Таджикский узел

Серия межэтнических конфликтов в конце 80-х годов ХХ века взорвала советское общество и продемонстрировала бессилие государственного управления, что в конечном счете разрушило советское государство. То, что недавно случилось в Дагестане, открывает перспективу нестабильности, которая может обернуться большим кровопролитием. Нам показался крайне актуальным доклад 30-летней давности, тогда, к сожалению, не возымевший действия на Верховный совет. А ведь распад страны можно было остановить! Материал вскрывает анатомию гражданской войны в Таджикистане — самого кровавого и унесшего наибольшее количество жизней конфликта из тех, что предшествовали распаду СССР

Аналитическое исследование, выполненное группой сотрудников ЭТЦ под руководством С. Е. Кургиняна с выездом на место конфликта по поручению руководства ВС РФ в связи с обострением ситуации на таджикско-афганской границе

«Советская Россия», 29 июля 1993 года

Продолжение. Начало в № 559

Социально-экономическая география Таджикистана

В последнее время много говорится о клановой структуре таджикского общества. Но называние кланов — это еще не анализ общественных противоречий. На самом деле первым уровнем социально-экономической стратификации Таджикистана является его деление на таджикский «Север» и таджикский «Юг». В самом деле, так называемый ходжентский клан, или «Ленинабадская группа», — это элитный Север Таджикистана, причем Север не только географический, но и социально-экономический, и даже социально-культурный.

На протяжении многих десятилетий, в сущности весь советский период истории, ходжентская группа управляла Таджикистаном. При этом интересы региона зачастую превалировали над интересами всей республики в целом. Налицо была и некая социальная надменность, обособленность, корпоративность ходжентцев, что не могло не раздражать остальные регионы страны. Ходжентцы были тесно связаны с Москвой и по своей сути являли собою имперский, изнеженно буржуазный клан со свойственными таким кланам имперской леностью, зависимостью от сил империи и прочими атрибутами, присущими бесконкурентной аристократии.

А между тем Юг жил своей жизнью, своими интересами и постепенно приобретал свою четко выраженную структуру. В этой структуре прежде всего выделялась ГБАО (Горно-Бадахшанская автономная область). Памирцы представляли собой своеобразную Сицилию на таджикский манер. Очень большая сплоченность, тяготение к родовым традиционалистским формам, конфессиональная специфика (вместо общетаджикского суннизма весьма специфическая модификация исламских верований — исмаилизм), сохранение древних форм организации социальной жизни, форм не только небуржуазных, но во многом и дофеодальных, в сочетании с высокой степенью миграции, в том числе и на столичный (душанбинский) уровень, — всё это позволяет проводить сицилийскую аналогию.

Это подкрепляется теми прочными тенденциями к занятию наркотическим промыслом, которые составляют устойчивую характеристику криминалитета этого региона. Памирцы, прорываясь сквозь ленинабадские фильтры, не могли не испытывать острого недовольства замкнутостью и амбициозностью ходжентского клана. Они должны были искать союзников и нашли их в лице жителей сопредельной по территории и относительно высокогорной гармской территориальной общины.

Гарм, специализируясь на мелкотоварных видах сельхозпродукции, достаточно быстро и не без помощи памирской элиты оседлал торговлю, потребсоюзы и образовал как бы вторую, конфронтирующую с ленинабадской, буржуазию. Она была, в отличие от ленинабадской, замкнута на внутренний рынок, оппозиционна к имперскому центру и к его идеологии и, наконец, достаточно обеспечена и консолидирована для того, чтобы сознательно строить свою политическую игру.

Памирцы были ее союзниками и не были в плане текущей политики ее конкурентами. Разделение труда и видов деятельности позволяло гармцам и памирцам найти общий язык.

Совершенно иначе обстояло дело с так называемым кулябским сообществом. Кулябцы — это аграрная община (феллахи Таджикистана), причем тип земледелия (связанный с освоением плодородных земель под высококачественные сорта хлопка, идущего на экспорт и в качестве одного из потребителей имеющего союзный ВПК) пересекал интересы кулябцев с интересами ленинабадцев. Ирригационные программы в Кулябе и Курган-Тюбе контролировались из центра. Хлопок был предметом особой заботы партии и правительства. И наконец, этот вид земледелия создавал технологические предпосылки для устойчивости мощной аграрной общины коллективистского типа.

Итак, феодальный Памир с современной мигрирующей в столицу памирской элитой; элитно-буржуазный, бюрократический Ходжент, ориентированный на империю; вынужденный вращаться на внутреннем рынке и в сфере торговли Гарм и, наконец, общинно-коллективистский Куляб с его ставкой на высокотехнологическое земледелие. В этих социально-экономических координатах происходящие процессы перестают быть бесконечной войной эквивалентных друг другу кланов и становятся переплетением осмысленных и разнонаправленных сил.

Добавим к этому Курган-Тюбе как южную плодородную территорию, осваивавшуюся в директивном порядке с использованием искусственной миграции из всех регионов страны. Такая территория не могла не стать местом конфликта, борьбы за столь дефицитную в горном Таджикистане плодородную землю. И не случайно события в Курган-Тюбе разворачивались трагически.

Естественным образом примыкал к ходжентскому клану его гиссарский собрат и союзник. Географическая близость и патронирование со стороны Ленинабада (Ходжента) делало гиссарскую общину, расположенную примерно на полпути между Ленинабадом и Душанбе, естественным союзником ленинабадцев.

Можно, разумеется, заниматься и более детальным изучением процесса, вплоть до уровня родов и семей. Но для понимания сути таджикской трагедии приведенных нами данных по социально-экономической географии достаточно. И можно перейти к следующему аспекту проблемы.

Социокультурная динамика в Таджикистане

Много говорится о ваххабизме и ваххабитах. Но нигде не анализируется их роль в таджикском процессе. Не возникает вопроса о том, почему именно это достаточно далекое от таджикских традиций направление ислама так активно разыгрывалось в ходе таджикских событий. А ведь речь идет о далеко не случайных вещах.

Ваххабизм — это явление, ничего общего с Ираном не имеющее. Это чисто саудитский вариант консервативной исламской революции, опробованный в конце XVIII — начале XIX века как религиозно-политический инструмент строительства государства в условиях, когда территория отпадает от имперского корня.

Ваххабизм моделировался в Таджикистане сознательно и именно с политическими целями. А саудовский вектор процесса говорит о том, что модельщики принадлежали всё к тем же «силам З», о которых мы вели речь выше при разработке гипотетического сценария таджикских событий. Никто не собирался копировать сегодняшнюю Саудовскую Аравию. Копировался саудизм позапрошлого века. Он брался за аналогию и использовался только для политических целей. Аналогий, причем достаточно содержательных, было более чем достаточно.

Рассмотрим их вкратце.

Первое. Ваххабизм был орудием борьбы саудитов с Османской империей. Он стал орудием борьбы таджикских радикалов с «московской», «советской», «красной» империей. И там и там ваххабизм паразитировал на слабости империи, на ее загнивании.

Второе. Ваххабизм был орудием борьбы автохтонной торговой буржуазии (исторически — буржуазии города Неджда) с имперской буржуазией, с диктатом хиджазских оптовиков. Так это было в прошлом. Сейчас, по плану модельщиков, ваххабизм должен был стать инструментом борьбы торговой корпорации Гарма с ленинабадской элитной проимперской группой буржуазно-бюрократических оптовиков.

Третье. Ваххабизм использовался против общинных тенденций держателей оазисных земель во имя создания «нового человека ислама», объединяющего в себе «рыночность» и подчиненность исламским авторитетам. Этот человек должен был стать материалом для строительства исламской государственности нового (буржуазного) типа. Недаром ваххабитов называют «пуританами ислама». Эта формула западного исследователя ваххабизма Буркхардта (XIX век) не так наивна, как это хотелось бы представить многим современным специалистам.

Да, речь идет именно об агрессивном неотрадиционализме ваххабитов, об использовании их религиозного фанатизма для построения исламских буржуазно-тоталитарных режимов. Иранский общинный традиционализм Хомейни и напор ваххабитского террора — это совершенно разные вещи (даже если отрешиться от разницы между иранским шиизмом и ваххабитским арабским суннизмом).

И здесь мы переходим к главному.

Четвертое. Ваххабизм использовался для разрушения не только общинных традиций, но и социального идеала, с ними связанного. Традиция (сунна) и новшество (бида) трактуются в исламе по-разному в пределах общей суннитской линии.

Существует принципиальное различие между ханифизмом, исповедующим терпимость к новшествам и к доисламским языческо-аграрным традициям (тому, что составляет ядро национального духа), и ханбализмом, проявляющим предельную агрессивность как к биде, то есть нововведениям, так и к языческим традициям, культу святых и т. п.

Если классический суннизм, развиваемый в XI веке великим арабским мыслителем Аль-Газали, часто называемым «Фомой Аквинским ортодоксального ислама», суннизм, основанный на суфизме в его просвещенных формах и идеях раннесредневекового мыслителя и богослова Аль-Ашари, тяготеет скорее к ханифизму, то агрессивный ханбализм есть явление более позднее, вторичное, адресованное к проповедям и пророчествам сирийского религиозного деятеля XIII–XIV веков Ибн-Таймийи. Между Аль-Газали и Ибн-Таймийей — несколько веков. И выступать с позиций ханбализма, говоря одновременно о чистоте ислама, крайне трудно.

Другое дело, что ханбализм позволяет развязать религиозный террор против инакомыслящих, террор, при котором любой, кто не подчиняется узкой секте, может быть назван кафиром и подвергнут пыткам и казни. Причем кафир в определенных случаях считается даже бóльшим врагом, чем иноверец. Прекрасная модель для геноцида на почве вероучения! Ханбализм ваххабитов — политический инструмент для борьбы с социалистической традицией в ее исламском варианте, равно как и с любыми другими национальными традициями. И это свойство ваххабитов было широко использовано ИПВТ (организация, деятельность которой запрещена в РФ) в период ее господства. На этом держался режим, для которого 70 лет советского периода развития Таджикистана — это черная дыра, «царство зла».

Убить народное, убить социалистическое в его таджикско-традиционалистском варианте — вот в чем была задача ваххабитов из ИПВТ (организация, деятельность которой запрещена в РФ). И они сделали всё для ее выполнения.

Пятое. Объединяясь против оазисных общинных феллахов и хиджазской аристократии, недждские ваххабиты, последователи Мохаммеда ибн Абд аль-Ваххаба, готовы были объединиться с кочевниками как с элементом силового репрессивного механизма. В дальнейшем эти кочевники становились для торговой элиты лишь подножием, невежественными исполнителями ее блестящего замысла, роботами, запрограммированными на террор. Здесь напрашивается аналогия с использованием памирцев в ходе развертывания тоталитарного таджикского режима так называемых ваххабитов.

Шестое. Низовая торговая буржуазия, не обремененная особыми условностями по части строгости нравственных норм, сходясь с кочевниками и действуя против феллахов и оптовиков, легко брала на вооружение один из классических приемов, свойственных исламской традиции, — газу, ограбление неверных (кафиров). В ваххабитской модификации ислама газа принимала гипертрофированные формы, становилась идеологическим оправданием криминалитета. При этом газа использовалась именно в политических целях. Тривиальный грабеж как бы исключался и осуждался с особой истовостью. Газа ваххабитов — это первичное накопление капитала для исламского капитализма, лишенного имперских механизмов подобного накопления. Здесь «экспроприируется» свой народ, обвиняемый в кафирстве ради того, чтобы оправдать такую экспроприацию. Мы еще увидим, что это качество ваххабизма широко использовалось в таджикской кровавой практике.

Седьмое. Следует подчеркнуть также такие черты ваххабизма, как его предельно воинственную антишиитскую направленность, вплоть до нацеленности на войну с персами. Неорганичность такого процесса для персоязычного Таджикистана достаточно очевидна, и на деле сделано было всё, чтобы через ваххабизм отсечь Таджикистан от Ирана, а не упрочить их связь. Это сразу говорит об авторстве подобного социокультурного сценария разворачивания псевдоисламского возрождения на территории Таджикистана.

Восьмое. Тесная связь ваххабизма с определенными суфийскими тарикатами и вытекающая из этой связи крайняя степень приверженности таухидным модификациям ислама не может не вызывать тревогу, ибо речь слишком уж явно идет о радикальных вариантах консервативной исламской революции, граничащих с оккультным фашизмом. Тех, кто сомневается в этом, мы адресуем к статьям одного из авторов газеты «День» Г. Джемаля, сопредседателя ИПВ (организация, деятельность которой запрещена в РФ), апологета таухидизма в крайних его вариантах.

Девятое. Особо жестокие убийства тех, кто совершил «грех нечестивости» (кафиров), то есть духовно-политический терроризм, апологетика «партизанской войны», весьма специфическая и во многом несовместимая с классическим шариатом диалектика целей и средств завершают тот набор качеств внедренного на территорию Таджикистана ваххабизма, который вместе с исмаилизмом памирцев (вот уж воистину единство несовместимых вещей!) предопределили трагедию таджикских событий.

Не указав на эти свойства, не обозначив их хотя бы на уровне конспективного называния, нельзя анализировать процессы в Таджикистане.

Подпольный ислам и борьба партийных элит

Один из руководителей «Исламской партии возрождения Таджикистана» (организация, деятельность которой запрещена в РФ) Давлат Усмон заявил после победы ИПВТ (организация, деятельность которой запрещена в РФ) в 1992 г.: «Мы шли к этой победе 17 лет». Таким образом, процесс создания ваххабитского движения и захвата им власти в Таджикистане был начат в 1975 г.

Дата не случайна, хотя само исламское подполье в СССР начало закладываться чуть позже, в 1978 году. Но за 3 года до этого в высоких правительственных аналитических центрах США, Великобритании и ряда исламских государств разрабатывалась совместная программа «Ислам против коммунизма». Эта программа предполагала совместное финансирование антикоммунистических организаций в исламской части Советского Союза. Она предполагала использование спецслужб для развертывания исламского подполья в нашей стране, причем ведущую роль в Средней Азии играли саудовцы и знаменитая английская «Интеллидженс сервис».

Позже интересы этих двух центров власти начали расходиться. Но пока все действуют вместе под генеральным управлением страны-лидера — США. Напомним, это происходит задолго до начала Афганской войны. Еще не сказаны слова об «Империи зла», а, напротив, обсуждаются проблемы разоружения — «детанта». Но одновременно с этим возникает термин «южное подбрюшье России». (Это — об исламских республиках Средней Азии).

Программа «Ислам против коммунизма» была запущена в 1975 г. Уже в 1976 г. в Курган-Тюбе происходит вспышка исламского протеста, возглавляемая муллой Абдулло, который проводит вместе с будущими «демократами» антиправительственный митинг перед обкомом КП Таджикистана. По тем временам это было явлением неслыханным и далеко не случайным. Как сказано, «процесс пошел» или, точнее, его «повели», причем с высокой степенью профессионализма и организационной проработки.

Были проанализированы процессы в республиках Средней Азии и выявлены те составляющие этих процессов, которые в наибольшей степени способствовали дестабилизации в регионе. Было проанализировано также басмаческое движение, и найдены точки, в которых память о нем была наиболее крепка. Началась работа по отбору исламских кадров и их подготовке.

К 1978 г. синхронно в ряде регионов возникла ИПВ (организация, деятельность которой запрещена в РФ) (подпольная организация, именующая себя «Исламской партией возрождения»). Такого рода подпольные организации в стране с мощными спецслужбами и однопартийной системой, коей был в те годы СССР, не могли существовать без обеспечения групп прикрытия внутри партийных элит, без разыгрывания уже имевших место противоречий между кланами, группами, группировками. Только на партийной основе, только при содействии (реже неосознанном, чаще осознанном) высокопоставленных лиц из высшей партийной иерархии республики могло произойти то, что произошло.

Освоение Вахшской долины, война за хлопок — всё это требовало обеспечения мощных миграционных потоков внутри Таджикистана. Процесс такого рода не мог проходить гладко. Столкновения различных региональных групп в борьбе за власть и ресурсы, конфликты между узбеками и памирцами, гармцами и кулябцами за дефицитную плодородную землю — несопоставимые по масштабам с сегодняшними, но достаточно значимые по тем меркам — имели место еще в 1970-е годы. Тогдашний лидер Таджикистана Расулов, оболганный в горбачевскую эпоху и наделенный статусом мафиози, был человеком с колоссальной работоспособностью и крайней щепетильностью в том вопросе, который принято называть использованием служебных привилегий в личных целях. Это знает весь Таджикистан, об этом ходили легенды на уровне простых дехкан и партийных чиновников. И если тот же Рашидов в Узбекистане, может быть, предвидя завтрашний день, пытался всеми правдами и неправдами вырвать для республики избыточные ресурсы, то Расулов не делал и этого.

Вообще республике с кадрами повезло. Мы употребляем это слово без тех привычных кавычек, с которыми оно употреблялось последние семь лет применительно к Средней Азии. Таджикистаном долгие годы руководили действительно достойные люди. И Протопопов, пользовавшийся высоким авторитетом русский лидер Таджикистана военного времени, и сменивший его Бободжан Гафуров, руководивший Таджикистаном с 1946 по 1956 г., крупнейший ученый-востоковед, оставивший по себе прекрасную память, и, наконец, Расулов были, как это сейчас принято говорить, государственными менеджерами высшего класса с безупречными данными по части чистоты рук. Исключение из этого таджикского правила — предшественник Расулова Ульджабаев, «сгоревший» на хлопковом бизнесе. Придя на его место, Расулов сделал всё возможное для наведения порядка в республике и стал примером для подражания.

Однако процесс гниения уже шел, и многое решалось в Москве. Нарастали и межрегиональные противоречия внутри Таджикистана. Глухое недовольство ходжентской группой и уже упомянутые нами микроконфликты требовали сбалансированной кадровой политики, проводимой всё той же Москвой. На должность председателя Верховного Совета Таджикистана, должность в ту эпоху скорее почетную, нежели политически значимую, какие-то московские силы выдвинули памирца Паллаева, чья роль в дальнейшем развороте событий оказалась весьма весомой.

Какие-то силы свели Паллаева с секретарем ЦК КП Таджикистана по идеологии Бобосадыковой. Этот альянс размеренно и синхронно заработал уже в эпоху Расулова. Началась «гармская эпопея». Паллаев и Бобосадыкова слаженно исполняли тот план, который в дальнейшем дал свои плоды на площади Шохидон. Из сферы внимания уже немолодого Расулова оказались выведены мало интересовавшие его, но крайне важные в дальнейшем области экономики и политики: торговля и поле проблем так называемой идеологии.

Постепенно и планомерно Паллаев проводил в торговлю «своих», по преимуществу гармцев, имевших к этому традиционную склонность и проявивших невиданную активность в этом вопросе в момент, когда они обрели наконец высокого покровителя. Видавшие виды люди говорят о том, что по быстроте и согласованности этот процесс захвата торговых точек гармцами не знал себе равных. Разумеется, такой процесс мог происходить только в случае, если не имевший блистательных связей в Москве памирец Паллаев заключил политический союз с постоянно вращавшейся в московских сферах Бобосадыковой.

Свободные финансовые средства, даваемые торговлей, соединились с идеологией, мафиозные сети на местах — с умением лавировать в пространстве высших политических кабинетов. Шло застойное загнивание, и такая смесь была уже вполне взрывоопасной.

Бобосадыкова всё больше демонстрировала свою всевластность, вмешиваясь в работу даже не подчиненных ей и достаточно автономных в то время «административных органов». Паллаев захватывал уже не только нижние, но и высшие этажи торговой «пирамиды», сумев поставить «своих» у руководства Потребсоюзом. Такое стало тревожить всех. В том числе и ходжентцев, чьи интересы для Бобосадыковой начали уходить на второй план. А на первый план всё больше выдвигались интересы предперестроечных московских элитных групп.

Кстати, внешне Бобосадыкова (как и ее соратник по Москве Суслов) проявляла крайнюю степень ортодоксии в вопросах, связанных с исламизацией региона. Но именно эта чрезмерность (осуществлялся контроль за тем, как хоронились родственники крупных партийных руководителей, и, если при этом были муллы, руководители наказывались по партийной линии) вызывала определенные опасения. Бобосадыкова как бы поставила своей целью дискредитировать коммунистическую идеологию в глазах всё более и более исламизировавшегося населения.

Это могло бы быть признано просто глупостью, если бы не дальнейшая карьера Бобосадыковой, если бы не события 1990 г., если бы не процессы в Гарме, на которые эта «карательница ислама» просто закрывала глаза.

А в Гарме рос ваххабизм. Деньги торговцев Гарма (контролируемые Паллаевым) шли не только на строительство новых мечетей (их количество за считанные годы возросло в 4 раза), но и на строительство политических структур, сначала подпольных, затем полуподпольных, в последние годы коммунистического режима уже фактически альтернативных. Именно в Гарме в наибольшей степени происходило планомерное вытеснение муллами (зачастую не назначенными казиятом) партийного и советского руководства области с их позиций. Именно в Гарме шло планомерное наращивание ваххабитских тенденций, именно там активизировалась ИПВТ (организация, деятельность которой запрещена в РФ). Всё это не могло происходить без прикрытия «наверху». И вскоре наличие такого прикрытия стало вполне очевидным.

4 апреля 1982 г. умер таджикский лидер Расулов. Первым секретарем ленинабадская группа сумела, в значительной степени используя противоречия в высшем руководстве Москвы, сделать очередного ходжентца Рахмона Набиевича Набиева. Это не входило в планы Паллаева и Бобосадыковой. Набиев не собирался в то время, будучи еще достаточно молодым и несломленным политиком, отдавать кому-то на откуп идеологические процессы в республике. Он не собирался также бороться по директивам из Москвы и без учета местной специфики с исламом как таковым. Наступали новые времена, и новые лидеры хорошо понимали двусмысленность слишком элементарного и чересчур линейного исполнения директив московского центра.

Вместе со вторым секретарем ЦК КПТ Ю. П. Беловым (просим не путать с нынешним лидером ленинградской РКП) Набиев попытался блокировать описанный нами выше процесс становления псевдоисламской торговой мафии. В этом вопросе интересы ленинабадцев совпадали с общетаджикским и общесоюзным интересами. И неважно, что превалировало в политических действиях Набиева. Важно, кто и как сверг его в первый раз, и что произошло вслед за этим свержением.

В 1985 г., вскоре после прихода к власти Горбачёва, назначается специальная проверка ЦК КПСС, которой руководит Могильченко. Такая проверка обычно означает снятие высшего эшелона. Собирается закрытое бюро ЦК КПТ, на котором Паллаев и Бобосадыкова открыто выступают против Набиева, обвиняя его в тяжелейших политических ошибках и недостойном коммуниста образе жизни (последнее мотивируется потреблением алкоголя в финской бане на праздновании 60-летия ГБАО).

Читатель помнит, наверное, что в то время мы еще «боролись с алкоголизмом». Разбирательство происходит в ЦК на уровне орготдела с участием КПК. Обычно такое равносильно политической смерти. Однако на этот раз Белов и Набиев возвращаются без наказаний. Им не объявлено было даже партийного выговора. Набиев по приезде действует единственным возможным после случившегося образом: он предлагает Бобосадыковой уйти в отставку. В ответ — звонок из Москвы с окриком «Не трогать!» Звонит всё еще всемогущий Зимянин, секретарь ЦК КПСС. Набиев отказывается выполнить директиву Москвы и повторяет свое предложение Бобосадыковой. В ответ — звонок еще более всемогущего по тем временам Лигачева. И вновь отказ Набиева выполнить указание. И тогда — третий звонок. Железный голос второго секретаря ЦК КПСС одергивает таджикского «фрондера». Произносится сакраментальная фраза: «Это личное указание М. С. Горбачёва». И Набиев уходит на пенсию.

Вместо него приходит Махкамов. Казалось бы, ходжентская группа сохраняет позиции. Но на деле ей нанесено тяжелое поражение. В обмен на сохранение за собой первого поста в государстве она вынуждена отдать памирцам и гармцам уж не только весь Потребсоюз целиком, «снизу доверху», но и министерство внутренних дел. Произошло сосредоточение в одних руках торговых денег и так называемой группы прикрытия. Пост министра внутренних дел получает ставленник памирской группы Навджуванов. Торговля теперь может действовать с развязанными руками. Она прикрыта милицией.

С этим переворотом совпадает еще более резкое становление параллельного ислама. Путь от митинга муллы Абдулло в 1976 г. до февральских событий 1990 г. — это путь от первых робких поползновений теневого политизированного ислама к его почти всеобъемлющему господству. И большая часть пути пройдена за счет поддержки определенной партийной группой, которой очевидно и недвусмысленно оказывала помощь Москва.

К этому же времени (1989 г.) приурочены амнистии уголовных и политических преступников, которые возвращаются в Таджикистан и оказываются «при деле». Здесь же, и пока на третьих ролях, новоявленные демократы, кричащие о том, «как нас грабят русские». Зачастую на одной улице, а то и в одной махалле возникает несколько мечетей. Руководят ими, повторяем, люди, не утвержденные казиятом. Всякая попытка посягнуть на их авторитет наказывается оплачиваемыми силовыми подразделениями, прообразами будущих «эскадронов смерти». МВД и КНБ парализованы. И этот паралич не случаен.

Пришедший вместо Белова П. Лучинский завершает разгром кадров при попустительстве Махкамова и… исчезает из республики незадолго до февральских событий. Кстати, именно Лучинский блокировал любые поползновения остановить антирусские настроения в республике. О мотивах деятельности Лучинского и о его кадровых назначениях можно было бы написать отдельную статью.

Поводом к событиям февраля 1990 г. является пущенный кем-то слух о том, что горисполком Душанбе выдает квартиры армянским беженцам. Расследование показало, что ни одной квартиры выдано не было, а речь шла всего лишь о 47 семьях, приехавших к своим родственникам и нигде не заявлявших о своих претензиях на жилье.

Так называемые исламские фундаменталисты, так называемая демократическая молодежь и преступный мир — вот три силы, организовавшие душанбинский мятеж. Управлял мятежом председатель Верховного Совета Паллаев, и это доказанный факт. Бобосадыкову предусмотрительно отправили на повышение в Москву в общество «Знание». В дальнейшем она сдает партбилет, становится демократкой и получает теплое место в ЮНЕСКО. Такое завершение карьеры, как говорится, расставляет точки над i.

В ходе событий 12–14 февраля (ввод войск осуществлялся поздно вечером 13-го) всё стало ясно. Созданный «Комитет семнадцати» должен был управлять республикой. Он выразил недоверие К. Махкамову и И. Хаёеву и… благословил кандидатуру Г. Паллаева.

Многие элементы многолетней таджикской игры в этот момент замкнулись. А ведь многое остается в тайне и по сию пору. Человеком, действительно проникшим в те дни вглубь интриги, был, безусловно, Махкамов. В феврале ему стало ясно слишком многое. Он стал персоной нон грата, и его надо было убрать.

Это было сделано с помощью изящного хода. Против Махкамова выдвинули Набиева — надежного, обиженного, партийного, ходжентского, проверенного кандидата. Его кандидатуру поддерживали демократы, делая из него чуть ли не бога таджиков. Набиева поддержали, не понимая, что речь идет об уже сломленном человеке.

Первые шаги Набиева уже были шагами в пропасть. Именно он укреплял позиции демпартии, «Растохеза». И главное, именно он признал ИПВ (организация, деятельность которой запрещена в РФ). Контроль над газетами и электронными средствами массовой информации был утерян, были освобождены главари февральских событий, в том числе и люди, совершавшие в феврале тяжелые преступления. Набиев заискивал перед теми, кто хотел его уничтожить. Один из таких опекаемых им исламистов мулла Абдугафор как раз и издевался над Набиевым в тот момент, когда тот был захвачен так называемой оппозицией. Набиев шел к пропасти и вел к пропасти всю республику.

(Продолжение следует.)