Коронавирус — его цель, авторы и хозяева. Часть XVII — окончание
Иммунитет — от латинского слова immunitas, что означает «освобождение» — это способность организма распознавать и удалять опасные для организма чужеродные вещества и клетки (не обязательно вирусы). В том числе речь идет и о распознавании, а также удалении болезнетворных микробов и вирусов. К числу удаляемых таким образом вирусов, естественно, относится коронавирус SARS-CoV-2…
Я достаточно сильно построил мост для того, чтобы было понятно, что Пашинян и его хевра — это тоже вирусы или болезнетворные микробы, вторгшиеся в армянский национальный организм? Но я теперь уже окончательно перехожу к теме ковида, иммунитета, вакцин и прочего.
Если бы все организмы, включая одноклеточные, не обладали способностью распознавать и удалять опасное для них вторжение чего-то инородного, то организмы, лишенные такой способности к распознаванию и удалению чужеродного, просто не могли бы существовать, чему свидетельством является очень многое. В конце концов, включая нашу перестройку.
Более того, поскольку это чужеродное и опасное претерпевает изменения во времени и, претерпевая эти изменения, становится всё более опасным, то и способность к распознаванию и удалению чужеродного должна тоже совершенствоваться. Враг меняет обличье — но соответственно меняется также способность распознавания и уничтожения врага.
Как приходят вирусы в те же компьютеры? С какими-нибудь программами. «Смотрите, какая хорошенькая программка! А мы (вирусы) там сидим. Вы же программку-то хотите? Хотите. Заглотнули? Заглотнули. Включили? Включили. Бабах — мы начинаем всё подминать под себя!» Так ведь?
И так это происходит в любой системе. Тут очень важно понять: это касается любой системы. Хоть звериной стаи, хоть человеческого сообщества, хоть компьютера. Всего чего угодно. Хоть той или иной культуры, хоть религии. Всего.
Чем быстрее и качественнее будет совершенствоваться способность к распознаванию и удалению врага, она же иммунитет, тем более жизнеспособным будет организм. А если организм обладает пониженной жизнеспособностью, то он скоро сойдет на нет, исчезнет в процессе естественного отбора. Его всё это инородное, им не распознаваемое как опасность или способное не быть удаленным в качестве таковой (сейчас об этом надо говорить в связи с той же Арменией), просто подорвет или сожрет изнутри. А этим воспользуются его хищные собратья, превратив данный организм из способного к поддержанию своего существования в пищу для других организмов… Чувствуете, как тут всё сходится воедино — геополитика, компьютеры, отдельные люди, биологические организмы?
Значит, если мы существуем, и если вообще способно существовать живое, а шире — системное, то это происходит только в силу наличия иммунитета. То есть способности системы распознавать и удалять инородное. Нашей естественной, обратите внимание на это, совершенствуемой на протяжении колоссальных периодов времени способности к распознаванию чужого и опасного и уничтожению распознаваемого во имя своего спасения.
Что же мы можем делать в качестве разумных существ?
Во-первых, мы можем изучать систему распознавания, которой мы обладаем.
Во-вторых, мы можем изучать систему удаления распознанного из нашего организма.
В-третьих, мы можем изучать, как именно система распознавания соединяется с системой удаления.
В-четвертых, мы можем помогать всему, что мы изучили, наилучшим образом выполнять свои функции и исправлять дисфункции в том, что мы опять-таки изучили.
Обращаю внимание на то, что эти мои пока что простейшие, казалось бы, утверждения имеют отношение не только к иммунологии или биологии в целом. Я еще раз подчеркиваю, что они справедливы для всех систем. И что понять биологию и иммунологию можно только одним способом: соединяя исторический анализ дисциплины с системным пониманием того, что она собой представляет. Исторический метод плюс системно-структурный — только они вместе позволяют людям, которые не являются узкими специалистами и не посвящают этому всю свою жизнь, что-то понять, не превращаясь в абсолютных дилетантов, чьи суждения могут быть глубоко ложными.
Такая макросоциальная система, как общество, тоже должно уметь распознавать вторжение опасной инородности и удалять распознанное, если оно представляет опасность. При этом в разные периоды при разной структуре общества опасности будут различными. Если мы сейчас вернемся в средние века и начнем опасности определять по той эпохе, то мы, в лучшем случае, создадим инквизицию, которая всё разрушит, будучи не соответствующей данной эпохе, как, кстати, она разрушила тогда Испанию. «Беглецам раскрыты материнские объятья Елизаветы», — говорил маркиз де Поза, герой великой трагедии «Дон Карлос, инфант испанский».
Что должен делать враг — опять-таки не только биологический, но и любой? Он, например, должен прятать опасную чужеродность, притворяясь, что она никакая не опасная, а напротив, очень даже полезная. Что отличает коронавирусы от других вирусов? Наличие этих самых шипов, которые выступают как в качестве имитаторов полезности, так и в качестве масок, скрывающих опасность, выдаваемую за полезность.
Но ведь опять-таки это не только биологическая проблема. Это касается всех систем без исключения. И всё время речь идет о том, что системы должны учиться распознавать вредное, срывать маски, отличать имитацию полезности от настоящей полезности. Что такое перестройка? Это разрушение или ослабление иммунитета системы под названием советское общество, которая разучилась опознавать чужое и опасное, а также подавлять опознанное.
Конечно, в тюрьмах, казнях, репрессиях против инакомыслящих (пресловутых охотах на ведьм, например) очень многое отталкивает. Но в каком-то смысле (подчеркиваю — в каком-то смысле! — я это вовсе не воспеваю) это всё элементы социального иммунитета, находящиеся а) в определенном соответствии с эпохой и б) пусть неверные, пусть ошибочные, но всё равно элементы социального иммунитета. Культурного, духовного иммунитета. Что в них самое опасное? Что они могут задействоваться не по назначению: охота на ведьм и колдунов превращается в экспроприацию денег у богатых людей и у своих конкурентов, охота на врагов народа превращается в возможность заполучить еще одну комнату в общей квартире и так далее. Когда всё это задействуется не по назначению — дело плохо. Но когда оно не задействуется вообще — дело еще хуже. Потому что тогда общества, они же социальные организмы, не тиранятся слепцами, использующими насилие, а просто уничтожаются за счет неподавляемого вторжения чужеродного. И то же самое с биологическими системами. Абсолютно то же самое.
Я провожу все эти сравнения потому, что общесистемный подход, как ни странно, снижает тот барьер, который создает для непрофессионала любая зацикленность на тех или иных частностях, медицинских в том числе. Не было бы этой возможности перейти от узкоспециализированных описаний к описаниям с позиций общей теории систем — барьер между специализированной наукой и людьми, которые ею не занимаются, стал бы непреодолимым. Это касается любой науки. И уж тем более медицины с ее специфическим тяготением к нагромождению непонятных слов. Тут вам и навязанная медицине с давних пор латинизация всего на свете, и многое другое.
На сегодняшний день теория систем, используемая в качестве средства понимания перегруженных сложностями конкретных наук, фактически незаменима. И ее надо было бы преподавать больше всего и в школах, и в вузах, создавая основы того, что именуется трансдисциплинарным или метадисциплинарным методом освоения той или иной специфичности. И уж, конечно же, без владения этим методом невозможна никакая экспертная деятельность. А также никакая деятельность по разъяснению распрей внутри той или иной науки. Причем таких распрей, которые важны для судеб человечества. А именно такие распри вокруг иммунологии и медицины в целом сейчас вдруг оказываются судьбоносными в связи с этим самым ковидом. И как же их обсуждать вне сообщества узких специалистов, не прибегая к теории систем?
Теория систем, история дисциплины и драматизация истории — вот без чего всё будет настолько занудным, что люди скажут: «Да лучше пусть нас съедят эти вирусы, чем мы начнем разбираться в этой зауми, тарабарщине и всем прочем!»
Лет тридцать назад находились отдельные невежды, вопившие во всю глотку о том, что я исповедую какой-то бред под названием «математическая политология». Но поскольку математическая теория систем существует, поскольку существует математическая теория процессов, поскольку давным-давно в гуманитарной сфере применяются, например, такие понятия как социокультурные коды, и тут уравниваются общественные системы как с клетками, так и с компьютерами, то вопрос состоял не в том, чтобы создавать сочетание несочетаемого — математики и политологии. А также не в том, чтобы подменять математикой интуитивное гуманитарное знание.
Вопрос состоял в том, чтобы передать в руки жертв (той же технической интеллигенции, например, которую перестройка съела) такие знания, которые на Западе давно распространены в элите и которые здесь прятались от этих жертв то ли потому, что их надо было уничтожать, то ли из очень упертого псевдокоммунистического фанатизма, согласно которому никакая система не нужна, а нужна только классовая теория. А что, классы не системы? И они не вписаны в более мощные системы? Что, Маркс не утверждал, что классы — системы и что они вписаны в более мощную систему? Утверждал.
Итак, изучая иммунитет и разбираясь с вопросом о том, как же преодолевать этот чертов ковид (а также другие напасти, которые не замедлят быть нам предъявлены в обозримом будущем), надо понимать, что речь идет — подчеркну еще раз — о распознавании и удалении чужеродного. И что надо просто понимать, как это распознавание и удаление (оно же иммунный ответ) осуществляется на практике.
Надо понимать также, что даже бактерии-прокариоты — то есть организмы, не обладающие оформленным клеточным ядром (прокариоты и означает — «доядерные»), и уж тем более эукариоты (они же одноклеточные, обладающие ядром) прекрасно распознают и удаляют то, что считают для себя вредным. И чем сложнее организм, тем сложнее организуемая им самозащита, она же распознавание и удаление опасных вторжений инородного материала, она же иммунитет.
Но что такое распознание и удаление инородного? Это процесс, осуществляемый в каждый момент времени с чистого листа? Обнаруживаю нечто, начинаю процесс опознания его качеств (то есть определения, вредное оно или полезное), потом реагирую… Конечно, этот процесс был бы слишком длинным и привел бы к гибели систем, которые так себя ведут. Поэтому уже на очень ранних стадиях эволюции к распознанию подключалась некая условная память, сколь угодно далекая от той, которой мы сейчас располагаем как люди, но, тем не менее, позволяющая не разбираться каждый раз заново с каждым вторжением инородного, а опознавать, что в тебя снова вторглось из того, что уже вторгалось и на что у тебя выработан ответ, а что вторглось нового.
Достаточно жизнеспособной живой системе, пусть еще и бесконечно далекой от той сложности, которой обладает человек, однажды встретиться с чем-то, что надо удалять (или, как говорят в науке, осуществить первичный контакт с чужеродным антигенным материалом), чтобы память об этом контакте и его губительных последствиях, а также о том, как живая система спасала себя от этих губительных последствий, была тем или иным образом закреплена.
Поскольку я уже начал употреблять какие-то научные термины (а я сознательно это делаю совсем по минимуму), то я должен расшифровать, что такое антигенный материал. Тем более что это название провоцирует неспециалистов на его осмысление где-то в окрестности уже серьезно обсуждавшейся нами проблемы генов, генетики, генного редактирования.
Ну так вот, понятие «антиген», которое я вынужден буду использовать потому, что его уж совсем часто используют в той сфере, которую надо обсуждать, — не имеет ничего общего с генетикой.
Антиген, он же чуждое вещество и так далее — это любое вещество, которое организм воспринимает как чужеродное и потенциально опасное. И, восприняв в качестве такового, начинает вырабатывать иммунный ответ. Притом что для выработки ему понадобятся так называемые собственные антитела. И это второе из понятий, которого избежать при обсуждении данной темы невозможно.
Итак, антиген — это английское слово, являющееся всего-навсего сокращением от английского словосочетания antibody generator.
Antibody — это антитела, к обсуждению которых я сейчас перейду.
А «ген» — это первый слог в слове generator, то есть производитель антител. Никакого прямого отношения к генетике это «ген» не имеет.
Повторяю еще раз, потому что стремлюсь к той ясности, которая чем-то по-настоящему вооружит людей, далеких от генетики, иммунологии, вирусологии и так далее. Антиген — это любой вызов, порождающий производство антител. То есть всё, что вызывает производство этих самых антител во имя устранения опознанной опасности. Генератор антител — вот что такое антиген. Раз и навсегда запомните.
А теперь об антителах.
Наш выдающийся соотечественник Илья Ильич Мечников, переехавший из Российской империи во Францию в 1888 году по предложению Луи Пастера с тем, чтобы бок о бок с Пастером развивать методы лечения губительных заболеваний, обычно именуется русским и французским микробиологом.
Переезд ученого во Францию, за которым последовал очень важный для Мечникова период его жизни и деятельности, никаким образом не связан с российскими революционными событиями 1917 года. Мечников уехал задолго до революционных событий и умер в 1916 году. Но как бы ни был важен для Мечникова французский период его научной деятельности, русский период является определяющим всё дальнейшее.
Мечников уехал во Францию уже сложившимся ученым. Он протестовал против реакционной политики в области просвещения.
Наш другой выдающийся соотечественник — Иван Михайлович Сеченов — рекомендовал Мечникова на должность профессора Военно-медицинской академии. А когда Мечников был забаллотирован на эту должность, то Сеченов вскоре — через полгода — ушел вслед за ним. И они вместе создали в Одессе площадку при Новороссийском университете.
Потом, уже вместе с другим нашим знаменитым соотечественником — Николаем Федоровичем Гамалеей, Мечников создал вторую в мире и первую в России бактериологическую станцию для борьбы с инфекционными заболеваниями.
Но еще перед тем как была создана эта станция, Мечников предложил свою — фактически первую — концепцию иммунитета, которая именуется клеточной (или фагоцитарной) теорией. Если мы не разберем несколько концепций иммунитета, как они двигались одна за другой, сменяли друг друга, если мы не соединим системное и историческое понимание того, что такое иммунитет, мы ничего в вакцинах не поймем. Это просто невозможно.
Итак, я продолжаю исторический экскурс.
Проживая в Одессе, Мечников изучал морских беспозвоночных, обитающих в водах Черного моря поблизости от Одессы.
Не прекращал ученый свою работу и в заграничных поездках, в том числе в Мессине, куда он отправился после увольнения из Новороссийского университета (строптивый был человек).
Одним из явлений, особенно привлекавших его внимание, было внутриклеточное пищеварение, которое он наблюдал у беспозвоночных. Он обратил внимание на то, что у этих животных определенные клетки поглощают инородные субстанции. Название этих клеток — «целомоциты», то есть это клетки, находящиеся в так называемой целомической жидкости (в жидкости, заполняющей целомы — полости в телах определенных животных).
Увидеть это могли многие. Но, в отличие от этих многих, Мечников провел аналогию между этим частным явлением и неизмеримо более существенным поглощением микробных вторжений белыми клетками крови позвоночных.
И опять же: этот процесс наблюдался и до Мечникова. Но только Мечников сказал, что это защитный процесс. И определил само воспаление как защитное явление, а не как явление сугубо разрушительное.
Понимаете, когда это произошло? Это произошло в конце XIX века. А до этого никто воспаление как защитный процесс не рассматривал.
Против таких тезисов, выдвинутых Мечниковым в 1884 году, выступило большинство ученых, считавших лейкоциты, то есть гной, источником болезни, а не защитной реакцией. А осуществляющие некие поглощения клетки — разносчиком бактерий по организму, источником инфекции и так далее.
Вот как драматично двигалась иммунология.
Оказалось, что Мечников прав. Сам он дал этим клеткам, осуществляющим защитную иммунную функцию, название «пожиратели» — то есть пожиратели болезни. А его коллеги предложили называть эти клетки «фагоцитами», что по-гречески означает «клетки-пожиратели». Так появился термин «фагоцит».
Чуть позже появился и термин «антитела». Его ввел в научный оборот выдающийся немецкий ученый Пауль Эрлих.
В дальнейшем теория Мечникова развивалась. Причем достаточно настойчиво и на очень длинном временном интервале. Примерно через сто лет после Мечникова было установлено, что его макрофаги (одна из разновидностей фагоцитов) являются результатом так называемой дифференцировки, то есть постепенно формирующейся специализации определенных клеток, конкретно — крупных, зрелых лейкоцитов, именуемых моноцитами.
Было установлено также, что эти моноциты формируются в костном мозге из определенных стволовых клеток крови.
На то, чтобы это всё установить, понять, понадобились трагические исследования, мучения человеческой мысли, которая шла от непонимания к пониманию. Как это всё можно не любить или с этим со всем расплеваться?
Потом, уже сравнительно недавно, лет семь-восемь назад, эти макрофаги были разделены на несколько типов. Было установлено происхождение каждого из этих макрофагов, описана их работа в разных условиях, в том числе и в условиях формирования злокачественных опухолей.
То есть изначальная идея Мечникова получила мощное развитие в дальнейшем. Но это было развитие, осуществляемое в рамках первой — клеточной, фагоцитарной — концепции иммунитета.
Кстати, ознакомиться с развитием концепции нашего замечательного русского исследователя Мечникова можно только по огромному количеству иностранных материалов. Вот как только вы начинаете заниматься развитием этой концепции — переводите с языков. Является ли это результатом дискриминации наших исследований, вычеркивания любых ссылок на русские издания из совокупного ссылочного аппарата? Но ведь такое вычеркивание может быть успешным, только если ему никто не сопротивляется. Значит, налицо как минимум наша вялость в этом вопросе. А возможно, мы полностью потеряли научную инициативу в постсоветские годы.
А теперь я ставлю принципиальный вопрос — один из тех, которые не хочу отрывать от изложения конкретных сведений. Скажите, пожалуйста, как, потеряв научную инициативу, мы будем лечить наших сограждан и отстаивать здоровье нации? Так, как нам укажут те, кто перехватили инициативу? А кто-то убежден в том, что они это будут делать, сообразуясь со здоровьем нашей нации, да и со здоровьем всего человечества? Они в лучшем случае будут это делать, сообразуясь с прибылью фармацевтических компаний. А в худшем — реализуя на практике модель господина Хаксли. А если у них появится что-то некачественное (что они уже соорудят, потратив деньги), то куда они это будут сбрасывать прежде всего? На территорию врага или туземца. То есть к нам.
А мы что будем делать? Подчиняться, страдать, возмущаться, уповать на волю божью?
Нет уж, давайте лучше с минимально-достаточной подробностью и на необходимом интеллектуальном уровне разбираться сейчас с деталями того, что вот-вот будет превращено в угрозу существованию вида Homo sapiens. Притом что осуществляться это будет с апелляцией к той самой иммунологии, которую постараются сделать непостигаемой для тех, кого со ссылками на нее будут превращать в новый вид, кромсая геном и устанавливая новый мировой порядок имени Олдоса Хаксли.
Стремясь противостоять такому ходу событий, я вслед за первой концепцией иммунитета начинаю разбирать вторую. Причем всё с той же целью — чтобы неспециалисты могли разобраться в существе дела и не оказались жертвами глубокого непонимания того, что именно им навязывается от имени непререкаемого авторитета науки.
(Продолжение следует.)
Читайте также: «Ни СИЗов, ни аспирина, ни лечения…». В суде оценили работу COVID-больницы
