Элиты США засомневались в том, что смогут оседлать хаос

Нестабильность, хаотичность всех сфер современной жизни стала неотъемлемым свойством реальности. Ковидные ограничения разрушили социальные связи (до сих пор многие люди не здороваются за руку при встрече, боясь чем-то заразиться) и сам строй жизни миллиардов людей. Широкая пропаганда ЛГБТ-движения (организация, деятельность которой запрещена в РФ), идеологии «чайлдфри» и т. д. подорвала базовые ценности, противопоставила друг другу широкие массы населения.

О стабильности международной ситуации и не приходится говорить. А с экономикой и вовсе происходят невероятные вещи: цена нефти внезапно становится отрицательной; одна автокомпания, выпускающая всего полмиллиона машин в год, вдруг начинает стоить больше, чем весь остальной автопром в мире вместе взятый; никому, кроме востоковедов, ранее неизвестные хуситы за пару месяцев изменяют всю мировую структуру грузоперевозок.

Как работать с такой хаотичной реальностью? Какой концептуальный инструментарий использовать субъектам мировой политики, экономики и т. д. для прогнозирования ситуации, разработки стратегии и тактики собственных действий?

Американские стратеги широко обсуждали на публичных площадках тему использования, «приручения» хаоса в 1980-х — 1990-х годах. Один из интересных документов того периода — сборник докладов конференции «Complexity, global politics, and national security», прошедшей в 1997 году. Процитируем аннотацию сборника докладов конференции.

«Теорию сложности можно рассматривать как исходную форму исследования свойств и поведения динамики нелинейных систем. Под нелинейными системами понимают устройство природы — жизни и ее осложнений, таких как войны, — при котором входные и выходные данные не пропорциональны; где целое количественно не равно своим частям и даже качественно не распознается в составных компонентах; и где причина и следствие не очевидны. Это среда, в которой явления непредсказуемы, но в определенных пределах самоорганизуются; где непредсказуемость мешает традиционному планированию, где использование самоорганизации — более продуктивный способ управления, чем полный контроль; и где „границы“ оказываются изменяемыми, поддающиеся воздействию. И эта среда требует использования новых способов мышления и действия.

Исследование природы нелинейности и возникновение теории сложности неизбежно шли параллельно с развитием компьютеров. С нелинейностью чрезвычайно сложно работать без помощи компьютера.

На этом симпозиуме были представлены 11 докладов: «Простое и сложное», Мюррей Гелл-Манн; «Америка в современном мире», Збигнев Бжезинский; «Сложные системы: роль взаимодействий», Роберт Джервис; «Множество чертовых вещей одновременно: теория сложности и мировые дела», Джеймс Н. Розенау; «Сложность, хаос и политика национальной безопасности: метафоры или инструменты?», Элвин М. Саперштейн; «Реакция на хаос», Стивен Р. Манн; «Нелинейность и важность образов», Алан Д. Бейерхен; «Сложность и управление организацией», Роберт Р. Максфилд; «Командование и контроль: военные последствия теории сложности», Джон Ф. Шмитт; «Теория сложности и авиация: новая парадигма авиации в 21 веке», Стивен М. Ринальди; «Теория хаоса и военная стратегия США: стратегия ‚чехарды‘ в оборонной политике США», Майкл Дж. Мазарр».

В чем руководящая идея использования этой «теории сложности» на практике? Для ответа на этот вопрос процитируем доклад Стивена Манна, прочитанный на этой конференции.

«Международные отношения предъявляют нам характеристики самоорганизующейся критичности (SOC). Вкратце принцип SOC состоит в следующем: „многие сложные системы естественным образом эволюционируют до критической стадии, в которой незначительное событие вызывает цепную реакцию, способную затронуть многие элементы системы“. Хотя сложные системы производят больше незначительных явлений, чем катастроф, цепные реакции любого масштаба являются интегральной частью динамики. Согласно теории, механизм, приводящий к незначительным событиям, — это тот же механизм, который приводит к значительным событиям. Более того, сложные системы никогда не достигают равновесия, а развиваются от одного метастабильного состояния к другому.

Пять лет назад термин SOC привлек меня именно тем, что понятие «новый мировой порядок» казалось мне трудно представимым. <…> Фундаментальным ответом на хаос этих событий была вполне естественная попытка навязать порядок, обуздать природу. И это понятно. <…> Нам следует, однако, не оглядываться на бури этого века, а обратиться к фундаментальному уровню динамической теории систем — математическому.

Мандельброд в своей замечательной книге «Фрактальная геометрия природы» описывает канторовскую пыль и называет ее «еще одним ужасным математическим объектом, обычно воспринимаемым как патологический». Далее он замечает, что кривую Кантора многие называют «чертовой лестницей». Мы видим, что тот же порядок математических объектов именуется «галереей монстров» — сам Мандельброт создает «фрактального дракона». Все иррегулярное, дискретное, необычное нас пугает. То же — на политическом уровне. <…>

Мы должны быть открыты перед возможностью усиливать и эксплуатировать критичность, если это соответствует нашим национальным интересам».

Как построена логика сторонников использования «теории хаоса»? 1) Есть предметная область, с которой не удается работать с помощью классических подходов. 2) Но «теория сложности» (она же «теория хаоса», «комплексность» и т. д.) позволяет работать с этой областью. 3) При этом существуют некие универсальные модели («самоорганизованной критичности» и т. д.), которые являются ключом к описанию неограниченного круга явлений из разнородных областей: международная политика, экономика, военная тактика и т. д. 4) Но использовать их можно лишь путем создания сложных компьютерных моделей реальности, реализованных на суперкомпьютерах.

Мастодонты американской политики и экспертного сообщества приняли эту логику. Наука конца 1980-х «освятила» использованные ею концептуальные подходы.

Но мир не стоит на месте. Во-первых, за последние тридцать лет стало очевидно, что хаос не удается удержать под контролем. Да, нарастание, например, сепаратистских тенденций в других странах устраивает американские элиты. Но устраивает ли их нарастание этих тенденций в США? Например — в Техасе или Калифорнии?

Во-вторых, и наука не стоит на месте. Действительно, многие гипотезы «теории хаоса» вызывали энтузиазм тридцать лет назад. Но время идет, а ни доказательств этих гипотез, ни каких-то существенных научных или практических результатов, полученных на их основе, не появляется.

Рано или поздно слова «А король то голый!» кто-то должен был произнести. И они были сказаны — несколько дней назад. Доверили это сделать американскому научному журналисту Джону Хоргану, имеющему богатый опыт инициирования околонаучных дискуссий с далеко идущими социально-политическими и идеологическими последствиями.

Хорган написал статью «Иллюзия хаоплексности», в которой последовательно полемизирует со всеми концептуальными основаниями сторонников использования «теории хаоса» для управления международными, государственными и социальными процессами.

Кто такой Джон Хорган?

Он родился в 1953 году. Как он сам про себя пишет, после окончания средней школы «провел несколько лет странствующим хиппи, прежде чем остепенился».

Остепенившись — отучился в элитнейшем Колумбийском университете (1982 — получил степень бакалавра английского языка в Школе общих исследований Колумбийского университета; 1983 — магистра в Школе журналистики Колумбийского университета).

С 1986 по 1997 год был старшим научным сотрудником в Scientific American. Брал интервью у многих звезд западной науки и философии науки. Среди них — Карл Поппер, Пол Фейрабенд, Томас Кун, Дэвид Бом, Клод Шеннон, Митчелл Фейгенбаум.

В 1997 опубликовал свою первую книгу «Конец науки». В ней — выдвинул предположение о том, что классическая западная «чистая наука» иссякла, новых великих открытий она уже не даст, а занятием ученых будущего будет совершенствование и экстенсивное расширение ранее полученного знания. Книга вызвала широкий резонанс. С ней спорили множество звезд западной науки, в т. ч. нобелевские лауреаты. В разных странах были написаны статьи-возражения. А в США — провели серию радио- и телешоу, посвященных «Концу науки», после чего идеи книги стали неотъемлемой частью массовой культуры.

Из-за скандала, вызванного публикацией книги «Конец науки», Хоргана уволили из Scientific American.

Однако в 2005 году Хорган стал директором Центра научной литературы (CSW) при Технологическом институте Стивенса в Хобокене, штат Нью-Джерси (один из старейших технологических университетов США и первый колледж в США, в котором изучают только машиностроение; назван в честь «Первой семьи изобретателей Америки» — семьи Стивенс). Это место Хорган занимает вплоть до настоящего времени.

Также в 2005 Хорган был вновь принят на работу в Scientific American, материалы для которого пишет вплоть до настоящего времени; его онлайн-колонка в Scientific American собирает более миллиона просмотров в год. Кроме того, Хорган пишет статьи для множества других ведущих американских изданий, дает многочисленные интервью телеканалам, читает лекции в ведущих мировых университетах, награжден множеством наград.

CSW систематически спонсирует лекции ведущих популяризаторов науки. Среди них — географ Джаред Даймонд, финансист Нассим Талеб и т. д. Хорган, как глава CSW, руководит этой работой. При ее выполнении Хорган не чурается и политики. Так, в 2022 году он пригласил для прочтения лекции политолога Эрику Ченовет, специалиста по ненасильственному сопротивлению. На лекции Ченовет раскритиковала стратегию американских властей в отношении украинского вопроса и заявила, что России нужно было позволить одержать военную победу для того, чтобы затем победить Россию изнутри путем организации «цветной революции». Впоследствии Хорган неоднократно опирался на эту лекцию в различных политических дискуссиях.

Книгой «Конец науки» не исчерпывается список крупных научных скандалов, в создании которых принимал активное участие Джон Хорган. Так, в 2023 году он принял активнейшее участие в столкновении вокруг «интегрированной теории информации» (IIT). Одно из следствий теории IIT, которую пропагандировал Хорган: компьютер, а значит и любой «искусственный интеллект», не может обладать сознанием. В июне 2023 года на ежегодном собрании Ассоциации научного изучения сознания (ASSC) в Нью-Йорке было объявлено о проведении серии экспериментов, оплаченных Всемирным благотворительным фондом Темплтона, которые показали первенство IIT в сравнении с другими научными теориями. Соответствующие материалы опубликовали журнал Nature и множество других изданий. Однако противники IIT не смирились с поражением, и осенью организовали подписание десятками ведущих ученых открытого письма, в котором IIT объявляется лженаукой.

В 2023 году Хорган запустил личный онлайн-журнал «Перекрестная проверка». На этом ресурсе он 20 января 2024 года опубликовал статью «Иллюзия хаоплексности», в которой раскритиковал «теорию хаоса». А 21 января Хорган, для подкрепления своей позиции, опубликовал старое (1994 года) интервью, которое он взял у Митчелла Фейгенбаума. В нем один из создателей «теории хаоса» очень критически отзывается о своем детище и его перспективах.

ИА Красная Весна представляет перевод статьи Хоргана «Иллюзия хаоплексности».

---

Ах, 80-е годы. Эпоха триллеров, песни Like a Virgin, фильмов «Назад в будущее» и Хаоса.

Популяризированная превосходным бестселлером Джеймса Глейка 1987 года «Хаос: создание новой науки», «Область хаоса» была переупакована в начале 1990-х как «сложность». Обе области исповедуют одну и ту же основную веру:

«Существует множество действительно сложных вещей, от мозга и иммунной системы до фондовых рынков и национальных государств, которые не поддаются традиционному научному анализу. С помощью новой классной математики и все более мощных компьютеров ученые скоро поймут все эти разнообразные, сложные вещи и покажут, что они проистекают из общих тенденций, законов или чего-то еще».

В своей книге 1996 года «Конец науки» я объединяю хаос и сложность в один термин — «хаотическая гибкость» («хаоплексность»). Хаоплексологи, я утверждаю, придумали несколько запоминающихся мемов, таких как фракталы, эффект бабочки и самоорганизующаяся критичность; но хаоплексность даже близко не оправдала своей шумихи. Хаоплексологи, безусловно, не открыли никаких новых фундаментальных законов природы.

Но, возможно, моя оценка была преждевременной? Возможно, теперь хаотическая гибкость, наконец, выполнит свое обещание? Это то, что предполагают физики Сабина Хоссенфельдер и Тим Палмер.

Хоссенфельдер поднимает тему хаотической гибкости — она даже использует мою чеканку! — в своем недавнем видео «Наука умирает?» Пока, соглашается она, мое предсказание конца науки оправдывается; десятилетия исследований не привели к каким-либо «открытиям или революциям», столь же важным, как гелиоцентризм, эволюция, квантовая механика, теория относительности, двойная спираль ДНК, Большой взрыв.

Более того, признает Хоссенфельдер, хаос и сложность разочаровывают; фактически, ученым до сих пор не хватает «правильного определения сложности». (В «Конце науки» я отмечаю, что ученые предложили более 30 определений.)

Тем не менее Хоссенфельдер предполагает, что с помощью «новой математики» ученые могут открыть «закон природы, который объясняет, как и при каких обстоятельствах возникает сложность». Имея в руках такой закон, ученые могли бы решить широкий спектр сложных проблем, от происхождения жизни и сознания до пандемий и изменения климата. На это надеется Хоссенфельдер.

В книге «Теория хаоса и конец физики» Тим Палмер, который сотрудничал с Хоссенфельдер, приветствует ее предположение о том, что теория хаоса может «омолодить науку» или, по крайней мере, физику. Как и Хоссенфельдер, Палмер указывает, что в последнее время физика зашла в тупик. Физикам не удалось найти единую теорию, которая объясняет все силы природы.

Палмер утверждает, что хаос, более конкретно «фрактальная геометрия», может служить «новой парадигмой» для физики. Фрактальная парадигма может объединить теорию относительности и квантовую теорию и разрешить квантовые парадоксы, такие как проблема измерения; она также может помочь пролить свет на темную материю и темную энергию, которые составляют большую часть Вселенной. Так утверждает Палмер.

Фракталы, безусловно, классные, вот почему Джеймс Глейк подробно останавливается на них в своей книге 1987 года «Хаос». Математик Бенуа Мандельброт ввел термин фрактал в 1970-х годах для описания математических объектов с дробной размерностью; они более размытые, чем линия, но никогда полностью не заполняют плоскость. Фракталы также демонстрируют самоподобие, повторяемость паттернов в разных масштабах.

Архетипический фрактал — это множество Мандельброта, которое стало эмблемой хаоплексности. Бенуа Мандельброт указал, что многие разнообразные природные явления — горы, облака, береговые линии, деревья, кровеносные сосуды, фондовые рынки — проявляют самоподобие и другие фрактальные свойства.

Фракталы служат наглядным доказательством того, что простые уравнения и алгоритмы могут генерировать действительно сложные паттерны. Но только потому, что множество Мандельброта генерируется по простым правилам, не означает, что мозг, опухоли и фондовые рынки — тоже. Хаоплексология зашла в тупик десятилетия назад, потому что столкнулась с этой суровой правдой.

Я не хочу показаться злым, но попытки Хоссенфельдер и Палмера возродить старые представления о хаосе и сложности подтверждают мою точку зрения о том, что наука на исходе. Имея таких друзей, как Хоссенфельдер и Палмер, другие ученые могли бы подумать, что им не нужны враги.

В «Конце науки» я отмечаю, что хаос и сложность — это всего лишь последние в длинной череде списка предположительно революционных парадигм, которые могли бы объединить науку и продвинуть ее вперед. Просто придерживаясь парадигм, начинающихся на букву «с», вы также имеете кибернетику, теорию катастроф и клеточные автоматы.

Каждая из этих парадигм в какой-то момент оказалась в центре внимания, и каждая в конечном итоге исчерпала себя, поскольку исследователи столкнулись с ее ограничениями. Все эти парадигмы представляют собой инструменты, такие как интегралы, матрицы, комплексные числа и байесовский анализ, которые хорошо работают в определенных контекстах и не так хорошо в других.

Когда ученые открывают новый инструмент, у них возникает понятная склонность думать, что он может решить любую проблему, как в старой поговорке о человеке с молотком. Но история науки научила нас, что ни один инструмент не может сделать всё.

Фил Андерсон, один из мудрейших хаоплексологов, высказался по этому поводу. Андерсон, физик, лауреат Нобелевской премии, был ярым сторонником междисциплинарных исследований, таких как заимствование физических теорий для моделирования фондовых рынков.

Но Андерсон предупреждал в своем антиредукционистском манифесте 1972 года «Чем больше, тем лучше», что разные природные явления обычно требуют разных объяснений. «Психология — это не прикладная биология, — писал он, — а биология — не прикладная химия».

Таким образом, Андерсон косо посмотрел на мечту хаоплексологов найти единую теорию сложных вещей, которая разрешит загадку реальности. Эта мечта — иллюзия, сказал мне Андерсон. «Когда человек понимает всё, — сухо сказал он, — он сошел с ума».

Но как насчет метаинструмента компьютеров? Разве продолжающийся прогресс в аппаратном и программном обеспечении не меняет всего? Разве удивительные достижения, такие как ChatGPT, не могут приблизить ученых к их цели создания единой теории сложных вещей?

Возможно. Но я предполагаю, что нет. Всё более мощные компьютеры предоставляют исследователям всё больше способов моделирования реальности. Таким образом, компьютеры продвигают плюралистический и даже постмодернистский взгляд на вещи и подрывают веру ученых в то, что все их усилия увенчаются единственным истинным представлением реальности. Вот как я изложил это в «Конце науки»:

«Компьютерное моделирование представляет собой своего рода метареальность, в рамках которой мы можем играть и даже — в ограниченной степени — проверять научные теории. Но она не является реальностью как таковой (хотя многие поклонники упустили из виду это различие). Более того, предоставляя ученым больше возможностей манипулировать различными символами, различными способами для имитации природного явления, компьютеры могут подорвать веру ученых в то, что их теории не просто верны, но истинны, исключительны и абсолютны».

Я написал этот абзац три десятилетия назад. Я не беру этих слов обратно.

---