Четвертый этаж — 14
Мы ссылаемся на Станиславского, делавшего ставку на сверхсознание. А просвещенный оппонент скажет: «Да полно вам! Ничего внятного по этому поводу Станиславский не сказал и не мог сказать. Потому что ему приходилось работать в условиях этого вашего совка, миль пардон, начиненного материалистическим догматизмом, в рамках которого сверхсознанию, как вы понимаете, места нет».
Сказавши это, просвещенный оппонент приведет в доказательство ряд цитат из того тома IV cобрания сочинений К. С. Станиславского, в котором великий режиссер и педагог обсуждал, как именно актер работает над ролью (в предыдущих томах он обсуждал, как актер работает над собой).
«Вот видите, — скажет просвещенный оппонент, — что пишут Г. В. Кристи и Вл. Н. Прокофьев во вступительной статье к четвертому тому: «Обращение к современным ему научным источникам, преимущественно идеалистического характера, оказывало на Станиславского и отрицательное влияние, нередко направляло его искания по ложному пути. <...> Из этих источников Станиславский заимствовал часть своей терминологии, например такие идеалистические термины, как сверхсознание, прана, лучеиспускание и лучевосприятие и др.».
Далее просвещенный оппонент обратит внимание на то, как именно, осудив ошибки Станиславского, материалистические начетчики похлопывают его по плечу, утверждая, что он не имел в виду ничего мистического и был убежденным материалистом. Потом они укажут на то, что Станиславский к сверхсознанию относился просто с трепетом. И вовсе не собирался им всерьез заниматься.
Что он всего лишь подчеркивал, что важная часть жизни роли познается артистом через творческую интуицию. И эту творческую интуицию именовал «сверхсознательным чутьем».
Что он говорил о сверхсознательной работе чувства, ничего особенно не раскрывая.
Что, по его мнению, «артистический восторг и увлечение сверхсознательно постигают то, что недоступно зрению, слуху, сознанию и самому утонченному пониманию искусства».
Стоп. Как говорят в таких случаях, с этого места, пожалуйста, поподробнее. Потому что сказанное имеет значение отнюдь не только для театра. Оно имеет еще и решающее, я бы сказал, политико-педагогическое значение.
Итак, по Станиславскому, есть нечто недоступное зрению, слуху и другим органам чувств, но доступное сверхсознательному постижению. Установили это — идем дальше.
Это существующее, но недоступное органам чувств, недоступно также сознанию. Понимаете? Всему сознанию оно недоступно.
И оно столь же недоступно (внимание!) «самому утонченному пониманию искусства». А что такое самое утонченное понимание искусства? Это система ваших знаний, вобранная вами внутрь себя культура и всё, что с нею, так или иначе, сопряжено.
Сверхсознательное постижение осуществляется помимо чувств? Допустим. Оно осуществляется помимо индивидуального сознания с его осмыслением полученной информации? А также помимо подсознания с его интуитивно-звериной мудростью. Ну что ж, допустим и это.
Но далее оказывается, что это сверхсознательное постижение осуществляется еще и помимо культуры. То есть того, что отличает человека и от зверя, и от машины разума с ее индивидуальными осмыслениями получаемой информации.
Ведь Станиславский утверждает несводимость того постижения, которое осуществляется с помощью сверхсознания, не только к сознательному, но и к бессознательному началу. Уверяю вас, Станиславский прекрасно понимает разницу между бессознательным, то есть первым этажом, и сверхсознательным как этажом четвертым. И потому не говорит о раскрепощении природной интуитивности, скованной в темницах бессознательного.
Итак, сверхсознательное постижение осуществляется без помощи первого этажа. А также без помощи второго этажа. А также без помощи третьего этажа. То есть без помощи того, что человек черпает, припадая к культуре, к этому коллективному опыту человечества.
Всё это не может быть причастно к тому, что осуществляет сверхсознание. Но что же оно осуществляет?
Оно через артистический восторг и увлечение постигает содержание роли и драматического произведения в целом, в котором, помимо этой роли, есть и другие.
А что такое драматическое произведение, единое в качестве художественного текста и одновременно разделенное на роли? Это некоторое выраженное словесно содержание. И чем это содержание в принципе отличается от содержания, переданного мною, например, в лекциях «Суть времени»?
Я передаю некое содержание. Его улавливают не звериными инстинктами, падкими до крутизны/харизмы. Воспринимающие это содержание не говорят себе: «Вот ведь какой крутой у нас собеседник — ни слова не понять из говоримого, но крутизна впечатляет!».
Его улавливают не сознанием. И уж точно не с помощью утонченного понимания разного рода неявных слагаемых, что, собственно, и должен осуществлять человек, не переживший трагедию декультурации, — навязанной России ее врагом, разрушившим СССР и пошедшим в своих злодеяниях гораздо дальше элементарного геополитического расчленения враждебного ему государства.
Но, тем не менее, его улавливают, это содержание. Если актер может уловить с помощью сверхсознания — его и только его! — помимо своего культурного багажа, помимо своего подсознания и помимо своего сознания, содержание шекспировского «Гамлета» или «Антигоны» Ануя...
Так почему человек, который в силу перестроечной и постперестроечной декультурации отчужден от неких сложных смыслов, которыми наполнен текст «Сути времени» (как собственно культурных смыслов, так и смыслов иных, но сходных), не может с помощью сверхсознания, то есть этого самого четвертого этажа, соединиться с этими смыслами?
Актер с ними может подобным образом соединиться, как утверждает Станиславский. А человек, который внимательно слушает нужные ему тексты, не может? А почему? Потому что актеру очень нужно с этим соединиться, а такому человеку не нужно? А почему это ему не нужно? Тем, кому не нужно, те и не соединяются. Соединяются те, кому нужно. То есть люди, пребывающие в очень специфическом состоянии, давно и разными способами осознавшие, насколько дело швах, и достаточно живые для того, чтобы стремиться из этого «швах» выбираться, мобилизуя тот единственный спасительный ресурс, который у них остался. А именно — сверхсознание.
Не было бы этого ресурса — «швах» и впрямь был бы полным и окончательным. Во что и верил враг, страшно испугавшийся после того, как было обнаружено, что это не так. Но этот ресурс оказался сохранен в народе, уничтожаемом всеми мыслимыми способами. Он-то и является нашей надеждой и нашей опорой. Конечно, не он один. Но прежде всего — он, в качестве отправной точки.
И потому нет окончательности этого самого «шваха». А значит —
До встречи в СССР!
