Ночной сторож (рассказ, часть четвертая, окончание)

Продолжение. Начало: здесь, здесь и здесь.

13

По дороге немного расходился, размялся, разогнал кровь по жилам — и к бендежке подходил огурцом. Вернулось то задиристое, немного лихорадочное состояние, овладевшее им после бессонной ночи и погнавшее его вместо темной спальни на пары.

Внутри бендежки снова царили шум, гам, табачное марево. Вчерашние споры работяги словно забыли и, покидая свое логово, никто не разу не помянул о пропаже металла и угрозах начальника. Только один Басов на выходе снова серьезно спросил Егора:

— Хорошо выспался?

— Ну так… — уклончиво ответил тот.

— Смотри, держи ухо востро, не расслабляйся. На рожон не лезь. Если что, Лиду тут же поднимай.

— Так точно, — улыбнулся парень. Но Басов не подержал его настроения.

— Чё эт ты такой веселый? — слегка сощурив глаза, спросил он, — бухой что ли?

— Нет! — удивился Егор, — а что, похоже?

— Немного. Странный какой-то. Не спал, значит. Адреналин долбит. Это недолго, скоро отрубишься.

— Посмотрим…

Басов ничего больше не сказал, только хмурился недовольно. Вышел, потрепал подбежавшую Лиду за ухом, неспешно направился прочь. Егор снова остался один.

Он отдавал себе отчет в том, что он провел сутки без сна и вторая ночь, если он хочет быть начеку — будет сложной. Но что поделаешь, что сделано, то сделано. Утром ему все казалось по плечу.

Егор заварил крепкий черный чай, влил в себя два дымящих терпких стакана и пошел на первый обход. Кое-где еще виднелись лужи. Воздух прохладный и влажный — это хорошо, будет союзником в борьбе со сном. Снова он на бетонной площадке — ничего необычного. Затем корпус, проход по этажам. Задержался на мгновение у фанерного щита с трагедией слесаря Серенко — и пошел дальше. Традиционный выход на крышу, взгляд вниз — там сгущался понемногу туман. Затем возвращение. Вынес собаке еду, наломал досок для печки, хоть в бендежке еще и довольно было тепла. Всё как обычно.

До захода солнца у него держалось это странное состояние: нервы возбуждены, восприятие обострено. Но с наступлением темноты словно выключили и в нём какой-то рубильник. Сон начал свой приступ. Он пил вновь крепкий черный чай, выходил на воздух, беседовал с Лидой — ничего не помогало. Как только Егор садился за стул — его тут же начинало неумолимо клонить в сон. Голова наливалась свинцом, валилась вниз, глаза сами собой закрывались. Егор уже несколько раз ловил себя на том, что сон незаметно овладевал им — он вдруг просыпался сидя на стуле, а перед глазами еще стояли овладевшие сознанием образы. Спасаясь на ногах, он несколько раз сходил на обходы. Слой тумана становился всё гуще, влага оседала на сонливом лице — это гнало сон прочь. Но нельзя было всё время проводить на ногах. Когда ему на время показалось, что сон отступил, Егор достал свой скромный ужин, разогрел, подкрепился — и это решило исход борьбы. Сытость окончательно сморила его — и, не осознавая толком, что делает, теша себя мыслью, что это «на полчасика, ну не могу больше» — Егор составил в ряд несколько стульев, подложил на крайний сложенную вчетверо фуфайку и завалился спать. Крепкий молодой сон властно овладел им — будильник уныло прозвенел через полчаса, но безнадежно — Егор не услышал его.

14

Во сне его был ясный вечер, закат. Он шел через знакомый ему корпус с обходом. Поднимался с этажа на этаж. Всё тут было иначе. Корпус жил. По трубам его с глухим шумом неслись потоки жидкостей и реактивов. Аппараты, чистенькие, блестящие свежей краской и смазкой, грозно и гулко урчали. Откуда-то снизу, с первого этажа, доносился рев насосов. Где-то шипел и капал пар, и иногда звонко стрелял конденсатом в трубах. Корпус работал. Не было в нем только одного — людей. Егор медленно шел, прикрываясь ладонью от бронзовых лучей солнца, светившего в ставшие прозрачными стекла. С удивлением и интересом разглядывал ожившую вокруг техносферу — и вдруг натолкнулся на что-то в пустоте воздуха. От неожиданности чертыхнулся — и вдруг услышал, как кто-то также выругался перед ним. Изумленный Егор присмотрелся — и увидел едва различимую в солнечных лучах тень — она, бормоча что-то про себя, обогнула нерадивого обходчика, затем оказалась у одного из аппаратов — и Егор увидел, как поворачивается, словно сама собой, донная задвижка — это тень крутила ее.

Он шел дальше, и стал пристально вглядываться в окружающее, прислушиваться к царившей вокруг технической полифонии. И он увидел их, обитателей корпуса, услышал. Прозрачные, едва различимые тени, чуть преломляющие солнечный свет — от них исходил едва слышный шепот. Это они своими незримыми действиями приводили в движение окружавшую технику, оживляли собой корпус, превратив его вновь в единый слаженный механизм.

Егор стремился на крышу. Он прошел все этажи, на последнем взгляд его привычно уже царапнул по белому фанерному щиту — но того не было сейчас. «Это хорошо», — подумал он во сне.

Наконец, поднялся на крышу, застав последний всполох гаснущего заката. Но не природная красота занимала его — он жадно вглядывался в распростертое под ним огромное тело завода. Оно было теперь живым всюду. Дымили трубы, гудели и скрежетали колесами локомотивы, тянущие за собой пузатые цистерны и полные сыпучего груза вагоны. Из соседних цехов доносился низкий гул работающих машин. С заходом солнца зажглись повсюду яркие светочи фонарей. Встав у самого края крыши, Егор жадно вбирал всем собой окружавшее его. Всмотрелся вниз — на месте бендежки пустота, лишь ровная земля, а на бетонной площадке, заваленной в его памяти вырванным из корпусного чрева металлом — стоит на стоянке одинокий трактор.

Вдруг созерцание прервал резкий шум снизу, из корпуса. Раздались, смешавшись, где-то под крышей металлический грохот и человеческий истошный вопль. Затем всё стихло. Но прислушавшись, Егор уловил под собой едва слышные в окружающем заводском гуле крики о помощи. «Это Серенко!» — тут же понял Егор.

Дернул на себя чугунную дверь, сбежал по лестнице, ворвался на пятый этаж, рванул к тому месту, где был в его памяти щит с траурной надписью. Увидел аппарат, висящий в проеме меж этажей, железные фермы, набросанные на проем вокруг аппарата — они сейчас были хаотично разбросаны, перекошены. Егор подошел ближе, ступил на железную ферму — та издала под его весом возмущенный скрежет. Он заглянул вниз — увидел внизу, на третьем этаже, на бетонном полу человека. Он еще двигался, еще цеплялся за жизнь, еще стонал… Боролся… Вокруг упавшего собрались тени — они окружили его едва различимой дымкой, угрюмо молчали. «Не забирайте его!» — крикнул Егор вниз, дернулся назад, чтобы побежать обратно, к лестнице — но сделал это резко, неосторожно. Железная балка провернулась под ним, угрожающе звякнула — и парень сам с криком удивления и отчаяния полетел вниз…

15

Удар был несильным. Егор обнаружил себя на полу, сбоку от поставленных в ряд, чуть разъехавшихся в стороны стульев. Он огляделся потерянным взглядом и понял, что несмотря на падение, сон продолжается — он отчетливо услышал еще один крик, глухой тяжелый удар, затем смачное ругательство. «Это упавший? Тени?» — строил он догадки в своем смутном сознании. Но через пару секунд мир сновидения окончательно отдалился от него, и Егор понял, что слышал шум, крики и говор наяву. Они доносились с улицы.

«Это ночные гости…», — подумал он, и эта мысль электрическим током прошила всё тело. Стало страшно. Он вскочил с пола, прижался ухом к двери, прислушался. Ничего не слышно. Может, показалось? Может, это все-таки был сон?

«Нет, не сон, нужно идти», — родился твердый ответ внутри, смявший страх и сомнения.

Егор набросил фуфайку на плечи, взял фонарь, стоявшую в углу крепкую палку — ее он давно приметил, как свое потенциальное оружие. Еще мгновение прислушивался — и уловил странный звук — тихий отдаленный поскрип. Что это?

Он отворил дверь и вышел в прохладу, неизвестность, туман. Было самое тихое время, медиана ночи. Егор включил фонарь и тут же попытался осветить им округу — луч вяз в темной туманной мгле. Казалось, что всё — корпус, склад железа, весь завод — исчезли, и он остался один в этой пустоши. Парень поежился от недоброго ощущения и подошел к жилищу Лиды. С удивлением увидел, что она не спала, а умным своим взглядом смотрела прямо на него.

— Ты чего молчишь?! — возмущенным шепотом шикнул он на нее. Собака не сводила с него чистых удивленных глаз, в которых отражался белый свет фонаря. Затем опустила их, принялась глодать что-то, спрятанное в ее крупных лапах.

Егор подошел ближе — и увидел здоровенный свежий мосол. «Откуда он? Я не давал…». Вдруг пришла догадка: «Так вот оно что, она у нас прикормленная, потому и молчит в тряпочку!».

Возмущенный предательством, он взял овчарку за ошейник, отстегнул карабин, крепивший цепь к её будке.

— Пошли, будешь вину искупать.

Лида, словно действительно ощущавшая стыд, послушно повиновалась.

Вдвоем они направились к бетонной площадке, к тому месту, где уже пропадало железо. «Если и будут тащить, то оттуда же, там, видно, удобнее», — думал Егор, сверля белым лучом густую влажную тьму перед собой.

С минуту он шел, словно в пустоте, видя перед собой лишь выхваченное из тумана пятно света, чувствуя, как влажная земля проминается у него под ногами. Наконец, впереди засверкали мокрыми боками лежавшие вповалку аппараты. Егор ощупал лучом фонаря склад железа, ставший в тумане вдруг незнакомым. Нашел то место, где в прошлую ночь обнаружил пропажу. В глаза сразу бросилось, что пустота меж выложенным на бетоне железом стала много больше.

«Опять утащили!» — подумал Егор, ощущая, как внутри одновременно разгораются волнение, страх и злоба.

Он заметался на месте, освещая фонарем пустоту вокруг себя. Ничего не было видно. Вдруг на податливой, влажной после вчерашнего дождя почве он увидел две глубокие борозды от колес. Они вели в темноту. Егор на мгновение замер, прослеживая фонарем проложенную в грязи колею. Воцарилась полная тишина, до того прерываемая лишь его шагами и частым взволнованным дыханием. И вдруг он услышал из темноты, с той стороны, куда уходила колея, едва различимый говор и тот самый скрип, что он слышал еще в бендежке.

«Это они, — пронзила его мысль, — на чем-то везут». Мучительно долгое мгновение в нем шла борьба — поддаться ли страху и остаться на месте, или сломать паралич и преследовать?

— Рванем? — спросил он Лиду и себя. Собака всё это время послушно шла рядом. Теперь она покорно смотрела на него, виляя хвостом. «Для нее ведь они тоже друзья, подкормили, сволочи» — подумал Егор, а вслух сказал своей спутнице, хоть и не знал, поймет ли.

— Как скажу — во всю глотку лай, ясно?

И не дождавшись реакции, сжав во вспотевшей руке длинную палку, как копье, трусцой побежал по следам.

16

Егор настиг их быстро. Не пробежал и полминуты, как фонарь выхватил из тумана силуэты людей и их причудливое транспортное средство. Похитители тоже, конечно же, видели его, бегущего по пустырю с ярким фонарем, но бросать свою добычу пока не желали.

«Гостей» было трое, двое повыше и один пониже. Двое высоких тащили за собой примитивную тележку, а третий шел рядом, видно, отдыхая. Телега, вроде той, на которых перевозят вручную грузы на складах, была нагружена стальной и чугунной добычей. Вес был немалый, и колеса сильно вязли в мягком грунте.

Возникла странная ситуация. Они оглядывались на Егора, но продолжали упорно тащить свою телегу. А он робел подобраться к ним ближе, хотя без проблем мог догнать их. Лида бежала рядом с Егором, и не испытывала к преследуемым никакой сторожевой ненависти. Это странное положение продлилось несколько секунд. Егор видел их встревоженные лица, похожие на лики приведений в белом свете фонаря, темные дутые куртки, выпачканные во многих местах глиной. А они видели лишь яркий устремленный на них сноп света и смутный силуэт сторожа. Никто не решался на резкие действия.

Наконец Егор прервал молчание:

— А ну стой! Бросай груз и стой, я охрану вызываю!

Похитители не отвечали, лишь попытались прибавить ходу, но вышло у них неважно.

Егор блефовал, он не мог никого вызвать, потому что спросонья оставил мобильник в бендежке. Возвращаться за ним — значит упустить пойманных с поличным воров. Нужно делать что-то прямо сейчас, здесь. Но что? Сердце его бешено колотилось, мозг лихорадочно работал. Глядя на жалкий вид похитителей, он почувствовал себя хозяином положения. Страх неизвестности исчез. Теперь он охотник, а они жертва.

Ему захотелось запустить в них палкой, но подумал, что толку от этого было мало — это его оружие ближнего боя. До драки же пока не дошло, да и он не хотел ее — ведь их трое, а Егор один. Нужно действовать психологически. Решил напугать их овчаркой.

— Лида, фас, фас на них! — крикнул парень.

Лида, казалось, поняла, чего от нее хотят. Она громко, но не зло гавкнула, и побежала вперед. Но похитители ее совсем не испугались. Один из них громко и дружелюбно обратился к собаке:

— Лида, иди сюда, подруга, как ты?

Овчарка нагнала мужиков с тележкой, продолжала лаять, но без агрессии. Она будто просто играла с ними.

«Приручили, уроды», — подумал Егор. Что он мог еще сделать? В бессильной злобе он снова закричал:

— Лида, а ну фас, дура, фас!

Но собака лишь недовольно обернулась на него и продолжала бегать с задорным лаем. Ситуация стремительно менялась. Уходившие восвояси мужики начали смекать, что крикливый сторож вреда им не нанесет и можно спокойно завершать свое дело. А Егор всё больше ощущал собственное бессилие. Охотничьего ража в нем поубавилось.

Всё разрешила случайность. Телега одним своим боком заехала в грязь, и уже не просто продавила мягкий грунт, а сильно увязла. Корпус ее накренился, железо со скрежетом поехало в сторону. Два высоких мужика, поднатужившись, пытались ее вытащить, а парень пониже суетливо подбежал к накренившемуся борту, в надежде, видно, поддержать его и не допустить падение добычи.

— Куда, дурак, прибьет! — заорал на него грузный дядька, но было поздно.

Крен телеги стал ещё больше, железо грудой свалилось со скошенного борта и ударило парня в ноги. Негромко и как-то удивленно вскрикнув, он сел на задницу, прямо в грязь. Тут же попытался вырвать ноги из-под навалившейся на них тяжести, но не смог.

— Черт, черт, твою мать! — глухо ругался он и неуклюже толкал худыми руками ржавое железо.

Мужики спохватились, вдвоем оттянули в сторону увязшие в глине увесистые задвижки и дали парню возможность выбраться. Он поднялся, весь вымазанный в грязи, и тут же снова упал, закричав от боли.

Егор стоял чуть поодаль, опустив фонарь, тут же рядом была Лида, на это время замолкшая, словно почуявшая что-то недоброе. На них мужики-похитители с их горе-транспортом уже вовсе не обращали никакого внимания. Вокруг продолжал темной густой завесой стоять туман.

— Этого нам еще не хватало! Что с ногами? — грубо обратился грузный мужик к молодому парню.

— Не знаю, — сквозь зубы ответил тот, сдерживая стон. Парень уже задом выбрался на более менее твердую почву и задрал штанины, обнажив пострадавшие голени. Грузный вдруг обратился к Егору:

— Подсвети фонарем!

Егор секунду промедлил, но затем направил луч на ноги пострадавшего. В белом свете фонаря все увидели потемневшую вздутую кожу, ссадины на обеих ногах и сочившуюся из них, казавшуюся черной кровь.

— Хреново… — протянул мужик повыше. Он всё это время стоял позади грузного, — трещина, или вообще перелом.

Грузный несильно надавил пальцем на потемневшую голень — молодой громко вскрикнул от боли, грузный присвиснул.

— Что делать будем? — спросил длинный.

— Надо бы обработать, и шину наложить, а то кости разъедутся, — заключил грузный и искоса глянул на Егора. Молодой молча их слушал, предоставив старшим заботу о его спасении. Он иногда вздрагивал от боли, и чуть слышно про себя матерился.

Грузный снова посмотрел на стоявшего в нескольких метрах Егора, теперь как-то хитро. А затем сказал:

— Товарищ сторож, поможешь пострадавшему? Мы железки оставим.

Егор оторопел от такого наглого предложения. Только что он был охотник, преследующий добычу, охваченный праведным рвением. Потом с горечью понял, что власти над этими похитителями у него нет. А теперь он будет помогать им? Нет уж!

Но грузный продолжал агитировать.

— Я понимаю, твое дело охранять. Работа у тебя такая. А я, знаешь, тут двадцать лет отпахал. Кто из нас еще грабитель: я или твой начальник — надо подумать. Но с этим потом разберемся. Парню надо помочь — а то беда будет с ногами.

От этих слов Егор смутился. Он почувствовал в обращавшемся к нему мужике что-то… знакомое. Примерно также, просто и грубо общались с ним работяги в бендежке. Они схожи, одного племени. И ведь пострадавшего — действительно жаль. Но железо? Нельзя оставлять его тут. Ему за это влетит. Если он вообще останется на работе после этой странной ночи.

— Хорошо — ответил Егор, — но у меня условие — грузим железо и везем обратно. Тут его нельзя бросать.

Мужики переглянулись меж собой.

— По рукам. Только ты поможешь, чтоб быстрее сдюжить.

17

Втроем ухватили телегу, поднатужились, потянули из трясины — она не поддавалась, крепко увязла в грунте. Тяжесть оставшегося на ней груза прочно держала ее. Их ноги тоже с каждой попыткой тонули в грязи — так что их приходилось не без труда высвобождать.

— Надо сбросить железо, а то не выдернем… — сказал, тяжело дыша, грузный, — надо сбросить. Телегу вызволим, и обратно загрузим.

Егор посмотрел на него с недоверием. Ему всё казалось, что его хотят как-то обмануть, провести. Но пузатый мужик был прав — нагруженную тележку им не вытащить и не отвезти на ней раненного. Егор молча кивнул — давай, мол, сгружать.

Уловив согласие, мужики спихнули оставшийся груз в сторону — тяжелые железяки с глухим уханьем падали в тягучий грунт, проминая его под собой. Снова взялись вытягивать.

Наконец с раскачки телега поддалась, засевшие в глине колеса вырвались из плена, и нерадивое транспортное средство выпрямилось, вырвалось на более-менее твердую почву.

— Надо только железо обратно погрузить, — немного неуверенно сказал Егор, ожидая, что сейчас-то его и «кинут».

Но мужики молча взялись забрасывать увесистые задвижки обратно. Сторож присоединился к ним, ускорив дело. Железо, повредившее парню ноги, тоже выковыряли из грязи, с трудом приподняли над землей, забросили на плоскую спину скрипевшей от каждого нового груза телеги. Скоро всё похищенное добро вновь было готово к перевозке.

— Теперь ты, Леха, давай, садись верхом на эту вот арматурину, — с легкой ухмылкой указал молодому парню грузный.

— Ну давайте, кантуйте меня, — парень, чье лицо было всё также бледно и искажено гримасой боли, выдавил из себя скромную шутку.

Аккуратно, чтоб не задеть поврежденные голени, взяли его — один под мышки, двое других за бедра — и посадили на свободное место. Парень обнял ближайшую измазанную грязью задвижку, как родную. Егор вручил ему фонарь для освещения дороги — а сам обошел телегу сзади, чтоб толкать ее, помогая мужикам. Те уже были готовы. Потянули, напряглись — колеса сдвинулись с места и медленно поначалу покатились по грунту, проминая его и оставляя колею.

— Главное, опять не забуксовать — бросил назад грузный. Голос у него подрагивал от напряжения, — подсоби, сторож, толкай дюже!

Егор, согнувшись, уперся руками в край телеги, навалился всем своим небольшим весом — транспорт пошел шустрее, затем еще. Главное было сделано — инерция массивного груза одолена. Теперь тяжесть работала на них и заставляла телегу упрямо идти вперед. Лида, кружившаяся всё это время где-то поблизости, медленно брела за ними.

18

Втроем они тянули тележку сквозь влажную, туманную тьму. Колеса нагруженного транспорта шли по мягкому грунту туго, приходилось прикладывать немало сил, чтоб телега продолжала идти вперед. Раненный буравил темное пространство перед ними фонарем, словно прожектором. Вот, наконец, увидели они перед собой склад железа. Подкатили к его краю, туда, где была обнаружена пропажа.

— Давай сразу сгрузим, — сказал Егор, переводя дыхание.

Уставшие от работы мужики молча кивнули. Поврежденному парню помогли спуститься вновь на землю — он передвигался с оханьями и стонами. Уложили его рядом, на ковер пожухлой травы. Собака подошла и села тут же.

Мужики зашли с одного борта своей телеги.

— Просто накреним ее, чтоб всё само съехало — пояснили они свой маневр. Егор присоединился к ним.

— Взяли, давай-давай, еще чуть! — и вот железо всё устремилось вниз и попадало на землю с глухими ударами.

— Теперь давайте ко мне, так его донесем, тут близко, — сказал Егор.

Ухватили втроем сидящего на траве парня, двое под бедра, один за плечи и понесли.

— Осторожнее, мужики, осторожнее, — не переставал негромко причитать раненный.

Минута — и они у бендежки. Лида с радостным лаем устремилась в свою конуру — домой вернулась.

Егор, придерживая одной рукой бедро пострадавшего, другой отворил дверь. Внесли, положили на стулья. Внутри горел потускневший свет севшего фонаря, стоял на столе остывший чайник, лежала раскрытая книга. «Будто вечность прошла», — промелькнула у Егора мысль, когда он увидел оставленную им каморку.

— Сторож, дай воды, — ослабевшим голосом сказал раненный парень, и добавил, — пожалуйста…

Егор налили с чайника стакан воды, протянул. Парень жадно пил влагу большими глотками. По бледному худому горлу ходил напряженный кадык.

— Нужна еще вода и четыре палки какие-нибудь, промоем раны и шины наложим, — это говорил высокий мужик. Он как-то странно при этом оглядывался вокруг, словно припоминал что-то.

— Пойдемте со мной, — сказал Егор, — одних я вас тут не оставлю.

— Не доверяешь, сторож… — со злорадной какой-то ухмылкой проговорил грузный.

— Не доверяю, — спокойно ответил Егор. После того как они вместе тащили телегу, он стал воспринимать воров ровнее, но по-прежнему настороженно. Взял со стола забытый телефон, фонарь, открыл дверь на улицу. Двое мужчин вышли за ним.

— Тут, — он указал лучом света на остатки поддона, которым топили печку, — можно найти доски для шин. А вода внутри есть, дам.

— Не убирай свет, — сказал грузный и полез к древесине. Вдвоем со вторым, молчуном, они выбрали подходящие доски. Все вместе вернулись в бендежку, где в прежнем положении лежал на стульях пострадавший.

Взялись за дело. Мужики помыли руки принесенной Егором водой. Отрезали на ногах у парня испачканные джинсы до колен, бросив грязные ошметки тут же на пол. При электрическом свете багровые кровоточащие вмятины на голенях были хорошо видны. Егор заметил среди влажной красноты частицы сорванной кожи и глины, и еще что-то, слабо белеющее. «Неужели, это кость?» — подумал он и с отвращением уловил в себе подлую брезгливость.

Мужчины тем временем действовали быстро. Они промыли кипяченой водой из чайника раны, достали ремни из собственных джинсов и вытянули ремень из обрезанных штанов своего младшего сообщника. С обеих сторон от ран они туго притянули поврежденные ноги к поломанным надвое доскам, зафиксировав тем самым голени.

— Попробуй, подними ногу в бедре, — негромко сказал молодому высокий мужчина. Парень послушался, сморщив лицо в ожидании резкой боли, но гримаса быстро сменилась удивлением — нога довольно легко сгибалась. Нагрузку теперь принимали на себя доски.

— Идти не сможешь, но будет легче. Кости точно не разъедутся, — подытожил их старания высокий.

Егор молча и мрачно смотрел на всю операцию. Снова внутри его точило что-то.

— Нужно «скорую» ему вызвать… Травма серьезная. Может, открытый перелом, — наконец нерешительно сказал он.

— Да, а с палаты в камеру, как раз к нам в компанию. Нет уж, мы как-нибудь сами. Спасибо за помощь, но это уже лишнее, — отсек грузный мужик.

Егор ничего не сказал в ответ, он видел, что уговаривать их бесполезно.

— Надо двигать, — скомандовал грузный после небольшой паузы, — сторож, поможешь донести инвалида до тележки?

Егор кивнул. Они снова взяли приободрившегося молодого парня за ноги и под плечи и вынесли на улицу. Там царствовали предутренняя тишина и влажная свежесть. Темнота уже не была абсолютной, уже светлело небо, и туман вокруг превращался из пугающей густой черноты в серое скучное марево. Лида спала в своей будке и только лениво подняла голову, когда бендежку покидали люди. Потащили парня по своим же следам. Когда шли, грузный, исказившимся от напряжения голосом спросил:

— Почему не позвонил охране? В поле, я так понял, у тебя и не было мобильника. Но тут ты его сразу схватил со стола. И не набрал…

— Вас испугался, — Егор сам не знал, в шутку он это сказал, или всерьез.

Грузный в ответ зло улыбнулся, оголив желтые зубы.

— Мы не уголовники, сторож. Мы свое забираем.

Егор смолчал в ответ.

Вот и телега, рядом груда сваленного железа, покинутой ворами добычи. Усадили пострадавшего на транспортное средство, мужики взялись уже тянуть вперед. Перед тем как стартовать, грузный протянул Егору свою грубую мозолистую ладонь.

— Спасибо. Ты толковый парень, — с секунду поколебавшись, Егор всё же принял знакомое крепкое рабочее рукопожатие.

Мужик, подумав мгновение, добавил со своей злобной, оголяющей зубы улыбкой, — Басову пламенный привет, — и, махнув рукой на прощание, дернул ручку телеги. Транспорт покатил без тяжкого груза гораздо легче.

— Басову? Ты его знаешь? — Егор всё еще шел рядом с ними.

–Конечно! И его, и Серенко… знал.

— Серенко, — Егор оторопел. Он никак не ожидал услышать сейчас эту фамилию.

— В бендежке у вас их фото. Вместе они, вдвоем у нашего корпуса. Молодые еще, Серенко живой. А фотограф-то знаешь кто? Я! — и грузный снова оскалил зубы, — бывай, сторож, бывай, а лучше сваливай отсюда, из-под этих свиней буржуйских. Найди себе нормальную работу. Где что-то делают, а не чужое добро пилят. Мой тебе совет!

Егор уже не преследовал их, а только смотрел, как скрипучая немного телега медленно удаляется от него в туман. Вот стал виден лишь их силуэт, черный на сером фоне. Они всё меньше, бледнее, тише. Скоро влажная взвесь совсем скрыла их из виду. О ночных гостях напоминали лишь следы на мягком сыром грунте — и уходящая в сумрак тумана колея.

19

Вернувшись в бендежку, Егор ощутил, что его тело до предела устало и требует сна — ведь он почти не спал уже вторую ночь. Но сознание напротив, было крайне возбуждено. Слишком много новых мыслей теснилось в голове. Как разбуженный рой, они гудели внутри.

Он выдернул себя из теплого помещения, в котором его рано или поздно всё равно сморил бы сон. На улице некоторое время простоял в нерешительности, а затем направился к скрытому в тумане пятиэтажному корпусу. Подходя, он видел перед собой лишь плоское серое пятно, словно кто-то натянул на здание огромное полотно. Наконец, оно выступило из дымки — мрачная бетонная громада. Зашел в корпус. Внутри еще царил сумрак. Егор включил фонарь — его свет потускнел, аккумулятор садился.

Егор неспешно брел по пустому первому этажу, с которого сняли уже всё оборудование. Шаги отдавались едва слышным тихим эхо. Егор с удивлением прислушивался к нему, будто был тут впервые.

«Что мы здесь делаем? — спросил он себя, — мы все: я, Басов и его работяги, Паршин, грабители эти… Привязались к мертвечине. Стервятники! Тут нет ничего больше, все сгинуло, замерло, молчит. А мы все кормимся. Доедаем».

Егор поднялся на второй этаж. Здесь оборудование было еще цело. Тусклый луч фонаря выхватывал из темноты фигуры аппаратов и хитросплетения труб, чертил позади на стенах черные силуэты теней.

Егор невольно вспомнил свой сон. Как увидел корпус работающим, полным звуков, движения… жизни. Царившая вокруг мертвая тишина вдруг больно защемила сердце.

«Здесь ведь была жизнь, люди делали что-то, производили. Продукт шел дальше, катил в вагонах и цистернах по стране — а это ведь транспорт — тоже работа людям. Доставили потребителю — применили в дело. Снова работа кому-то и польза. Целая цепь была. А теперь что? Ну, пока пилят его, есть занятие — металл резать, грузить, плавить. Хотя тоже мало чести — труп разделывать. А дальше? Снимут всё железо и по домам, другую кормушку искать. Может, опять что-нибудь разделывать. Или пить, воровать, как мои „гости“. А завод? Будет обглоданный под небом стоять. Как древний вымерший город, ископаемое для потомков. Пусть изучают, как мы жили… Жили… или заживо гнили?».

Погруженный в мысли, Егор сам не заметил, как поднялся уже на последний, пятый этаж. Фонарь ощупал окружение. Вдали мелькнула пожелтевшая поверхность фанерного щита.

«Серенко, — подумал Егор, — погиб прежде завода. Не застал нашей сволочной жизни. Честно работал. В каком-то смысле успел».

Он подошел к надписи. Фонарь мигнул несколько раз и погас. Егор посмотрел в окно — в степи уже разгорался рассвет. Раскаленное алое солнце еще только краем появилось над горизонтом, но его первые лучи, как верные слуги, уже разнесли благую весть всему небу. Новый день рождался, как новый мир — чистым, радостным, молодым. Его не смущала царившая на земле погань. Он ее не боялся.

19

Егор все-таки уснул, уже когда совсем рассвело, после возвращения с последнего в своей сторожевой карьере обхода. В самом конце смены он вышел на улицу, чтобы покормить Лиду, да поболтать с ней, упрямо борясь со сном.

— Ну что, плохие мы с тобой сторожа, да, Лида? — негромко говорил он, бросая овчарке очередную коляску колбасы. Собака ловко ловила ее прямо на лету и увлеченно жевала. Такие деликатесы ей доставались редко.

— Плохие… Сердобольные больно. Ты, вон, играешь с ними, весело, да и знакомы вы, видно, давно. Я помощь медицинскую пострадавшим оказываю. А хороший сторож должен быть злым! Беспощадным! — еще один кусочек колбасы полетел собаке прямо в пасть. Егор задумался на мгновение, — и тупым, желательно, — добавил он.

Он почувствовал снова приступ сонливости, окружение медленно поплыло перед глазами, голова отяжелела, сама собой склонилась вниз. Почувствовав, что теряет сознание, Егор встряхнулся, с силой разлепил уже прикрывшиеся веки. Что-то нужно было делать, чем-то заниматься, чтобы не уснуть. Он принялся снова отрезать ломтик колбасы, хотя ее осталось и так совсем немного.

— Сторож не должен думать, что он стережет и от кого. Если начнет — беда. Хозяин — мошенник, воры — «Робин гуды». Мотивация разрушена, сторож потерян — пиши пропало. Считай, прикормили, как собаку. А потому — думать вредно!

— Точно! — гавкнула ему в ответ овчарка, — не надо думать! Надо спать! Спать! — выплевывала она из себя лающие слова. Егора почему-то не очень удивило, что с ним говорила собака.

— Спать! На работе надо спать! — продолжала свой монолог Лида. Егора вдруг затрясло откуда-то слева, с плеча. Весь мир покачнулся, слетел с оси и быстро покатился куда-то.

— На работе надо спать, а не после нее! — твердил ему улыбающийся резчик, раньше всех подошедший к бендежке. Егор смотрел на него непонимающе — кто он такой? Перевел взгляд на собаку — та вновь разучилась говорить, облизывала мокрым и шершавым языком то место на земле, куда упало в последний раз угощение. В одной руке у Егора был нож, в другой остатки колбасы.

— Решил перекусить во сне? — продолжал юморить резчик, — смотри, палец себе не отрежь.

Сознание наконец вернулось к Егору. Он нахмурился, ощутив стыд за свое глупое и смешное положение.

— Это я… — замялся он, — что-то отключился… — парень поднялся, на ноги, потянулся, услышав звонкий хруст своего позвоночника. Голова была ватная, мышцы как-то разом ослабли. К бендежке уже подходила вся бригада. «Хорошо, что хотя бы не все на смех подняли», — подумал Егор.

Мужики не спеша добирались до своей базы, здоровались со «студентом», проходили внутрь. Кто-то, как всегда тут же вываливал перед Лидой принесенные из дома угощения: кости, хрящи, подкисшие блюда. Лида, лишь раззадорившая аппетит колбасой, с радостным скулежом принимала дары.

Вот подошел Басов. Хорошо выспавшись за ночь, он излучал спокойствие и силу.

— Ну как ночка прошла? — спросил он, подойдя и пожав Егору руку, — без приключений?

— Как сказать… — слегка улыбаясь, ответил тот. Осознание того, что он теперь знает больше, чем Басов, наполнило его какой-то смутной гордостью.

— Что, опять явились гости? — утреннее спокойствие Басова пошатнулось, — а ну рассказывай. Что было? Ты их засек? Паршину доложил? Чего такой довольный, улыбаешься? — Басов был теперь даже несколько встревожен.

— Были, да. Засек, и преследовал даже. А потом… как сказать. Порешали, в общем, миром, — Егор говорил и ощущал себя словно немного пьяным, речь лилась из него раскованно, выражения выходили смелые.

— Порешали? — удивленно повторил за Егором Басов, — в каком смысле?

— В прямом. Они железо бросили, и я их отпустил. Один из них, кстати, тебя хорошо знает. Привет передал. Парень с ними был, пацан еще, ноги повредил, мы его везли, раны промыли, наложили шины… — слова вываливались из Егора одно за другим, почти бессознательно.

Басов внимательно присмотрелся к своему странному собеседнику. Егора немного покачивало на ногах, но он этого даже не замечал. Басов взял студента за плечо, остановил покачивания.

— Ты будто обдолбаный какой-то. Ты вообще спал эти две ночи?

— Мало, — честно ответил Егор, — почти нет.

— Ясно… — проговорил Басов, — пойдем чайку выпьем, — и он потянул студента в бендежку.

20

Внутри мужики уже заварили чай. Егору протянули дымящую кружку, он принял ее, отпил. Внутри разлилось живительное тепло. В голове несколько прояснилось.

Выждав немного и тоже прихлебнув чайку, Басов спросил:

— Так что, говоришь, гости меня поминали?

Услышав, что ночью к корпусу наведывались воры, негромко болтавшие друг с другом мужики умолкли, обратившись в слух.

— Да, один из них… — ответил Егор, — тот, кто снимал вас тогда с Серенко, — и Егор головой махнул в сторону висевшей на стене фотографии. На нее тут же устремились с десяток глаз.

Басов был серьезен, даже мрачен. Он негромко, одним губами, так, что никто другой не мог расслышать, произнес что-то, смутно похожее на имя. И затем уже громче снова спросил Егора:

— И про Серенко он тебе рассказал?

— Нет, о нем я сам узнал. На пятом этаже есть старый щит. На нем описан несчастный случай.

Басов закивал немного, проговорил:

— Да, Сашка…. Сашка, Сашка. Оступился… — тут он вдруг словно осознал, что слушают и смотрят уже не на студента, а на него. Встрепенулся, раскричался, стремясь скрыть смущение:

— Так, мужики, что сидим, за работу, за работу! А то уши развесили! Погнали, приступаем!

Работяги покряхтели недовольно, но бригадира послушались. Большими глотками допивали остатки чая, жадно дотягивали сигареты. Оделись, взяли инструмент, и по одному покинули бендежку. Один из последних выходивших, степенный водитель погрузчика, спросил Басова:

— Михалыч, до обеда первый этаж уже зачистим. Потом ко второму приступаем?

Басов не ответил сразу, посмотрел странным, незнакомым студенту взглядом перед собой. В нем происходила неведомая для Егора борьба. Что-то прибитое уже и притоптанное на миг восстало. Лицо его дернулось, и на мгновение Егор будто увидел на нем непривычную для всегда спокойного Басова злобу, почти ярость. Но в следующий миг бригадир уже снова полностью владел собой.

— Да, приступайте ко второму, — ответил он степенному мужику и добавил, — я через минуту подойду. Тот, не уловив странности в поведении Басова, довольно кивнул и вышел.

Они опять остались одни.

21

— Ну и что обо всем этом думаешь? — спросил Басов Егора. Студент посмотрел на него. Хотелось выдать целую тираду, речь, обличительную, пронзительную. Но он, смертельно уставший, снова придавленный навалившимся сном, только произнес глухо:

— Что нечего мне здесь делать. Исправить я это не могу. Но и участвовать не буду.

Басов слушал, едва заметно кивал.

— Увольняешься, значит.

— Увольняюсь.

— Ну, а я остаюсь. У тебя еще все впереди, а я жизнь уже прожил. Я работяга, Егор, и ничего другого я не умею. У меня есть только мои руки — ими и торгую.

— И сердце, — добавил Егор.

— Что? — не поняв возражения, спросил Басов.

— Сердце. Не как у рабочего. Как у человека.

Басов смотрел на него молча, ничего не отвечал на эти странные слова. Они выходили из Егора будто сами собой, без осознания. Да и какое могло быть осознание после двух бессонных ночей. Просто что-то отвечало внутри на вопросы. И не Басову — а самому себе.

— Ну, мне пора, — Егор засобирался.

— Что, сегодня прямо и уйдешь?

— Сегодня. Прямо сейчас поеду.

— Ну, бывай, — Басов протянул ему руку. Егор крепко, насколько хватало сил в его уставшем теле, пожал ее.

— Хорошо… — «поработали», хотел сказать Басов, но эти слова застряли у него в горле. Дальше, все время пока Егор собирал свои вещи, он молчал. Лишь когда студент уходил из бендежки, Басов наконец сказал:

— Сами виноваты. Не уберегли завод. Сердце, говоришь? А вот он и был нашим сердцем. Пока работал, дышал город. А теперь гниет. Умирает.

— Да… — только и нашелся, что сказать Егор, — плохо это…

— И что делать? Ты, молодой, знаешь?

Егор помолчал минуту, подумал.

— Нет, не знаю. Мы не лучше вас, — и добавил, — но у нас есть время. Чтоб разобраться.

Басов кивнул.

Они собрались уже выходить, как дверь распахнул молодой резчик.

— Михалыч, Паршин приехал! Злой как собака!

22

Паршин метался по бетонной площадке, периодически нагибаясь и присматриваясь к белым цифрам на аппаратах и сверяя их с замызганным печатным листом в руках.

— А, вот они! — зло и как-то радостно выкрикнул он, увидев Егора с Басовым.

Бригадир и студент молча подошли. Егор невольно весь сжался — все-таки Паршин еще был его начальником и его окрик по-прежнему имел над ним власть.

— Ну, что, хорошо выспался, студент?!

Егор, сперва оробевший внутренне, теперь даже оскорбился таким обвинением:

— Я не спал!

— Конечно спал, голубчик! У тебя под носом целая банда на автомобиле орудовала. Их взяли сегодня, всех троих!

«Как взяли?»… — едва не вырвалось у Егора. Но вслух он сказал:

— Не может быть, я всю ночь дежурил…

— Во сне. Ну ничего, дома еще отоспишься. Ты уволен!

Уши у Егора горели огнем, тяжелая после ночи голова гудела. Он не слышал уже толком, что говорит Паршин. Тот на повышенных тонах говорил о чем-то с Басовым. Внутри у парня пульсировали мысли.

«Не может быть… Они же бросили все железо, ничего не взяли… Я всё видел, я их проводил… Поживились в другом месте? Возвращались? Не может быть…».

— А я тебе говорю, парень не виноват, Иваныч! — гудел раскрасневшийся Басов, — ты какие им условия для нормальной работы создал? Ты освещение провел? Да тут глаз выколи! Для защиты дал что-то? Или им железками твоими отбиваться? Ты сам-то тут был хоть раз ночью, влез в их шкуру?! Вы только требовать и умеете, а думать, организовать толково не можете!

— Ты меня не учи! — едва не взвизгнул раскрасневшийся Паршин, — твое дело тут простое — режь, да тягай! Я тебя не рассуждать нанял, понял? Тут тебе уже не завод, а ты не мастер! Я теперь тут хозяин! Это мое железо, понял? МОЕ!

Оторопевший от последних слов Басов аж отклонился немного назад от Паршина, как от какого-то зловония.

— Ну ты и сука, Паршин… — процедил сквозь зубы Басов. Тихо, но так, чтобы стоявший напротив него «начальник» слышал.

— ЧТО?! — закричал тот, шея его напряглась, жилы набухли. Казалось, сейчас он лопнет от гнева, — ТЫ ТОЖЕ УВОЛЕН! УБИРАЙСЯ, ПШЕЛ ВОН!

Рабочие, стоявшие все это время поодаль, стали подтягиваться к месту скандала. Егор оглянулся коротко на них — и что-то внутри у него укрепилось. Он почувствовал, что не один. Взглянул на перекошенное злобой лицо Паршина — и испытал отвращение.

— Не вы меня уволили, я сам ухожу, — сказал он, — я видел тех, кто ночью приходил, и Вы хуже их. Их на обочину выбросило, они выживают. А вы — паразит, пожиратель.

— Что ты, сопляк, НЕСЕШЬ?! — начал уже кричать на него Паршин, но его резко перебил Басов.

— Уймись, Паршин. Уволены? Значит, ты уже не начальник нам. Потому нефиг орать, понял?! — бывший уже бригадир говорил не громко, но основательно. Веса его словам прибавляли несколько рабочих, еще ближе подошедших к ним, словно чуявших, что дело пахнет дракой. Снятая кем-то с цепи овчарка Лида тоже подтянулась к месту конфликта и глухо рычала, уставившись в сторону «начальника».

— Что вы, да как вы… Да я вас… — обалдевший Паршин метался выпученными под очками глазами, смотря то на Егора и Басова, то на мужиков за их спинами и скалившую зубы овчарку. Во всем ощущалась немая угроза. «Начальник» вдруг почувствовал, что потерял контроль над ситуацией, что больше не управляет людьми. Он словно завис, утратил почву под ногами. От этого внутри у него начал набухать страх. Нужно было срочно искать какую-то силу, чтобы усмирить, поставить на место этот тихий бунт. Он сделал шаг назад, затем еще один.

— Я найду на вас управу! — теперь уже без крика злобно процедил он. Развернулся и, периодически нервно оглядываясь, быстро зашагал к машине. Рывком отворил дверь, сел. Мотор взревел, и он умчался.

22

— И что теперь делать? — спросил Басова Егор. И тут же ощутил, что угадал немое вопрошание всех собравшихся вокруг них рабочих.

— Как что? Разбираем оружие и занимаем оборону. У нас пять этажей прекрасных укреплений, никакой ЧОП не возьмет. Пусть вызывают спецназ, тогда поговорим, — бригадир говорил как всегда внешне серьезно, невозмутимо. Только в окруженных морщинами глазах читалась лукавая усмешка.

— Уходить надо вам, он за ментами поехал. Скажет, вот они, сообщники его железо-грабителей, — это говорил рассудительный водитель погрузчика. Егор вспомнил его слова о том, почему он работает тут, на демонтаже оборудования.

— Надо, — согласился со вздохом Басов.

— Ты прости Михалыч, ты, конечно, наш бугор, но я сегодня утром работу терять не планировал, — продолжил водитель, — я за вас идейно и всё такое, но… сам понимаешь, — несколько мужиков, услышав эти слова, согласно закивали головами.

— Понимаю, — просто сказал Басов.

— А я тоже сваливаю! — немного возбужденно выступил молодой резчик-балагур, — рукам работу найдем, не пропадем! А на такую мразь, как этот Паршин, я пахать не намерен. Пшел он!

Несколько мужиков тоже согласно загудели, услышав эти слова.

Бригада разделилась. Примерно треть уходила вместе с Егором и Басовым. В последний раз они засели все вместе в бендежке. Выпили крепкого чая, выкурили по сигарете. Говорили мало, больше молчали. Все всё понимали про случившееся, и слова были лишними. Затем возглавляемые Басовым рабочие собрали вещи, пожали крепко руки тем, кто остался, вышли, и отправились прочь. Егор шел с ними. Овчарка Лида, так и не вернувшаяся в свою конуру, бодро бежала рядом рядом со студентом, как с уважаемым ею хозяином.

Пройдя с десяток метров Басов вдруг остановился, будто вспомнил что-то. Вернулся к бендежке торопливо, зашел в нее, словно стесняясь — это стеснение выглядело забавным и странным в исполнении вечно степенного Басова. Бывший бригадир снял со стены старое засаленное фото, годы назад сделанное ночным «грабителем» — то самое, на котором Басов вместе с живым Серенко стоят, улыбаясь и светясь рабочим здоровьем. Пробормотал что-то, взглянув на фото, сунул его в сумку — и снова к порогу, догонять бунтарскую братию. Никто из оставшихся работяг не сказал ни слова — все, словно тоже чего-то вдруг застеснявшись, сделали вид, что ничего и не видели.

Мужики уходили. От уютной, тесной бендежки. От раскинувшейся под небом бетонки, заваленной старым железом. От пятиэтажного рабочего бастиона, когда-то бурлившего трудовой суетой, а теперь немого, застывшего, завороженного злыми чарами.

Уходили к новому и странному, нашим народом крепко забытому. К далекой, неясной, потерянной, преданной. Но где-то в глубине всё еще уцелевшей, страстной и горячей — жизни. Уходили из безвременья — в будущее.

Виктор Шилин, 2021, Волгоград