С чего начинается Родина?

«Предназначение». Выпуск № 7. 1 сентября 2022 года

При варварском обогащении, ставшем основой производственных отношений (фактора человеческой жизни, столь же важного, как производительные силы), нужно отжимать досуха возможности тех основных средств, которые составляют полученное советское наследие. Вкладывать крупные частные инвестиции ― значит беспокоиться о будущем.

Если в основе господствующих общественных отношений лежит емкая формула, согласно которой «где я, а где завтра» (мол, могут пристрелить, посадить и так далее), то кто будет заботиться о будущем?

Если главный идеал ― безудержная грубая потребительская роскошь, то как накапливать средства для инвестиций?

Соответственно, происходит деградация, то есть регресс сразу и человеческого слагаемого производительных сил, и материального слагаемого этих же производительных сил.

В регресс вовлекаются и так называемые функциональные производительные силы, то есть технологический способ производства, распределение труда, кооперация, последовательность технологических операций, управление технологическим циклом.

Во всё это встраиваются и потерянные умения, и вновь приобретенная эластичность нравственных установок, и криминализация жизни, при которой производственная эффективность должна конкурировать с эффективностью в плане прямых краж, так называемых откатов, словом, всего того, что девальвирует труднодостижимые успехи, порождаемые настоящей эффективностью производства.

Сложная техника или покупается за рубежом, или изготавливается с опорой на иноземные сложные изделия.

Я с радостью узнал, что наши тяжелые новые ракеты изготовлены с использованием только отечественных комплектующих. Но это же не касается всех наших ракет, в том числе и наиболее знаменитых. Они изготовлены людьми, не утратившими таланта и сноровки, но вовсю использующими иноземные электронные платы для изготовления своей конечной продукции.

Если я начну погружаться в подобные существенные частности, то вместо программы обсуждения последствий постсоветского системного регресса возникнет серия программ на тему о состоянии дел в такой-то отрасли нашей индустрии. Возможно, такое обсуждение и окажется необходимым в дальнейшем.

Но сейчас я ограничусь только такими данными, которые смогут что-то прояснить в проблеме сочетания человеческого измерения регресса с тем, что можно назвать регрессом средств, используемых человеком для производства жизненно необходимой продукции.

Прежде всего оговорим, что до сих пор никто не заявил о том, что полная самодостаточность нашего ВПК (не всей промышленности, не всего хозяйства, а хотя бы этого самого военно-промышленного комплекса) и способность этого нашего военно-промышленного комплекса системно противостоять Западу, начавшему, например, поставлять все виды вооружения на Украину, ― это суперзадача российского государства. Сказано, что это одна из задач, но и не более того.

Что касается нашей электроники, то, разумеется, вопли о том, что эта отрасль нашей промышленности находится в состоянии абсолютной недееспособности, не имеют никакого отношения к действительности. И представляют собой одну из модификаций вражеской пропаганды.

Но когда начинаешь хотя бы поверхностно разбираться, то сразу возникает вопрос о причинах определенной ситуации в «Сколково» или в Роснано. Что, этой ситуации никто не замечал? Или же она является порождением определенного представления о подлаживании производителей нашей высокотехнологической продукции к тому, что происходит на Западе?

Ну, а если речь идет о таком подлаживании, то кому, как не Чубайсу, охмурять верящих ему американцев и подлаживаться под их ведущую роль, пытаясь что-то урвать, к чему-то присоседиться и так далее.

Сам этот принцип подлаживания, который доминировал в течение всего постсоветского периода, является порождением подхода, согласно которому США и Запад являются лидерами в том мегатренде, который приобрел безальтернативный характер после краха СССР. Наша же задача ― вписываться в этот мегатренд и занимать в нем по возможности достойное место.

Понятно? Вписываться в их мегатренд и занимать в нем по возможности достойное место ― вот то единственное, что доступно для Российской Федерации по ту сторону краха СССР. Да и сам-то этот крах в значительной степени воспоследовал потому, что устали заниматься чем-нибудь, кроме такого вписывания. А вписываться можно было, только перестав расценивать себя как основного противника. Что ж, перестали быть основным противником. И стали вписываться… Теперь вот почему-то опять, правда, стали основным противником. Но это они на нас сдуру взбесились, потом перебесятся, и всё вернется на круги своя. Так, видимо?

Ну, а если исходить из подобного отношения к происходящему, то зачем нужна своя полноценная электроника? Мы что, собирались воевать с Западом по полной программе? Не собирались. Да и ясно, что такая война, будучи ядерной, никому не нужна. Потому что если они сунутся по полной программе, то мы ответим «Сарматами» и прочим, и всё кончится сразу после того, как началось. А поскольку никто такого конца не хочет, то ничто подобное не начнется.

Кроме того, имеет место глобализация, мировое разделение труда. В нем надо занимать достойное место, но не пытаться упражняться на «совковый» манер, добиваясь какой-то самодостаточности. Хватит! Доупражнялись! Нарвались!

Короче, и Чубайс с Роснано, и сколковские «герои» получали огромные деньги на то, чтобы как-то присоседиться к чему-то, поскольку, повторяю, мегатренд один, в него надо встраиваться, а значит, надо подладиться, присоседиться.

В результате деньги оказались потрачены с нулевым или, точнее, с отрицательным результатом. Потому что бойкая, цепкая, вороватая, покладистая, любезная мартышка, пытающаяся подо что-то подладиться, ― это и есть главный герой постсоветского регресса.

Эта мартышка начинает подлаживаться, ей говорят, что регресс замыслен хозяином, и она должна в нем поучаствовать, а не выпендриваться. А если начнет выпендриваться, то перестанет быть любимой мартышкой Запада, а ей ведь вменено быть именно любимой мартышкой.

Ну так она и подлаживается под регресс, который замыслен Западом. И начинает рассуждать, может ли она сочетать подлаживание под регресс с созданием нано-полотенец, или нано-стелек к обуви, или каких-нибудь нано-чулок, нано-носков.

В результате она не создает и этого. Потому что Западу нравится то, что он имеет дело с мартышкой, а мартышка и нано-носки произвести не может, не то что нано-электронику.

И делает мартышка всё, что нужно главному хозяину процесса. А хозяину нужно, чтобы процесс оставался регрессивным. Ну так он и остается таким. Какая своя электроника, помилуйте!

Мне скажут, что кроме Роснано и «Сколково» есть другие центры, тот же Зеленоград и не только. И что там дела обстоят иначе. В чем-то иначе, а в чем-то так же.

Но даже если там иначе, это же не отменяет вопроса о том, зачем понадобились Роснано и «Сколково», что их породило, следствием какой причины они являются. Я же только это и обсуждаю, а не конкретное состояние тех или иных отраслей.

И, в конце концов, не пора ли саму концепцию мегатренда менять? Нельзя ведь регресс переломить, не меняя эту концепцию.

Ну, а теперь чуть более конкретно.

Корпорация «Интел» строит в Германии этакий маленький-маленький центр по производству полупроводников. Параллельно она расширяет свой аналогичный ирландский центр.

Новый немецкий завод обойдется в 17 миллиардов евро, а дополнительные вложения в расширение ирландского завода «Интела» — 12 миллиардов евро. Итого 29 миллиардов.

Это только часть вложений одной корпорации в расширение своих возможностей.

А еще «Интел» строит новый научно-исследовательский центр во Франции, а также планирует инвестировать в Италии, Польше и Испании с целью создания новых производительных сил, призванных обновить электронную промышленность.

Всего в свои начинания, осуществляемые в странах ЕС, «Интел» намерен вложить в ближайшее время 33 млрд евро. Причем эта сумма является «первым потоком» из 80 млрд евро, которые «Интел» планирует инвестировать в ближайшее десятилетие на территории ЕС.

России надо противостоять не одному «Интелу», а некоему совокупному западному врагу. Для этого нужно построить только заводов ― о людях не говорю ― ну примерно, на 50–60 миллиардов евро. Это вполне сопоставимо со всеми расходами на оборону.

Но дело не сводится к тому, чтобы построить заводы. Их надо насытить очень и очень многим, создать должную периферию. Всё это обойдется, как мне представляется, примерно в триллион долларов. Ну никак не меньше, чем в пятьсот миллиардов долларов. Тут, что называется, вынь да положь.

На самом деле всё может обернуться и гораздо большими расходами. Но не в них одних дело. Нужно добыть необходимое оборудование, отвечающее определенным критериям (погружаться в обсуждение нанометров, толщины пластин я в этой передаче не буду).

Всего необходимого оборудования нет ни у одной страны мира, включая США. Те же машины для фотолитографии производят Нидерланды и Япония. А самые крупные американские корпорации хвастаются, что могут построить почти полную линейку. Но тут же оговаривают, что только почти полную.

Но ведь эти страны выступят против нас единым блоком.

И хотя мне глубоко отвратительны все рассуждения на тему нашего «отставания навсегда», но нельзя же игнорировать упущенное время, в течение которого иноземные компании производили суперсложную технику, то же фотолитографическое оборудование, например, а мы рассуждали по поводу вхождения в мировую кооперацию труда, осуществляемую за счет развития сырьевого сектора.

Кроме того, необходимое оборудование по преимуществу состоит из достаточно стандартных блоков, которые тоже не так-то уж просто произвести. И определенных ноу-хау, которыми надо обзавестись. А это дело очень дорогое и хлопотное.

Так обстоит дело с основным оборудованием. Но есть же еще и вспомогательное оборудование. Его откуда-то тоже нужно взять. А оно очень и очень непростое. И на сегодняшний момент по преимуществу импортное. Я имею в виду вспомогательные системы водоподготовки, компрессоры для сжатого воздуха, генераторы азота и прочее.

А дальше начинается проблема компетентного персонала. С ним всё совсем не просто. Тут мы снова переходим от машин и оборудования как части производительных сил к главной части этих производительных сил ― к людям.

Их где-то надо обучать. И их чем-то надо удерживать. Чем ты их будешь удерживать, если регрессом подорвано всё, что ранее порождало желание работать на родимой земле во славу своего Отечества?

Кто это всё искоренял? Разве не те же самые люди, которые теперь начинают осуществлять что-то вроде полноформатного противостояния России и Запада?

Давайте для того, чтобы не обсуждать подробно нанометры и литографию, вспомним простую советскую песню, посвященную той проблеме патриотизма, которую теперь так часто обсуждают у нас даже на самом высшем уровне.

Напоминаю текст этой песни из фильма «Щит и меч». Музыка Вениамина Баснера, слова Михаила Матусовского:

С чего начинается Родина?

С картинки в твоем букваре,

С хороших и верных товарищей,

Живущих в соседнем дворе,

А может она начинается

С той песни, что пела нам мать,

С того, что в любых испытаниях

У нас никому не отнять.

С чего начинается Родина…

С заветной скамьи у ворот,

С той самой березки, что во поле,

Под ветром склоняясь, растет.

А может она начинается

С весенней запевки скворца

И с этой дороги проселочной,

Которой не видно конца.

С чего начинается Родина…

С окошек, горящих вдали,

Со старой отцовской буденовки,

Что где-то в шкафу мы нашли,

А может она начинается

Со стука вагонных колес,

И с клятвы, которую в юности

Ты ей в своем сердце принес.

Вначале несколько вопросов.

Вопрос № 1. Если Родина начинается с картинки в твоем букваре, то что это теперь за картинка?

Может быть, она и не содержит в себе скрытой похабели, а может быть, и содержит ее. Но ничего проникающего в сердце того, кому вы хотите передать эстафету, на этой картинке нет и в помине. А в предыдущие годы на ней было что-нибудь в духе слегка модифицированного американского комикса.

Вопрос № 2. Кто такие эти хорошие и верные товарищи, живущие в соседнем дворе?

Прошу прощения за обострение темы, но это теперь что-нибудь типа банды.

Вопрос № 3. Какую песню поет мать, находящаяся иногда в очень неблагополучном состоянии?

Далеко не факт, что это высококультурная песня, приучающая твое сердце к патриотизму.

Вопрос № 4. Что именно нельзя отнять в любых испытаниях, если при поражении в холодной войне и в последующем было отнято слишком многое?

Вопрос № 5. Почему скамейка у ворот должна быть заветной? О каком завете и какой заветности идет речь? Ну стоит скамейка и стоит, что дальше?

Для того, чтобы она была заветной, нужно очень многое. И всё это многое отсутствует.

Вопрос № 6. О березках.

Во-первых, дерево как дерево. Для того, чтобы оно стало чем-то, оно должно вписаться в массу других образов, согревающих твое сердце.

Во-вторых, ландшафтный патриотизм может быть частью более общего патриотизма, но заменить его он не может. Березки, как мы знаем, есть и в Канаде. Как пелось в другой песне: «Хоть похоже на Россию, только всё же не Россия».

Вопрос № 7. С пением скворца происходит то же, что и с березкой. Нравится тебе, как поет скворец? Купи ручного скворца или прислушайся к пению других птиц на более удобной для тебя территории. Тут что флора, что фауна ― вещи важные, но не самодостаточные.

Вопрос № 8. Что же касается проселочной дороги, которой не видно конца, то эта дорога для тебя значима, только если она в каком-то смысле является не просто материальным объектом, но чем-то вроде твоего жизненного пути, твоей судьбы, того, что китайцы именуют дао.

И тут что крестный путь на Голгофу, что «Нам открыты все дороги, все пути», что «Выхожу один я на дорогу» ― образы разные, окрашены они по-разному, но они адресуют к дороге как к чему-то судьбоносному. И потому особо значимому.

Но если под этим углом зрения взглянуть на проселочную дорогу, то почему ей не видно конца? Конец очень виден. В конце ― кладбище. А пока до него дотопаешь, сорвешь пыльцу каких-то удовольствий и каких-то тягот. И неизвестно, чего больше.

Вопрос № 9. Светящиеся окошки приобретают значимость, только будучи вписанными в определенную культурную и даже метафизическую матрицу. В противном случае за этими окошками такие же полудурки, как ты. И вопрос о том, светятся они или нет, лишен какого-то культурного и метафизического значения.

Это у Лермонтова он не был лишен такого значения:

Встречать по сторонам,

вздыхая о ночлеге,

Дрожащие огни печальных деревень.

Или в какой-нибудь советской никудышной песенке про «московских окон негасимый свет».

А в сегодняшней жизни ― ну светятся они, тебе от этого ни жарко, ни холодно.

Вопрос № 10. О старой отцовской буденовке.

В буденовках нынче парятся в бане.

У отца, если он не свалил от матери к другой бабе, нет никакой буденовки, адресующей к деланию истории, героическому подвигу. И в шкафу невозможно найти ни этой буденовки, ни чего-нибудь сходного. Подражать отцу не в чем и незачем. Это мы уже обсудили.

Вопрос № 11. Стук вагонных колес важен тогда, когда ты, реализуя свою судьбу, едешь куда-то.

Вопрос № 12. Что же касается клятвы, которую ты в юности принес своей Родине и не как-нибудь, а в своем сердце, то для этого надо иметь определенное сердце, а у этой клятвы должно быть определенное содержание, связанное с подвигом, героизмом, жертвенностью. То есть с тем, что начисто отметает регрессивная постсоветская жизнь.

Теперь я вернусь от незатейливой советской песни к нынешнему русскому предназначению.

Приведу речь Петра I накануне Полтавской битвы:

«Воины! Вот пришел час, который решит судьбу Отечества. Итак, не должны вы помышлять, что сражаетесь за Петра, но за государство, Петру врученное, за род свой, за отечество, за православную нашу веру и церковь.

Не должны вас также смущать слава неприятеля, будто бы непобедимого, которой ложь вы сами своими победами над ним неоднократно доказывали.

Имейте в сражении перед очами вашими правду и Бога, поборающего по вас.

А о Петре ведайте, что ему жизнь его не дорога, только бы жила Россия в блаженстве и славе, для благосостояния вашего».

Петр прекрасно понимал, что солдат должен быть хорошо вооружен и материально обеспечен, то есть одет, обут и так далее. Но перед боем он говорил о судьбе Отечества. К материальному фактору он не апеллировал, и понятно, почему.

Потому что обращался к представителям народа, не пренебрегающего материальными благами, но ставящего во главу угла то, про что говорится не хлебом единым жив человек.

А Фридрих Великий, будучи очень крупным полководцем, создавшим великолепную армию, считал необходимым апеллировать именно к материальному фактору. И, готовя войско к бою, объявил: «С этой минуты армия получает двойное жалование».

Фридрих обращался к представителям совсем другого народа. Иначе расставляющего приоритеты между хлебом единым и тем, что к этом хлебу не сводится.

Чем в большей степени общество ориентировано на материальный аспект, и чем меньше оно может быть мобилизовано апелляциями к идеальному (к той же судьбе Отечества), тем более эффективен становится подход Фридриха и тем меньше значение подхода Петра.

Я не хочу уценивать материальные льготы, премии и другие факторы в деятельности наших Вооруженных сил. Потому что эпоха такова, что апелляция исключительно к другим, идеальным факторам, будет отвергнута со словами: «Нас убьют, покалечат, мы окажемся никому не нужными, а наши жены и дети будут прозябать в нищете? Не пойте нам песен про идеальное».

Так что наличие материальных мотивов в нынешней деятельности нашей армии следует всячески поддерживать.

Но те, кто гибнет на Украине, те, кто там проливает кровь, конечно же, мотивированы не только и не столько этими льготами или банальным военным азартом. Они-то как раз и мотивированы ― если не целиком, то в существенной степени ― своим, отчасти весьма незамысловатым, но очень жгучим и достойным патриотизмом, суть которого в том, что их жертва очень нужна Отечеству, их деятельность и впрямь судьбоносна.

Иначе большинство тех, кто проливает кровь на Украине, просто отказались бы воевать. Ландскнехты, наемники ― это всё слишком сильно пропитано нежеланием избыточно рисковать. А ведь иногда приходится. И что тогда? И впрямь ведь за деньги убивают, а умирают ― за другое.

За что же?

За идею. Идеология ― это не про то, как жить. Это про то, за что можно и должно умереть. А также про то, почему можно вдруг начать трудиться не за зарплату, а иначе.

В фильме «Девять дней одного года» отец спрашивает своего сына, который схлопотал большую дозу радиации и приехал попрощаться с малой родиной, которой он до этого, можно сказать, пренебрегал (например, не приехал хоронить мать): «Ты бомбу делал?»

Сын отвечает: «Делал. А если бы мы ее не сделали, не было бы у нас с тобой этого разговора, батя. И половины человечества тоже».

Как именно делали бомбу Курчатов и его соратники ― известно. Они чуть не руками слепливали радиоактивное вещество, пытаясь побыстрее определить критическую массу. И многое другое тоже делали. Не за зарплату делали и не за сталинские премии, а понимая, что их труд решит судьбу Отечества.

И если бы прозвучал убедительный ― тут всё дело в том, что именно убедительный ― призыв к тем немногим, кто мог бы радикально переломить ситуацию в электронике или других отраслях…

И если бы было сказано, что это решит судьбу Отечества…

Если бы это было еще подкреплено соответствующим поведением государства… то, возможно, на этот призыв бы и откликнулись. И действительно переломили бы ситуацию за относительно короткие сроки, преодолев все те препятствия, на наличие которых справедливо указывают так называемые прагматики. Сходные прагматики ведь говорили, что мы сделаем атомную бомбу не раньше 1965 года, а мы ее сделали в 1949-м.

Но тут значение имеет всё сразу. И убедительность призыва. И состояние общества.

Общество наше находится в состоянии стабилизированного регресса. Если бы оно находилось в состоянии лавинообразного регресса, то у армии не было бы оружия, телевидение проклинало наши преступления на Украине, а в добровольцы записалось бы в десять раз меньше, нежели сейчас. И страна бы рухнула очень быстро.

Но для того, чтобы переламывать ситуацию в отраслях (тут ведь не только электронщики, но и металлурги, адресуясь всё к той же прагматике, говорят, что быстро переломить ее невозможно), нужно преодолеть состояние стабилизированного регресса.

И для того, чтобы собрать не то число добровольцев, которое я называю икс, а то гораздо большее число, которое я называю игрек, чтобы этих добровольцев правильно обучить, хорошо снарядить, придать им необходимую технику в огромном количестве ― для всего этого тоже нужно переломить ситуацию стабилизированного регресса. А она не переламывается, а упорно воспроизводится.

Я уже ознакомил зрителя с принципиально важным слушанием в Госдуме по вопросу о специфическом отношении студентов и преподавателей журналистского факультета МГУ к проводимой нами спецоперации.

Я говорил, что мои симпатии на стороне Володина и Миронова, транслирующих некую искреннюю эмоциональность, причем по вопросу, который сейчас важнее всего.

«И куда мы идем? И где будущее нашей страны?» ― спрашивает Миронов.

«Здесь стоит вопрос будущего нашей страны», ― вторит ему Володин.

И плевать мне на шероховатости, на иронические апелляции к толерантности, на невозможность в нынешней ситуации готовить журналистов не для оппозиции, а, так сказать, для себя.

Поставлен ребром самый главный вопрос ― о будущем ― и я хочу, чтобы он не повис в воздухе. И поэтому утверждаю, что в условиях стабилизированного регресса и объявленной нам Западом войны на уничтожение у России нет будущего. Ни либерального, ни коммунистического, ни патриотического ― никакого.

Я не знаю, можно ли в этих условиях выиграть военную спецоперацию. Надеюсь, что можно. Но спецоперация ― это только сегмент большой, исступленной войны, в которой будет задействовано сначала всё конвенциональное оружие, а потом, возможно, и иное.

И если раньше я говорил, что холодная война с Западом ― это единственная возможность избежать войны горячей, а мне говорили, что присоединение Крыма и всё последующее не породит, по мнению высшего руководства, даже холодной войны, то теперь уже налицо война горячая.

Но если мы переломим регресс, то, возможно, противник и не переведет эту войну на совсем неприемлемые для нас и человечества неконвенциональные рельсы. А в противном случае он это сделает. И этот вопрос слишком актуален для каждого из нас. Вот почему тут невозможны никакие обтекаемые описания происходящего.

Стабилизированный регресс ― это не словосочетание, за которым не стоит никакая развернутая реальность. Как говорят в народе: «Кому война, а кому мать родна». Так же и с регрессом: «Кому стабилизированный регресс, а кому баснословные прибыли». Стабилизированный регресс может быть источником баснословных прибылей. И эти прибыли получает некое сообщество. Почему оно не является классом, скажу в следующей передаче. Здесь назову это сообщество «элитой регресса» или «сообществом тех, кто заинтересован в регрессе».

Регресс ― это очень крупный социальный процесс. Но ни один процесс, в том числе этот самый регресс, никогда не идет самотеком. У каждого крупного социального процесса есть и источники, и движущие силы. Всегда есть те, кто заинтересован в регрессе. Кто связан с ним и экономической, и политической пуповиной.

Иначе говоря, всегда есть субъект, организующий тот или иной процесс. И поскольку регресс — это такой процесс, то у него тоже есть субъект, как отечественный, так и международный. И этот субъект охраняет регресс от посягательств, подпитывает его теми или иными управленческими решениями, культивирует его, взращивая определенные субкультуры, сопровождает его информационно.

(Продолжение следует.)