Америка сует Израиль в такой капкан, из которого тот уже не вылезет

Сергей Кургинян в передаче «Разговор с мудрецом» на радио «Звезда» от 9 февраля 2024 года

Анна Шафран: Сергей Ервандович, понятно, что СМИ падки на громкие заголовки — собственно, они их и продуцируют. Один из тех, что потряс накануне информационное пространство, так звучит: «Трамп утверждает, что внешняя политика Байдена ведет страну к третьей мировой войне». В чем суть? Суть в том, что Трамп упрекнул Байдена за то, что тот позволил Ирану развивать его ядерную программу, и, по словам Трампа, Иран получит ядерное оружие уже в течение ближайших шестидесяти дней. То ли у него есть какая-то информация на этот счет, какие-то утечки, то ли это просто такой поворот в предвыборной гонке — остается только гадать.

Процитирую еще Трампа: «Как только у них появится ядерное оружие, это будут совсем другие переговоры, совсем другая сделка. И Байден позволил им это сделать, и теперь они очень богатая страна, и они контролируют Ирак. Идти в Ирак было глупостью. Помните, я говорил: не делайте этого — но если вы это сделаете, сохраните нефть». Понятно, что, с одной стороны, это предвыборная ситуация в США, с другой — всё-таки тема Ближнего Востока, и нагнетание напряженности вокруг Ближнего Востока присутствует и, как мы видим, разгоняется.

Вопрос, который сегодня интересует нас, — большая война на Ближнем Востоке: это действительно непосредственно следующий пункт в мировой геополитической повестке, всеобщей мировой напряженности или какая-то частная история в местных разборках? Давайте об этом сегодня поговорим.

Сергей Кургинян: Я вспоминаю, как очень много лет назад я встречался с Нетаньяху. Встречу эту организовывал один израильский политик с советскими корнями. И вся эта встреча фактически строилась вокруг темы Ирана, причем я твердо и, повторяя свой главный тезис, говорил: «Биби, запомни, мы из Ирана никогда не уйдем, это исключено, никакого конфликта у России с Ираном не будет, и всё, что вы можете в этом смысле нам предложить, — это урегулирование отношений с Ираном, а не ухудшение наших отношений с ним. Ваши отношения с Ираном могут меняться, а наши — нет. Наши будут только улучшаться».

Это было в эпоху Ельцина, который очень широко раскладывался перед американцами, речь шла о нашем вхождении в НАТО и так далее. А о чем речь? У Ирана нет фактических претензий к российской территории — их нет, понимаете? Мы не будем обсуждать, хороший Иран или плохой: у него претензий к российской территории нет. Там что-то могло шевелиться в Таджикистане, но это уже «дела давно минувших дней». Это первое.

Второе. Он является очень древней державой. Турция — это Османская империя и всё прочее, это всё-таки уже второе тысячелетие христианской эры. А Иран — это совершенно другие древние корни.

Третье. У нас есть какие-то оси взаимопонимания — какие угодно, а тоже древне́е, чем то, что находится сейчас на экране современной политики. В любом случае Иран — естественный союзник России. Вдобавок к тому, выйти в южный океан и далее мы можем только через Иран, и потому для нас так важна дорога в Закавказье.

Вот эта роль Ирана для России, видимо, кого-то беспокоит в мире. Видимо, те конфигурации, которые им хотелось бы видеть, строятся несколько иначе. И когда я вышел из кабинета человека, который еще только собирался стать премьер-министром, мне этот израильский политик, устраивавший встречу, сказал: «Зачем ты это всё говорил, он ненавидит Иран. Иран — это наша экзистенциальная угроза». На что я отвечал, что мне совершенно фиолетово, что именно он ненавидит, я буду говорить то, что считаю нужным. Там еще очень трогательная деталь была в том, что потом я шел по кнессету через какой-то холл, где Нетаньяху давал брифинг для иностранных журналистов, стояла батарея телевизионных камер — и вдруг он кидается ко мне, и я подумал: «Ну вот, еще не хватало, сейчас засветят». Но ни одна камера не повернулась, что говорит о том, насколько дисциплинировано западное телевидение.

Почему я вспомнил этот эпизод? Потому что на протяжении всего времени, когда мы наблюдаем текущий процесс, ненависть между Израилем и Ираном только нарастает. Причем мы же видим одновременно с этим, что Иран не хочет включаться в большую войну. Это не входит сейчас в его приоритеты. Если бы это входило, «Хезболла» наносила бы другие удары. У Ирана сложнейшая ситуация в мире, ее многие не хотят до конца понять.

Я помню встречу с одним — не буду его называть — действующим сейчас очень крупным иранским политиком, который, когда я ему напоминал о ХАМАС или «Братьях-мусульманах» (организация, деятельность которой запрещена в РФ), говорил мне: «Ну что ты говоришь, дескать, они „плохие“, это „англичане“. Да я там много лет прожил, всё там хорошо, всё замечательно». Я сказал: «Мой уважаемый брат говорит очень мудрые вещи, и я очень чутко их слушаю, я только хочу спросить одно: почему тогда в Сирии Иран поддерживает секту алавитов, а не великое суннитское движение — антиалавитское, антиасадовское. Что собственно происходит?»

Мне было отвечено: «У меня сейчас время молитвы, но если ты хочешь попить кофе и подождать еще минут тридцать-сорок, то мы продолжим разговор», разговор потом длился несколько часов. После чего был вызван ныне покойный руководитель силовых структур, ему было сказано: «Проведи Кургиняна на съезд исламской молодежи», — а лист, по которому туда можно было проходить, уже был закрыт. Этот милый человек, схватив меня за плечо и выкрикивая: «Это брат мой, брат мой» — продвигал меня с двадцатого ряда вперед. Потом меня спрашивают представители тогдашнего президента, который очень антиизраильскую позицию занимал: «Ну как, что вы видите?» Я говорю: «Я вижу очень забавную картину. Каждый раз, когда ваш президент провозглашает „смерть сионизму“, в зале подымается дружный приветственный крик, означающий „ура, мы поддерживаем“. А каждый раз, когда он обращается к теме Махди, то есть к теме второго пришествия в иранском варианте, в зале рычание, а вовсе не вопли восторга». Ведь Иран — шиитская страна, а в зале суннитская молодежь.

Иран находится в достаточно сложном положении по отношению ко всему исламскому миру. И это усугубляется другим вопросом. Мы можем сколько угодно говорить о том, что мир меняется, и все используют свои интересы так, как хотят, но история, прошлое — неотменяемо, и каждый, кто думает, что прошлое может отменить, ошибается. А конфликт Иран — Туран идет не с эпохи шиитов и суннитов, он идет с гораздо более древних эпох, поэтому отношения Ирана с Турцией — это тоже отдельная сложная глава.

Наконец, Турция, с которой, слава богу, у нас пока не такие плохие отношения, как могли бы быть, и это надо приветствовать. Но она тем не менее член НАТО, а Иран — некая цель для НАТО. Мы имеем дело с очень сложной геополитической ситуацией, в основе которой нагнетаемое кем-то противоречие между Ираном и Израилем. Но это противоречие ничем, кроме ядерной мировой войны, окончиться не может. Значит, единственное, что мы можем сделать, если мы хотим, чтобы Ближний Восток был хоть сколько-то не токсичен — а он всегда будет токсичен, — это сближать Иран и Израиль. Все остальные игры: больше замочат израильские военные «хамасовцев» или нет — не имеют определяющего значения.

Надо признать простую вещь: Израиль в его войне в Газе проиграл так, как нельзя было даже ждать, что он проиграет. Он даже военную задачу решить не может. Хваленая израильская армия уже полностью разложена израильским потребительством. Израиль военную задачу решить не может. Он не может занять территорию. А мы все знаем, что главные неприятности, как в Ираке, начинаются после того, как заняли территорию. Когда все эти «Пэтриоты», «Железные купола» и всё прочее можно сдать на помойку, а работают автоматы Калашникова.

Значит, мы имеем дело с нависающей над миром настоящей мировой войной, осью которой является конфликт между Ираном и Израилем. И единственное спасение — снять этот конфликт или хотя бы его смягчить.

Может быть, кто-то этого не знает твердо, но это общеизвестный факт для всех, кто этим вопросом занят: что никакого отдельного ХАМАС нет. ХАМАС — это филиал организации «Братья-мусульмане» (организация, деятельность которой запрещена в РФ).

Анна Шафран: Израиль и Иран — те два игрока, вокруг которых будет разворачиваться история на Ближнем Востоке. Мы на этом моменте с Вами, Сергей Ервандович, остановились, давайте дальше продолжим.

Сергей Кургинян: Но внутри этого сюжета ведь есть какие-то подводные камни. Это не такой простой сюжет, что просто «Нетаньяху не любит Иран», «Иран не любит Израиль», все на Ближнем Востоке говорят «смерть сионизму» и так далее. «Смерть сионизму» говорят слишком многие для того, чтобы это сразу вдруг становилось таким важным компонентом игры. Значит, речь идет о чем-то другом. О чем же?

А о том, что Иран — это единственное по-настоящему древнее — внимание! — национальное государство. Это очень прочное национальное государство, стоящее на фундаменте великой персидской культуры доисламского периода и соединяющее дух великого Персидского государства до ислама с духом исламского общества. Это очень прочная конструкция, самая прочная на Ближнем Востоке.

Конструкция, которая хочет и хотела чего? Это очень важно. Жил да был шах Ирана, которого свергли в конце 1970-х годов. Этот шах Ирана обожал Израиль и Америку. Он им кланялся, он говорил, что они его главные братья, он был верен всем своим обязательствам. Бжезинский и Картер его свергли, или точнее, яростно в этом участвовали. Хомейни был приведен к власти организациями типа «Сафари-клуб», закрытыми элитами Парижа и так далее. А когда мой знакомый израильский генерал приехал в Иран, откуда он был родом, с тем, чтобы поднимать армию против радикального ислама, то вдруг американцы заявили, что у них такого приоритета нет, они этот вопрос снимают. И тогда этот генерал, как и большинство иранских военных при шахе, бежал из страны. Потому что было ясно, что Америка тогда предала шаха так же, как она предала недавно Афганистан.

Это же всё не случайные композиции. Значит, почему-то было именно это нужно, и старая доктрина — между прочим, Бжезинский тут не фигура, которая ушла в прошлое, школа его остается, доктрина остается, — заключалась в том, что не нужна была в Афганистане никакая демократия, никакая норма, а нужен был радикальный ислам. Что не нужна была никакая норма в Иране, там тоже нужен был радикальный ислам. Это кондовая, фундаментальная американская доктрина, от которой никто не отказался.

Значит, дальше они надеялись, что, в отличие от шаха, который грезил — внимание! — иранской модернизацией, превращением Ирана в светское государство с мощной индустрией (металлургией, прежде всего, и не только) и с мощно развитым техническим комплексом, — что когда этого шаха свергнут и придет Хомейни, то Хомейни вернет Иран в средневековье и религиозный фанатизм. На это был расчет. А Хомейни этого не сделал. Он начал снова говорить об иранском технологическом развитии. Муллы, не муллы, но кто ни приходит в Иран, хочет одного — чтобы Иран был великой национальной державой.

И началось это развитие уже в «зеленом» варианте, началось развитие Ирана в варианте исламского государства. И снова этого испугались. Боятся только одного — вовсе не радикальности Ирана — боятся того, что Иран разовьется технически и войдет в число крупных и устойчивых мировых игроков, которые будут играть в отстаивание мощных национальных государств, в мир национальных государств, который еще называется преемником Вестфальской системы (про нее Киссинджер сказал, что она умерла). Значит, этот Иран — как кость в горле, буквально, именно в силу своей государственной устойчивости. Он не нужен в виде мощного национального государства. И не нужен ни в каком-то прозападном варианте типа Реза Пехлеви, ни в варианте преемников Хомейни. Ни в одном, ни в другом варианте он не нужен — он лишний, ибо он мощный национальный игрок в регионе, где таких игроков не должно быть.

Теперь они решили, что демонтируют этих национальных игроков: сирийского Асада или Саддама Хусейна, или они в Египте подняли революцию, потом по всему Ближнему Востоку. С тем, чтобы это всё убрать. Везде доктрина Бжезинского о том, что нам нужны радикальные исламисты, а не какие-то национальные государства и демократии на Ближнем Востоке, — везде она работала. И она стала основной государственной доктриной при Джордже Буше — младшем. После этого при всех президентах.

Значит, они демонтировали это национальное государство Саддама Хусейна, которое не было халифатистским, которое не было радикально-исламистским. И что же получается — они демонтировали это самое государство Саддама Хусейна, а Иран торчит. Но тогда надо построить в Ираке демократию не Саддама Хусейна, а другую. Что в итоге построили в Ираке? Жуткий бардак. Полный развал государства, который Саддам Хусейн и пытался не допустить. Войны курдов со всеми остальными, войны различных суннитских и шиитских групп. Кто выиграл в этом хаосе? Считалось, что хаосом будут управлять американцы. А под боком Иран! А в Ираке шиитов — до и больше. И эти шииты глядят на Иран. И у американцев волосы начинают шевелиться, они говорят: «Боже мой, мы-то там устроили хаос, думая, что он будет всеобщим, а Асад выдержал, Иран выдержал — так сейчас съедят этот Ирак без нас. И будет вместо этого укрепление Ирана. А Иран еще облизывается на монархии Залива. Так что же мы делаем? У нас этот игрок становится всё сильнее».

Тогда они всё больше и больше нагнетают по этому поводу панику. Но разговор Трампа о том, что главным поддерживающим Иран игроком является Байден, имеет некий нюанс. Потому что надо сказать, что главным игроком, поддерживавшим Иран со стороны Соединенных Штатов, был не сам Байден, который мыслит так: вот ему подарки принесли, улыбнулись — он говорит «о’кей», другие принесли, улыбнулись — снова «о’кей».

А господин по фамилии Керри, ушедший с экрана в преддверии выборов, но который очень специфичен в этом смысле и который действительно начал устраивать некие шуры-муры с подталкиванием Ирана в сторону выхода за некие существовавшие раньше красные линии. Иран действительно понял, что Керри — фигура, мягко говоря, не лишенная неких экономических мотиваций. Я деликатно сказал, да? Иран понял, как глубоки эти мотивации, и их реализовал на всю катушку.

Анна Шафран: Сергей Ервандович, тогда получается следующая картина: как ни крути, а нужно Соединенным Штатам тему Ирана удалить с карты Ближнего Востока — в идеале, конечно, вообще растворить, но с пятитысячелетней историей не очень получается у них. Это с одной стороны.

С другой стороны, есть разного рода персонажи американские, такие как Керри, которого Вы упомянули. И как же тогда этот весь клубок будет развязываться, с Вашей точки зрения?

Сергей Кургинян: Значит, тут нужно опять некоторые вещи неявные определить. Я за Трампом, как ни странно, слежу с самого начала 1990-х годов, буквально с 1992-го, когда он был совсем еще неизвестен. А почему слежу? Потому что у Жириновского был такой сначала верный соратник, а потом, так сказать, нечто совсем другое — господин по фамилии Венгеровский. И этот Венгеровский всё время строил отношения с Трампом. А меня, в сущности, интересовал Венгеровский и как они именно эти отношения строят. И я начал раскапывать эту историю с Трампом, не имея в виду Трампа. Понимаете, да?

Там действительно была ультраправая структура, в которую входил Трамп и которая этого Трампа сделала своим ставленником. И он ревностно исполнял то, что она хочет. А потом у него произошли неявные, но весьма крупные экономические неприятности, которые очевидным образом были выстроены специально. И вдруг оказалось, что Трамп, который был совсем-совсем ультраправым, оказался в комплиментарных отношениях с господами из консервативных произраильских американских сил, руководивших некими конгрессами, которые помогли решить рукотворные экономические проблемы господина Трампа. Я понятно выразился?

Поэтому Трамп очень сильно изменил свою политическую ориентацию и пошел в гору как уже выразитель этого интереса, который был с чем-то еще соединен. Соответственно, Трамп — это фигура настолько же радикально антииранская, насколько радикально антииранским является консервативный израильский истеблишмент, сделавший ставку на Нетаньяху. Поэтому как только возникает эта конфигурация и Керри садится в тюрьму, иранская тема только активизируется.

Байден этого не хочет. Демократы вообще не хотят всерьез подыгрывать Израилю. Они его не любят — внимание! — опять-таки как национальное государство. Они вообще не любят национальные государства как таковые — модернизационные и с какой-то достаточно сильной вертикалью. Они их не любят, как бы те ни назывались. Не нравятся они им.

Поэтому все номера, которые сейчас Байден исполняет в связи с ХАМАС, во-первых, базируются на том, что Израиль не смог справиться с военными задачами в нужные сроки, потому что гладко было на бумаге, да забыли про овраги. И это полностью возвращает нас в ситуацию американской победы над Ираком, когда эта победа обернулась сокрушительным поражением. И так будет везде, ибо нет у американцев, особенно связанных с Демократической партией США, никакой возможности устанавливать на Ближнем Востоке демократические государства. Им надо либо строить совсем неприемлемые для них государства авторитарного типа: Хусейн, Пехлеви, Хомейни, Асад и так далее, — либо надо строить под видом исламской демократии халифат.

Поскольку модернизационные государства для них абсолютно отвратительны, причем отвратительны как часть ненавистного им проекта «Модерн», для них халифатизм гораздо лучше. И Байден говорит: «Боже, какой ужасный ХАМАС, какой кошмар, что же он такое наделал, мы аж посылаем какие-то корабли, мы что-то там еще делаем». Потом говорит: «Нетаньяху плохо, долго воюет, не в белых перчатках, много жертв, и вообще, господа, о чем говорит это нападение ХАМАС на Израиль? Оно говорит не о том, что радикальный исламизм напал на светское государство. Оно говорит о том, что нужно доделать недоделанное палестинское государство. Нужно построить палестинское государство, и тогда сразу пойдет „музыка не та, у нас запляшут лес и горы!“

А Нетаньяху при всей его простоте — а он не самый сложный человек — понимает, что как только ему впарят под видом лекарства от ХАМАС палестинское государство, ему кранты — не ему самому, а стране. И это понимают все, кроме самых оголтелых израильских идиотов, которых, конечно, много, но которые еще не доминируют. Значит, Нетаньяху прекрасно понимает, что его ведут на заклание с этой схемой «воюйте не так, а меньше, а то ничего не дадим». Что его эти самые демократы душат в объятиях.

Дальше возникает Йемен. Оказывается, что при власти Байдена группа, про которую мы еще вчера не слышали, может поставить на уши всю мировую политику, всю мировую экономику — всё что угодно. Дальше эти факторы входят в соответствие, потому что Иран рулит отчасти «Хезболлой», отчасти Йеменом, и у него есть дополнительные обстоятельства. Тогда демократы говорят Ирану: «А можно мы чуть-чуть долбанем?» Иран говорит: «Но это смотря как „чуть-чуть“ — „Но ведь чуть-чуть — можно?“ Иран говорит: „Можно так: вы нас заранее предупредите, и это будет происходить не на нашей территории, а где-нибудь еще — тогда можно“.

Они предупреждают и фигачат ракетами по сараям. Говорят: «Ну вы видите, как мы прижали и йеменских негодяев, и ХАМАС, и вообще все эти силы „Хезболлы“, как мы любим Израиль?» А фигачат они по сараям, я повторяю, и ничего другого они сделать не могут.

Значит, получается расползание этого радикального исламизма в самых разных вариантах, чему Демпартия сопротивляться не может, и что она внутренне поощряет, потому что больше всего она не любит Израиль. Знаете, у Лермонтова было стихотворение «Люблю отчизну я, но странною любовью» — так вот, Трамп любит Израиль, «но странною любовью», как все консервативные силы в Америке, которые существенно находятся под консервативным еврейским лобби. Не надо путать его с демократическим еврейским лобби, которое Израиль ненавидит. Приходят силы произраильские. Если в этот момент Израиль говорит, что «единственное, о чем мы мечтаем, это о том, чтобы сильно ударить по Ирану», то он начнет по нему бить.

Начнет. Но когда он начнет по нему бить, то окажется в абсолютно фатальной ситуации — когда они всё отбомбят, что нужно, Иран окончательно от этой бомбардировки озвереет, и после того, как он окончательно озвереет, а они туда залезут, там будет полный хаос, который еще больше укрепит халифатистскую ось. Избавив Ближний Восток от единственного оставшегося прочного национального государства под названием Иран.

Значит, весь смысл здесь заключается в том, что Трамп будет пытаться каким-то способом сделать что-нибудь, что ему позволит этот Иран долбануть по указке Израиля. Так что единственное, что можно сделать во внешней политике сейчас и будет поздно делать потом, — это попытаться убедить Израиль, что ему не надо лезть в иранскую ловушку и что это кончится смертью государства. А Израиль — убедит Трампа, который придет, и тогда мы получим конфигурацию, которая нас более-менее устраивает.

Но шансы на это минимальны по одной простой и совершенно ясной причине. Эта причина в том, что самоубийственная вражда Ирана и Израиля является осью, внутри которой и вертится реальность ядерной войны. Иран всё прекрасно понимает. Он знает, что такое будут американские бомбардировки. Он прекрасно понимает, чем оборачивается большая война, и он ее не хочет — пусть меня услышат! Иран не хочет большой войны. Там сейчас на Олимпе находится поколение, которое помнит ирано-иракскую войну. Они снова этого ужаса не хотят. Они ведут себя, как паиньки, но так, чтобы не потерять уважение исламского мира.

Они, с одной стороны, грозят кулаками, и «Хезболла» палит в белый свет, как в копеечку, ХАМАС там как-то вертится, и ему говорят: «Ура-ура, сионисты проигрывают». С другой стороны, они никаких серьезных ударов не наносят. Один нанесенный удар — Израилю конец. Всё!

Америка сует этот Израиль в такой капкан, из которого тот уже не вылезет — Америка Байдена. Теперь от этой композиции, которую мы видим, предположим, мы переходим к композиции Трампа. Трамп тут же скажет, что Израиль — самый верный и любимый союзник, что его всячески надо поддерживать. И это будет реальностью, ибо вместе с Трампом укрепится связь между израильскими консервативными силами и еврейским консервативным лобби Америки. Эта связь укрепится в сто раз. Возникнет новая возможность того еврейско-консервативного истеблишмента Израиля и Америки, от лица которого будет выступать связка Нетаньяху — Трамп.

Вопрос, как поведет себя эта связка. Так, как это сейчас задано, она долбанет по Ирану сильно. Иран ответит. Трамп говорит о том, что это Байден во всем виноват, и это часть предвыборной кампании. Но на Байдена-то он всё спишет, а дальше надо будет расхлебывать эту игру, а внутри этой игры у Ирана явно появится ядерное оружие. Но даже оно ему не нужно. Если дается полная отмашка «Хезболле», и если наносятся удары существующими очень неплохими иранскими ракетами, то что в ответ сделает Америка? Израиль не сделает ничего или выпустит свое ядерное оружие. Оно у него есть. А что сделает Америка? Она начнет ковровые бомбардировки, которые, как мы знаем, не дают никаких результатов. Иранская армия резко сильнее иракской. Иранское руководство не Хусейн. Иранские военные гораздо более консолидированы на защиту национальных интересов. Иранское общество гораздо более национально-патриотично. Плюс, конечно, конфессиональный фактор тоже играет роль, его никто не снимает.

Значит, если всё это отыграет, то либо американцы себе там сломают зубы, либо они начнут фантастическую по масштабу композицию — и внутри этой композиции Ближний Восток запустит мировое домино. Как только там начнется очень большая каша, немедленно зашевелится Дальний Восток. И другие регионы.

Кроме того, Америка (или израильско-американская связка) не может начать действовать против Ирана, не задействовав Турцию. Просто не может. Значит, она начнет ее задействовать. Мы окажемся на двух стульях. Кого мы выберем тогда, если, упаси бог, конфликт начнется? Дай бог, чтобы он не начался — тогда мы хороши и тем, и этим, и еще между собой какие-то очень имитационные «шуры-муры» устраивать можем. А если нет, если придется-таки выбирать?

Поэтому приход Трампа что-то облегчит с точки зрения того, что Трампу не так нужна Украина. Трамп начнет абсолютно другую игру в НАТО, которая, с одной стороны, вроде как ослабляет НАТО, а с другой стороны, развязывает руки Европе в том, чтобы активизировать действия на Украине. И она уже готова к активизации. Уже идет разговор об экспедиционных корпусах — серьезный разговор, это не фейки, — которые будут направлены на Украину, всякие ВАУ (военно-административные управления. — Прим. ред.), «защита от Путина» и всё прочее. Это означает прямое втягивание НАТО в войну. И оно будет втягиваться руками каких-нибудь румын, которые атакуют Приднестровье, чего мы не можем позволить. Это будет делаться руками Прибалтики или Польши.

Все остальные попробуют умыть руки, а американцы будут в стороне. Мы столкнемся с другой эскалацией на Украине и с другой эскалацией на Ближнем Востоке. Достаточно двух точек резкой эскалации, чтобы их стало восемь или десять. Внутри этого дела могут для нас обнаружиться и принципиально новые возможности: нефть поднимется в цене, нечто ослабнет, американцы будут разбрасываться на многие направления. Но для того чтобы эти возможности все использовать, нужно только одно, о чем я говорю постоянно: нужно удесятерить наши военные возможности, любой ценой их удесятерить самым мягким образом, продемонстрировать это и подняться как неожиданный пик военной мощи в новом хаотическом мире. И не лезть во все тяжкие, а просто стоять и отстаивать свои интересы. Тогда русский XXI век — его вторая половина — может быть очень убедительным, очень новым и очень ярким. В противном случае эти волны, эти цунами накроют собой Россию.

Анна Шафран: Сергей Ервандович, огромное Вам спасибо за этот, как всегда, очень глубокий анализ.