завершить эту пандемию».

И, опять же, не конспирологами, а создателями сайта Moderna сказано, что «миссия Модерны — выполнить обещание науки о мРНК создать новое поколение трансформирующих лекарств для пациентов».

Значит, они работают с мРНК, которая программно обеспечивает жизнь, ради того, чтобы создать трансформирующие лекарства. Не события, а лекарства.

А что такое трансформирующие (или трансформационные) лекарства, призванные кругом облагодетельствовать нашу с вами образину в XXI столетии?

Это не наночипы в сознании. Но, повторяю, это и гораздо реальнее, и намного круче.