На машине времени — до порванного узла. Спектакль «Колыбель»

Перед началом спектакля «Колыбель» в театре «На досках» автор пьесы и режиссер Сергей Кургинян говорит, что этот спектакль, да, впрочем, как и любой другой, можно представить как сон. В этом сне можно побыть, пытаясь не разгадать каждый образ, а уловить что-то цельное.

Во-первых, сразу хочется сказать, что для заядлых театралов будет некоторой неожиданностью увидеть в театре «На досках» не привычных актеров, занятых в ставших уже классическими постановках этого театра, а новые молодые лица. И еще больше удивиться — и я думаю, что, посмотрев спектакль, со мной согласятся — что равные этим ребятам вряд ли найдутся на любой из московских и не только московских театральных площадок.

Я видел этих людей на сцене первый раз, это был второй показ их первого спектакля, но они это делали так, будто давно работают в театре, — это довольно трудно описать… Можно сказать так: откуда они взялись? Как они это делают?

Я спросил об этом Сергея Кургиняна, поскольку сцена в момент погружения участников постановки в действо становится не театральными подмостками, а неким пространством, в котором осуществляется подключение к чему-то неосязаемому, тому, что невозможно пощупать, и одновременно — тому, что можно с большой силой прочувствовать.

Возможно, это что-то можно назвать историей. Это наше тревожное и пугающее настоящее, наше прошлое, которое мы, как нам кажется, хорошо знаем, но которое совсем не исследовано, не изучено.

Это, конечно, неопределенность будущего.

Всё, что происходит на сцене, — это проявление какой-то космической энергии, которую трудно измерить и, может быть, даже трудно объяснить, но что-то, что не просто творится и оценивается здесь и сейчас.

Во время спектакля я поймал себя на мысли, что современный театр поставлен в чудовищное положение в связи с наполняемостью зала наполовину или внедрением QR-кодов, наряду с другими ограничительными мерами. Из-за этих мер зал действительно заполнен не целиком, но мне казалось, что в этот момент всё, что происходит на сцене, происходит со мной и для меня. И несмотря на то, что в зале были люди, казалось, что энергия со сцены направлена в каждого из нас отдельно.

Я поймал себя на мысли, что, если бы в зале был даже один человек или не было вообще никого, спектакль обязан был состояться, потому что, говоря словами Александра Проханова, в момент показа в Москве в небольшом здании открывается какое-то мощное пространство, какой-то колодец, в котором закручиваются вихри истории. Что-то, что на протяжении всех трех часов влияет на нас.

Несколько человек на сцене погружаются куда-то в прошлое, где ищут ответы, нити, коды. Они распутывают эту паутину и пытаются понять, что и почему произошло с нами в 1991 году.

Это как некая машина времени, которая возвращает нас не просто посмотреть на то, что было, а исправить.

Меня давно беспокоит вопрос, как получилось, что страна, которая на своих плечах вынесла тяжелейшие испытания, Гражданскую войну, создание небывалой промышленности без нефтяных каких-то жирных годов, вынесла тяжелейшую Великую Отечественную войну, создала культуру, взрастившую целое поколение, — как ее сдали и предали?

В спектакле много символов, образов. Наверное, его можно сравнить с сеансом глубокого психоанализа, только наоборот. Если психоаналитик работает с образами, с архетипами, со снами, которые ему обрисовывает и о которых рассказывает пациент, то здесь образы и архетипы предъявляет режиссер.

Зритель попадает в «коллективное бессознательное», где вместе со всеми видит что-то неуловимое и участвует в нем. Это нечто — коллективно, и касается, с одной стороны, его лично, а с другой — всех нас.

Вообще слово «актер» здесь хочется заменить неким более точным, его надо бы подобрать.

В происходящем на сцене, в числе прочего, можно увидеть некий диалог между старшим поколением участников спектаклей Кургиняна и младшим. Это тот самый диалог, который стоило бы вести и за пределами театра.

Пытаюсь разобраться в том, что же все-таки произошло с Россией. Какую страну мы, уже нынешнее поколение, будем передавать следующему? Что знает это следующее поколение, кроме Моргенштерна?

В конце спектакля зрителей… Да вот тоже, слово «зрителей» здесь не очень… участников мистерии, которыми являются все пришедшие, ждет интересный сюрприз.

Неожиданность, которая может вызвать дрожь в теле или от которой по нему побегут мурашки. Не буду раскрывать секрет, но наверняка многие выступающие на сценах российских театров удивились и позавидовали бы тому, что и как делают эти ребята в своем спектакле, выйдя на сцену всего лишь второй раз. Я подчеркиваю, в этих моих словах речь идет о финале представления.

О спектакле «Колыбель» можно написать огромные разборы, провести дискуссии, что стоило бы сделать, потому что каждый из пластов, который затрагивает это действо, требует детального анализа и серьезных обсуждений, диалогов. И с тем, чтобы разобраться самим, и с тем, чтобы в него погрузиться.

Этот спектакль нужно посмотреть. Не знаю, банальна эта фраза или нет, но ничего подобного ни на одной московской сцене, а я глубоко убежден, что и ни на какой другой сцене этой планеты, вы не увидите. Более того, другой подобный спектакль вы не увидите даже в театре «На досках».

«Колыбель» для меня лично, в моем восприятии, стоит несколько отдельно, обособленно. Мне кажется, что здесь молодое поколение, молодая труппа, ребята из Александровской коммуны — превзошли своих учителей.

Спектакль «Колыбель» — это, как сейчас принято говорить, интерактивная передача с погружением. И речь в ней идет не о текущем моменте, а большом историческом, по нашим меркам, может быть, очень удаленном от давнишних времен, о которых говорится еще в преданиях и мифах и доходящем даже не до настоящего момента, а до нашего совсем не такого уж и далекого будущего — времен тревожных, грозных и суровых, которые маячат на горизонте.