Иерихонские трубы

Вместо эпиграфа:

Тех, кто не знает или позабыл, что такое иерихонские трубы, которые зазвучат по воле Стрелкова-Гиркина в рамках исполнения его мессианского подвига, знакомим с иерихонским первоисточником:

«И призвал Иисус, сын Навин, священников [Израилевых] и сказал им: несите ковчег завета; а семь священников пусть несут семь труб юбилейных пред ковчегом Господним. <...>

...и затрубили трубами. <...> ...и обрушилась [вся] стена [города] до своего основания. <...>

И предали заклятью всё, что в городе, и мужей, и жен, и молодых и старых, и волов, и овец, и ослов, — [всё] истребили мечом».

(Ветхий Завет. Книга Иисуса Навина. Глава 6)

Вначале необходимо привести фрагмент интервью экс-премьер-министра ДНР Александра Бородая от 24 ноября 2014 года интернет-изданию «Актуальные комментарии», в котором Бородай делает некоторые признания. Сразу оговорим, что поскольку Бородай в нем ругает Стрелкова, то не слова Бородая имеют здесь решающее значение, а только слова самого Стрелкова. Без слов Стрелкова всё не имеет смысла. Но сочетание слов Бородая со словами Стрелкова имеет большой смысл. Поэтому я приведу самый главный фрагмент.

«

Вопрос «Актуальных комментариев»: Сейчас активизировался Игорь Стрелков, поддерживаете ли вы с ним контакт, как можете прокомментировать его сегодняшнюю деятельность?

А. Бородай: Контакт не поддерживаю. Я довез его до границы Российской Федерации, посчитал свой моральный долг исполненным и с большим облегчением избавился от этого груза ответственности. Почему? Мне не очень радостно отвечать на этот вопрос, потому что, если мы будем говорить о полковнике Стрелкове, пусть и не всю правду, но какую-то часть этой правды, мне придется разоблачать миф, к созданию которого я тоже приложил руку в немалой степени. (А зачем? — С.К.) Тем не менее, этот миф сейчас приходится разоблачать. Не потому что меня оскорбляют его многочисленные выпады, а потому что этот миф уже вреден самой Новороссии, за которую все мы боремся, он оскорбителен для Донецкой народной республики. Стрелков занимается тем, что поливает грязью Захарченко, Пургина, Ходаковского, Антюфеева, меня и других, и весь подтекст его рассказов сводится к тому, что на самом деле Новороссия — это он, и без него ничего не происходило, и после того, как он вынужден был уйти, ничего не делается, всё разваливается. А вот если бы он был, то было бы всё хорошо, замечательно и была бы грандиозная победа. Это ложь, которая дискредитирует и существующие в реальности ДНР и ЛНР, и саму идею Новороссии.

Дело в том, что есть Игорь Иванович Стрелков — миф — и есть реальный Игорь Всеволодович Гиркин. Миф о «железном полковнике Стрелкове», рыцаре «без страха и упрека» был создан многими людьми, в том числе и мной. Недавно мы беседовали с Александром Андреевичем Прохановым (который выпустил два интервью — и с Бородаем, и со Стрелковым — С.К.), который брал у меня интервью, он говорил о том, что это тот миф, который нужен народу, и его неправильно разрушать. (Ну, это я буду еще обсуждать — С.К.)

Я бы и рад миф не трогать, но внутри этого мифа, как внутри огромного красивого мыльного пузыря, живет реальный Гиркин. Он остался не у дел, крайне этим обижен, бегает, истерит и сам же его и разрушает. Фактически он занимается реконструкцией истории этой войны. В свою пользу, естественно.

Я никоим образом не отрицаю его героизма и заслуг при обороне Славянска, оттянувшей на себя значительную массу сил противника. Потом он оставил Славянск и много других населенных пунктов, пришел в Донецк. Но в Донецке он появился в состоянии уже неполной психической адекватности. И при этом, как говорится, «весь в образе». Он явно рассчитывал на статус эдакого «военного диктатора ДНР» и был сильно разочарован тем, что его претензии не встречают понимания.

Правда, попытки узурпировать эту власть были довольно робкими и непоследовательными, но при этом всё же приходилось их купировать, в том числе и мне. (Значит, попытки узурпации власти были? — С.К.) Я делал это до крайности деликатно, по-дружески, стараясь беречь его психику. Мой заместитель, первый вице-премьер ДНР Владимир Антюфеев, делал это в более жестких формах, чем вызвал крайнюю нелюбовь Игоря. Я, помнится, тогда ворчал, что моя должность — не премьер-министр ДНР, а главный психиатр ДНР, что, конечно, потом Стрелкову донесло его окружение, и это стало одним из поводов для последующей, уже московской, нелюбви ко мне.

В этих попытках захвата власти многие в России увидят положительный момент, мол, это и хорошо — такой герой, святой человек взял бы власть в ДНР. Они просто не знают, что если у него эта власть была бы, то ДНР, а вместе с ней, вероятно, и ЛНР в конце июля просто перестали бы существовать (подчеркнуто мною — С.К.). И мы бы сейчас не говорили о Новороссии — плохо там или хорошо. Не было бы предмета разговора. Дело в том, что страдающий «синдромом окруженца» Игорь Гиркин отдал приказ о полном отходе всех подчиняющихся ему войск в Российскую Федерацию».

(Это говорит тот, кто был премьером ДНР — С.К.).

Вопрос: Что же стало с этим приказом? И какой был смысл вывода войск на территорию РФ?

А. Бородай: Приказ был отменен Владимиром Антюфеевым. Этот человек спас тогда Донецкую народную республику. Моей заслуги в этом нет, я 25 июля покинул территорию ДНР — отбыл в Москву на консультации — и вернулся в первых числах августа. А логика приказа была простая: спасайся, кто может. Военное положение было объективно тяжелое, но принимать такое решение было явно преждевременно.

»

Итак, еще раз: я приехал в Донецк 4 июля, а 5-го это всё произошло. Бородай находился в Москве. Потом Бородай вернулся в Донецк и назвал меня укрмашиной за то, что я остановил планировавшуюся Стрелковым и другими зачистку Ходаковского, Захарченко и других, концентрацию власти в руках Стрелкова и ускоренный увод Стрелковым войск ополчения, которые он все хотел себе подчинить, с территории ДНР на территорию Российской Федерации.

Об этом говорит Бородай. А также о том, что, когда Стрелков понял, что всех ополченцев себе подчинить он не сможет, он захотел увести хотя бы своих ополченцев. Вот что я тогда остановил. И за то, что я это остановил, Бородай тогда назвал меня укрмашиной. Это первое.

И второе. А АТО, которую хотел провести Бородай и которая неминуемо стала бы кровавой распрей между частями ополчения, подчиненными Безлеру, Ходаковскому, Захарченко и другим?.. Эта АТО не была бы такой же бойней во славу победы бандеровцев?

Но продолжим.

«

А. Бородай: Когда мы с Игорем (то есть со Стрелковым — С.К.) вместе ездили на операцию по взятию Мариновки, под утро перед штурмом мы говорили наедине, и он мне сказал одну простую вещь: «Я сделал так много, что моя главная задача — просто выжить, сделать так, чтобы я мог выйти в Россию и получить всё, что я заслужил».

Как вы понимаете, желание выжить любой ценой не очень соответствует должности человека, который командует войсками и отвечает за оборону. Стрелков хотел уйти не один, ему нужно было уйти со всем войском. Тогда бы получилось, что он не бежал, а просто в очередной раз «героически отступил». Он тогда жаловался, что ему не подчиняется командир «Востока» Александр Ходаковский. Ходаковский действительно Стрелкову не подчинялся и старался не посещать совещания штаба по одной простой причине, которую он мне озвучил при личном разговоре: «А вдруг этот человек отдаст мне приказ, который я не смогу выполнить?» В случае с приказом по выходу из Донецка было бы именно так.

Я знаю, что общественное мнение в России считает, что Ходаковский чуть ли не ахметовский выкормыш, а Гиркин — это святой герой, но реальная ситуация показывает какие-то другие грани событий. И внутри Министерства обороны ДНР возникло двоевластие, неформальный параллельный совет командиров, который часто пересматривал приказы полковника Стрелкова.

В какой-то момент стало понятно, что надломился противник, а не мы, и военная ситуация стала меняться в нашу пользу. (Ишь ты, «стало понятно»! Ну это пусть он мне-то не рассказывает, как это «стало понятно», кем, когда, за счет чего, с какими последствиями — С.К.) Тогда Стрелков перехотел уходить, он мне пенял, мол, зачем ты меня выводишь, ты хочешь сделать из меня «генерала отступления», а я хочу запомниться «генералом наступления», но было уже не до того, чтобы он мог получить какие-то лавры.

»

Что значит «не до того»? Нельзя ли расшифровать эту богатую и не вполне прозрачную образность?

«А.Бородай: На самом деле, всё это весьма грустно. Я понимаю, что, когда вся эта история будет транслирована широкой публике, меня обвинят в том, что я такой завистливый, такая мерзкая сволочь, что полковник Стрелков великий, красивый, могучий, но я каждое свое сказанное слово могу доказать, кроме тех, что были сказаны в приватных беседах. Но мне всё же кажется, что у Игоря хватит достоинства, чтобы их не отрицать».

Еще раз — это «Актуальные комментарии», 24 ноября 2014 года.

Есть еще интервью Бородая Проханову. У него там хватает ума это всё не затрагивать. Проханов делает два интервью, в которых обменов ударами как бы нет, но на самом деле они есть. Но главное, я повторяю, не в обменах ударами. Всё это было бы чуть-чуть сдвигающим ситуацию в сторону выяснения правды, но не более того, если бы не само интервью или беседа Проханова со Стрелковым.

Если бы этой беседы не было, можно было бы сказать, что Бородай встал на путь несправедливого оговора великого Стрелкова. Но поскольку, как это выяснится после прочтения диалога Проханова и Стрелкова, сам Стрелков встал на путь самовосхваляющего «самооговора», то сообщаемая Бородаем информация приобретает особую ценность, которой сама по себе эта информация не имела бы.

Анализируя текст беседы А. Проханова с И. Стрелковым, напечатанный в газете «Завтра» 19 ноября 2014 года и названный «Кто ты, «Стрелок»?», я намерен соблюсти предельную уважительность по отношению к Александру Андреевичу Проханову. И я реализую это намерение, продиктованное несколькими причинами.

Во-первых, меня связывают с Прохановым долгие и устойчивые отношения, которые не могли омрачить никакие временные разногласия.

Во-вторых, я твердо убежден, что у Проханова есть свои основания для того, чтобы вести со Стрелковым беседу именно так, как он ее ведет.

В-третьих, я считаю, что именно этот текст, порожденный талантами Проханова-собеседника, действительно подводит черту под всеми разговорами о Стрелкове. Потому что Стрелков наконец-то сам всё рассказал. И рассказал он это именно Проханову. Никому другому он бы всё так не рассказал. Так что у Александра Андреевича есть историческая заслуга в деле развенчания стрелковского мифа. И я, и многие другие должны быть ему за это искренне благодарны.

Говоря о том, что Проханов развенчивает стрелковский миф, я вовсе не утверждаю, что таково намерение Александра Андреевича, скрываемое им от Стрелкова. Я считаю, что Проханов намного крупнее, чем те, кто занимается подобного рода двойной бухгалтерией в ходе интервью с доверчивыми собеседниками.

Проханов не занимается провокацией. Он искренне убежден в том, что делает крайне важное дело, спасая миф о Стрелкове. И что это нужно стране, народу, конструктивной элите и так далее.

За долгие годы знакомства с Прохановым я убедился, что Проханов является совершенно самостоятельным действующим лицом. И что никто ничего Проханову не диктует, кроме его собственных представлений о том, что необходимо.

Так что никто не заказывал Проханову разоблачительного интервью со Стрелковым. И никакого двойного смысла в этом интервью не было. Было другое.

Проханов свято верит, что он должен отстоять стрелковский миф. И весь его эмоциональный, художественный потенциал искренне мобилизован личностью на отстаивание этого мифа. Но Проханов-аналитик, Проханов-политик, Проханов — бывший технарь и мыслящий человек каждую секунду беседы со Стрелковым испытывает отвращение от дикости всего, изрекаемого его собеседником. Поскольку Проханов-художник сильнее, то он вытесняет всё это отвращение. Но поскольку отвращение существует, то оно возвращается в текст беседы в превращенных формах. Я знаю это свойство таланта Проханова. И много раз обращал внимание на то, что именно это свойство порождает.

Например, есть абсолютно серьезный текст «Трагедия централизма», который создал Проханова как политического журналиста высшего класса. В этом тексте эмоциональная и художественная сторона личности Проханова находится в полной гармонии с рациональной стороной той же личности. Проханову очень нужно высказаться, и он высказывается — всем собой — достаточно сухо и при этом страстно.

А когда две части личности Проханова разорваны, то рождаются другие тексты, и я всегда привожу всем, в том числе и самому Александру Андреевичу, самый яркий из них. 90-е годы. Проханов испытывает глубокое отвращение к Думе, в которой есть сильная коммунистическая фракция, и дружит с Зюгановым, считая, что он Зюганова должен отстаивать. В результате рождается такой текст: «Дума, стреноженная, посаженная на цепь, бьется головой о дубовые стены стойла».

Проханов не хотел ничего плохого сказать о Думе. Он хотел сказать всё хорошее. Но он осуществляет над собой определенное насилие. Однако прохановская сущность, сопротивляясь этому насилию, которое, подчеркну еще раз, осуществляет не какое-то ведомство, что-то диктующее Александру Андреевичу, а сам же Проханов, диктуя нечто себе, выдает то, что она выдает. Насилуя себя, Проханов нечто загоняет в подсознание. А загнанное вырывается оттуда в виде перлов.

Так всё обстоит с Прохановым. Но в данной беседе важнее всего, конечно, Стрелков. И анализировать я буду, прежде всего, его высказывания.

Конечно же, я не могу при этом совсем не обсуждать участие Проханова в диалоге. Тем более что, по мне, так оно имеет решающее значение. Но оговорив то, что я уже оговорил, я могу в предельной степени сосредоточиться на Стрелкове.

Разговор Проханова и Стрелкова начинается с обсуждения вопроса, кто из участников разговора в скольких войнах участвовал. Сразу же бросается в глаза, что при этом не говорится, в виде кого участвовал. И не определяется, что значит «участвовал».

Например, я приезжаю как журналист и освещаю события. Или я приезжаю, чтобы написать роман. Или я приезжаю как почетный гость. Или я, как Клавдия Шульженко, приезжаю, чтобы спеть воинам великой Советской Армии «Синенький скромный платочек» и другие любимые ими песни. Это, между прочим, очень важное дело. Но оно не превращает ни журналиста, ни писателя, ни певицу в субъектов, дающих оценку ходу военных кампаний, природе конфликтов, эти кампании породивших, и так далее. Это не превращает данных свидетелей происходившего ни в политических советников, ни в военных советников, ни в участников боевых действий.

Но даже если ты и являешься участником боевых действий в качестве, например, командира небольшого повстанческого отряда или рядового члена этого отряда, твои возможности в оценке происходящего, согласитесь, невелики. У тебя могут быть интересные наблюдения. Если ты человек с определенной живостью мысли, то ты эти наблюдения можешь как-то интерпретировать. Но ты, говорю условно, замкомроты, а не Жуков или Рокоссовский. И даже не начальник штаба армии.

К сожалению, нынешний общественный климат постоянно стирает грани, приводит к недоопределению ролевых функций, компетенций и всего остального. В результате я читаю следующие строки:

Игорь Стрелков: «Когда распалась Югославия и начался парад суверенитетов республик Сербии, несколько регионов не захотели уходить в мусульманскую Хорватскую федерацию и подняли восстание».

Перед этим говорится, что события описывает участник боснийской войны. Что он описывает? И что думают об этом тексте профессионалы, отвечающие за то, чтобы вышел качественный текст?

Что думает тот, кто следит за ходом моих мыслей? Какие у него на данном этапе развития мысли возникают вопросы, соображения, сомнения и так далее?

Может быть, в современном российском обществе уже ни у кого не возникает никаких вопросов по этому поводу? Тогда я задам наводящие вопросы. Как вы считаете — специалисты по ведению войн, специалисты по Балканской войне, студенты соответствующих факультетов, специализирующиеся хотя бы на политологии (а также истории и так далее), — были ли в Сербии какие-либо республики и мог ли быть «парад суверенитетов» республик Сербии? Существовала ли Хорватская федерация и является ли Хорватия мусульманской?

Хорватия — это территория, на которой доминирует вовсе не ислам, а католицизм. И этим данная территория отличается от Сербии и Черногории. А значительная часть мусульманского населения была и есть в Боснии. И там, действительно, были крупные сербские анклавы. И эти анклавы не хотели входить в государство, где большая часть населения исповедует ислам и католицизм. Значит, мы все-таки говорим не о Хорватской федерации, а о Боснии? Тем более что война перед этим названа боснийской. На самом деле, после распада Югославии была война всех против всех. В ней сербы воевали в союзе с хорватами против босняков и против хорватов вместе с босняками. В ней одни хорваты, желающие присоединения территорий Боснии и Герцеговины к Хорватии, резали других хорватов, а также многочисленных членов смешанных (в том числе хорватских) семей, такого присоединения не желавших и являвшихся патриотами Боснии и Герцеговины.

Мартынова М. Ю. Балканский кризис: народы и политика:

«Летом 1992 г. на юге БиГ происходили ожесточенные столкновения между хорватскими войсками и хорватами — сторонниками самопровозглашенной республики Герцег-Босна».

Ионов А. А. Очерки военной истории конфликта в Югославии (1991­­–1995):

«В августе 1992 г. боевики Хорватского Вече Обороны из засады убили лидера Хорватского Вооруженного Союза и 8 офицеров его штаба. <...>

Во второй половине сентября 1993 г. ассамблея в Великой Кладуше провозгласила создание «Автономной Области Западная Босния», а 27 сентября Фикрет Абдич был избран ее главой. Между мусульманскими армиями Изетбеговича и Абдича вспыхнули бои.

В августе 1994 г. мусульманские войска Изетбеговича заняли Велику Кладушу и уничтожили АО Западная Босния, изгнав более 40 тыс. мусульман-автономистов в Сербскую Краину».

«Мусульманская хорватская федерация» — это гибрид, возникший в сознании Стрелкова, но не существовавший в реальности. В реальности были безуспешные попытки создать такую мусульмано-хорватскую федерацию против сербов.

И понятно было, почему эти попытки провалились. Потому что хорватов и мусульман разделяло даже большее, чем хорватов и сербов. И объединиться против общего сербского врага они могли только на короткое время и не в полном объеме. Но даже мусульмано-хорватская федерация не была мусульманской Хорватской федерацией. Потому что в Хорватии мусульман почти нет. Повторяем, были попытки создать в Боснии и Герцеговине союз проживающих в Боснии мусульман (довольно большая группа боснийского населения) и проживающих в Боснии хорватов (гораздо меньшая группа боснийского населения).

Ионов А. А. Очерки военной истории конфликта в Югославии (1991–1995):

«К началу 1994 г. линия фронта между хорватскими и мусульманскими войсками в основном стабилизировалась: у обеих сторон не было сил для решающих наступлений.

18 марта 1994 г. в Вашингтоне по настоянию США было подписано соглашение об объединении Герцег-Босны и мусульманской Боснии в Федерацию Боснии и Герцеговины. Однако, например, 111- й Домобранский хорватский полк, который вместе с сербскими войсками вел осаду Маглая, продолжал пропускать сербские части для нападения на Маглай, страшно раздражая мусульман. Тяжелые отношения с перестрелками между мусульманами и хорватами сохранялись в Горни Вакуфе».

Мартынова М. Ю. Балканский кризис: народы и политика:

«Даже в 1995 г. не оказалось возможным сформировать общую военную структуру Федерации. По свидетельствам наблюдателей в Мостаре в сентябре 1995 г., взаимоотношения хорватов и мусульман «никогда не были столь плохими со времен начала междоусобного конфликта».

Создать «мирную» Федерацию Боснии и Герцеговины (мусульмано-хорватскую федерацию) удалось только после окончания боснийской войны, на основе подписанных 21 ноября 1995 г. в США «дейтонских соглашений».

Стрелков говорит: «Это моя пятая война. Были две чеченские, Приднестровье и Босния».

Мы еще когда-нибудь обсудим, что именно делал Стрелков в Боснии. До этого обсуждения будем считать, что Стрелков в Боснии честно функционировал в виде солдата удачи, воевавшего на стороне каких-то сербов. Но одно дело — солдат удачи, а другое дело — военачальник, ориентирующийся в политике, или политик, ориентирующийся в военном деле. К сожалению, есть разновидность солдат удачи, а также офицеров удачи, которым кажется, что они уже готовы быть ориентирующимися в политике военачальниками. А потом перейти в разряд политиков, выдвинутых военной средой. Но удачными такие метаморфозы бывают достаточно редко. А желающих стать Бонапартами — до и больше. Как было сказано в пьесе «Интервенция», «улицы полны Бонапартов». Имеются в виду псевдо-Бонапарты.

Трагедия вновь создаваемого государства, в котором роль солдат и офицеров удачи неизмеримо возрастает, именно в том, что эти солдаты и офицеры удачи начинают лезть не в свое дело и применять в деле военно-государственного строительства или даже военного стратегического управления, всегда плотнейшим образом связанного с политикой, навыки солдат и офицеров удачи.

Это напоминает известный анекдот, в котором журналист спрашивает спортсмена: «Из какой страны вы приехали?» Спортсмен говорит: «Ну, из этой, как её... (смотрит на этикетку на пиджаке) Швеции!».

Но это спортсмен. И его можно понять. Он приехал на тренировочную базу, там отпахал «от... и до...». Выступил в соревнованиях, в измочаленном состоянии быстренько сунулся в какой-то магазин, что-то купил и уехал. И кто его будет упрекать? Но он же не становится ни шведским политиком, ни представителем какой-нибудь шведской элиты, включая военную, ни даже крупным шведским общественником, определяющим судьбу национального спорта.

Дорогие участники разного рода конфликтов! Мы очень высоко ценим ваш вклад в поддержку здоровых сил, на стороне которых вы выступаете. Но мы вас очень просим — оцените рамки своей компетенции и не выходите за них. Не выдавайте желаемое за действительное. Не берите на себя того, что вы не можете взять. И лучшим примером правильного поведения в этих ситуациях являются визиты Иосифа Давыдовича Кобзона. Который духоподъемно поет, зная, что он умеет это делать, встречается с публикой. Но не начинает заниматься тем, в чем он не вполне разбирается. А ведь мог бы — человек он очень неглупый, достаточно опытный, побывавший в политике. Но потому он и ведет себя по-другому, что в политике побывал и сохранил чувство ответственности, понимание того, насколько важно не выходить за рамки и так далее.

Стрелков вышел за рамки и даже не понял этого. И все остальные не поняли, чем это чревато. Хотя, казалось бы, на какой-то момент Александр Андреевич понял. Потому что расценивал отставку Стрелкова и Бородая именно как следствие того, что их компетенция не соответствовала той роли, которую они начали исполнять. Скажут: «не боги горшки обжигают». И это верно. Но, согласитесь, верно и то, что горшки обжигают гончары.

Наполеон Бонапарт, на которого все Стрелковы всегда хотят походить, ездил в карете на большие расстояния. Карета была не очень удобной. На коленях Бонапарт держал стопку книг. Карету трясло, и эта стопка ударялась о его тело, что привело потом к тяжелым заболеваниям. Это общеизвестно. Попробуйте читать в карете, которую трясет, на протяжении, к примеру, 12 часов... Это ведь не современный автомобиль. Но Наполеон не мог не читать, причем всё время. Потому что он сознавал свою ответственность перед историей. Понимал, что он должен соответствовать той роли, на которую его история выдвинула. Он понимал также и то, что будет, если он окажется не соответствующим этой роли. Что случится с теми, кого сейчас назвали бы его командой. Что случится со страной. У Наполеона хватило ума увидеть несоответствие, хватило нравственности ужаснуться несоответствию. И хватило воли, чтобы преодолевать несоответствие. А главное, у него хватило серьезности. Что в нем отсутствовало полностью — так это легкомыслие.

Всё, что говорит Стрелков, и не он один, пронизано легкомыслием и безответственностью. Всё определяется словом «подумаешь». Подумаешь, приехал... Подумаешь, возглавил... Подумаешь, наворотил... Подумаешь, свалил... Мозг Стрелкова не вбирает в себя всего того, что рождает ужасающую ответственность за нахождение в ключевой точке мировой истории. Энергия этой истории не входит в человеческое естество. Потому что в этом естестве каналы, по которым эта энергия должна входить, давным-давно закупорены. Сообразно этому всё и происходит.

Сам Стрелков в своем интервью уподобляет себя Денису Давыдову. Ну и что? Денису Давыдову пришло бы в голову планировать и осуществлять действия, формирующие новый исторический ландшафт? Если бы на его долю выпала такая необходимость, то, возможно, каналы, через которые проходит историческая энергия, открылись бы. Он бы изменился и смог что-то сделать. Что и называется чудом трансформации под давлением истории.

Со Стрелковым это чудо не произошло. В романе «Живые и мертвые» Симонова описан лейтенант, который волею судеб и быстрых социальных трансформаций стал командовать авиацией округа. Авиация была разгромлена. Лейтенант (он же — генерал, командующий авиацией округа) успел поднять самолет и сбить еще одного мессера. После чего он выпрыгнул с парашютом, сломал позвоночник и, лежа на земле, ждал прихода немцев, надеясь еще раз выстрелить в них и застрелить себя. В этот момент у него запоздало открылись эти самые каналы. Он почувствовал историческую ответственность и проклинал себя за то, что стал генералом, в сущности оставаясь старшим лейтенантом.

Тут главное слово — «в сущности». Стрелков говорит с Прохановым и не ощущает никакой исторической ответственности за то, что он занял место, вцепился в него, вытворял бог знает что, в сущности оставаясь тем, кто требованиям этого места катастрофическим образом не отвечает ни с какой точки зрения.

Вот в чем урок стрелковщины. Обсудите этот урок, никого не оскорбляя особенно, но при этом говоря правду в глаза — и общество извлечет из урока то, что необходимо. Но если вы пропустите этот урок, даже не заметив трагизма произошедшего, любая беседа с провалившимся на уроке учеником неизбежно приобретет фарсовый характер. При этом фарсовость самой беседы будет сочетаться с трагизмом контекста. Под контекстом я здесь имею в виду пролитую кровь, потерянные территории, упущенные исторические возможности и так далее. Контекст не превратит фарс даже в трагифарс. Он только усилит фарсовость.

Вот тот тип осмысления неких несоответствий, который я предлагаю в качестве методологического ключа к пониманию случившегося.

Кто-то может сказать, что я цепляюсь к мелочам.

Во-первых, прошу набраться терпения и увидеть, что этих мелочей так много и они носят такой вопиющий характер, что без их анализа вообще ничего нельзя понять. Что имеет место, если использовать музыкальный термин, крещендо этих, знаете ли, мелочей.

Во-вторых, Чехов, человек и гениальный, и мудрый (что не одно и то же), настаивал на том, что мир гибнет из-за мелочей.

В-третьих, все мы наблюдали, как из-за стрелковских мелочей мир чуть было не погиб.

А потому давайте хотя бы в память павших и искалеченных проникнемся серьезностью и ответственностью случившегося. И начнем с деликатного отношения к таким мелочам, как ролевые функции. Начав же с этого, перестанем жонглировать цифрами (у меня это такая-то война, а у меня это такая-то) и честно скажем себе, кем были на таких-то войнах, какие вопросы решали, что находилось в рамках и за рамками компетенции.

В Приднестровье я оказался в составе делегации, состоявшей из патриотических мыслителей и просто патриотов. Члены этой делегации своим приездом подняли дух приднестровцев, честь им за это и хвала. Но, к моему глубокому сожалению, никто из членов делегации не понял тогда, что необходимо немедленно определенным образом ставить вопрос в Верховном Совете. И что если с этим опоздать хотя бы на неделю, то Приднестровье накроется. А в отрыве от этого политического действия все операции по подъему духа, мягко говоря, недорого стоили. Члены делегации предвкушали главный, пиковый момент своей поездки. Они хотели по одному выйти на мост и погулять под пулями молдавских снайперов. Гулять под пулями снайперов невозможно. Под ними можно ползать, имея определенные навыки и определенным образом укрываясь. А гулять под пулями снайперов можно только в случае, если снайперы участвуют в представлении, суть которого состоит в том, чтобы не попасть в тех, кто гуляет. В лучшем случае такие действия называются гусарскими. Но это тогда, когда по тебе палят не снайперы, а обычные солдаты. А ты прогуливаешься по брустверу. В случае снайперов это даже не гусарство, а либо-либо... Что именно «либо», даже говорить не хочется... Прошло уже больше 20 лет. Тогда удалось повернуть процессы в Верховном Совете привезя туда простых женщин, устроив несколько типов акций — от встреч с руководителями Верховного Совета до выставок и мини-демонстраций внутри Верховного Совета. В итоге помощь Приднестровью была оказана.

Вспоминая это, я задним числом понимаю, что большинство из членов делегации ощущало себя абсолютно не адекватными задаче изменения хода политического процесса. Они рассуждали по принципу: где я, а где этот политический процесс? Они готовы были выйти на мост. И им это даже нравилось. Потому что это подымало их в собственных глазах, и это было адекватно тому человеческому потенциалу, которым они располагали. А поворот политического процесса — это было не про них. И историческая энергия, пронизывавшая пространство, не открыла в них каналы исторической ответственности, а, наоборот, мобилизовала легкомыслие. Как, между прочим, всегда бывает. Потому что либо мобилизуется ответственность, и ты сущностно меняешься. Либо ты сущностно остаешься тем же. И тогда ты кидаешься в самолет или хватаешь автомат и бежишь, и стреляешь по немцам — вместо того, чтобы управлять штабом: штабом армии, которая тебе вверена, или военно-политическим штабом — это уж как распорядится история.

Я обращаю внимание на то, как в тексте — ведь мы сейчас обсуждаем именно текст — вдруг начинает просвечивать что-то сущностное. Начинается с небольшого патетического сгущения красок (такая-то по счету кампания, такая-то), и не оговаривается всё, что связано с компетенцией: был в такой-то роли, об этом могу судить профессионально, а об этом не могу. Дальше начинается путаница в том, какие субъекты между собой конфликтовали в ходе той войны, на которой ты был. И это понятно. Потому что если ты на ней был рядовым солдатом удачи или организатором снабжения небольшого повстанческого отряда, то какая разница, как именно называется страна и кто там с кем конфликтует? Это не по твоей части.

Кстати, у Стрелкова балканская тема не сводится к отдельному высказыванию, в которое могла вкрасться элементарная опечатка. Стрелков проводит параллель между тогдашней ситуацией в Югославии и нынешней ситуацией на Юго-Востоке Украины. Он утверждает, что тогда сербские восставшие регионы, не хотевшие оказаться в чужой стране, подавлялись вооруженной силой мусульман и хорватов. Да, иногда мусульмане и хорваты действовали вместе. А иногда всё происходило по-другому. Но не в этом главное.

Главное — в том, что спасая сербов от этого подавления, к ним на помощь пришла Югославская народная армия (ЮНА). Но эта армия, как утверждает Стрелков, была остановлена в трех точках. Под Сараево (где мусульмане действительно были и резали сербов), под Вуковаром (который находится не в Боснии, а в Хорватии, и где сербы резали хорватов), и под Дубровником (который тоже находится не в Боснии, а в Хорватии, где мусульман заведомо не было, который был сильно разбомблен войсками ЮНА, — просто помню результаты этих бомбардировок — и так далее).

Большой энциклопедический словарь:

Вуковар — город в восточной части Хорватии на реке Дунай.

Дубровник — город в Южной части Хорватии на побережье Адриатического моря.

Елена Гуськова. История югославского кризиса (1990–2000):

...Бои сербской армии за Вуковар шли с 3 сентября до 18 ноября 1991 г.

...Осада Дубровника сербской армией длилась с октября до конца 1991 г.

Далее Стрелков утверждает, явно конструируя на пустом месте и с далеко идущими целями параллель между Югославией и Донбассом, что в этих точках ЮНА остановилась потому, что была угроза ввести войска НАТО, если ЮНА не остановится. И что армию вывели, оставив вооружение сербам.

Стоп. Если сербам оставили очень много вооружения, и они фактически составляли ну уж никак не критическое меньшинство населения анализируемых регионов, то почему сербам в отсутствии поддержки их противников со стороны НАТО было не победить этих противников?

Численность населения позволяет победить. Количество оружия позволяет победить. Вмешательства НАТО пока нет. Ради того, чтобы его не было, ЮНА и отходит. Так в чем дело? Задавая этот вопрос, я всячески подчеркиваю, что мои симпатии (да и не только симпатии) постоянно находились и находятся на стороне сербов.

Итак, обратим внимание на то, что та балканская ситуация искусственно запараллеливается Стрелковым с нынешней ситуацией на Юго-Востоке. И что, осуществив такое запараллеливание, Стрелков далее говорит: «Дай бог, чтобы ситуация на Юго-Востоке не развивалась так, как развивалась ситуация, с которой я провожу параллель». (Я здесь чуть-чуть корректирую фразу Стрелкова, чтобы она была литературной и внятной.)

Потому что, говорит Стрелков далее, когда ЮНА вышла, сербы (внимание!) не смогли организоваться. Вот вам и определенная философия в чистом виде, излагаемая солдатом удачи. Поскольку сербы «не могли организоваться» (с чего бы это, собственно? и откуда ЮНА может знать, уходя, что они не смогут организоваться?), надо было допустить ввод НАТО. И вступить в кровавое сражение с войсками НАТО. То есть действительно противопоставить сравнительно малочисленной и маломощной югославской армии всю военную мощь объединенного Запада.

Совершенно очевидно, каковы бы были последствия такого развития событий. Тогдашняя Россия никогда бы в это не включилась. Сербский народ был совершенно не готов к таким испытаниям. Сербская элита их не хотела.

Так значит, надо было сделать так, чтобы сербы сумели организоваться. И этим превратить неминуемое поражение — в победу, а тупое лобовое столкновение — в гибкую многомерную войну. Но этого, видите ли, нельзя было сделать тогда, на Балканах. А поскольку вся балканская тема нужна только для того, чтобы обсуждать Донбасс, то этого, видите ли, нельзя сделать и сейчас.

Вот тут уже мы сталкиваемся не с небрежностями, а с политической философией.

Есть народ. У этого народа есть оружие. Но он «не может организоваться» и потому терпит поражение.

Но в том, что он терпит поражение (еще раз обращаю внимание — он терпит его не потому, что ему противостоит несопоставимо более сильный противник, а потому, что он «не может организоваться»), виноват не народ, а ЮНА (читай — Российская Федерация). Которая где-то там почему-то остановилась. И ясно, почему. Потому что ее припугнули и она поджала хвост... Задним числом очевидно, что в случае России это было совсем не так. Любой компетентный эксперт знает, что дело было совсем не в том, что кого-то чем-то припугнули. Но я здесь пока что обсуждаю не реальность, а политическую фантазию (она же псевдомодель), сооруженную солдатом удачи и силою обстоятельств чуть было не превращенную в реальный политический фактор.

В нашем случае это всё выглядит так.

Есть 7 миллионов жителей Донбасса, желающих сражаться за свою свободу против бандеровцев, ущемляющих их фундаментальные и ужасно для них важные права. В том числе, и право на общую с Россией судьбу, на специфическую украинскую русскость, на русский язык и многое другое.

Этот народ восстает. Ему дают оружие. Причем в количестве, вполне достаточном для сопротивления. Но он «не может организоваться». И потому терпит поражение.

Еще раз обращаю внимание. Он терпит поражение не потому, что на него навалился несопоставимый по силе противник. Он терпит поражение потому, что он не способен организоваться. А почему он не способен организоваться? У него плохая генетика или плохие лидеры? Ведь не все народы не способны самоорганизоваться.

В Карабахе армяне самоорганизовались и, будучи в меньшинстве, отстояли то, что считали ценным.

В Абхазии, в Осетии, в Приднестровье — организовывались и отстаивали.

На Кипре то же самое. И мало ли еще где. Вся история новообразованных государств, сформировавшихся в ХХ веке, да и ранее тоже, — это история народов, которые сумели самоорганизоваться.

Так почему же в данном случае не бросить все силы на то, чтобы самоорганизоваться и победить? Почему заведомо надо предрекать, что самоорганизация невозможна? Программировать народ на несостоятельность?

Подчеркну еще раз — возмутительно, когда эти народы раздавливает немыслимо превосходящая их мощью супердержава. Например, США. Или Британская империя, раздавившая маленькое государство буров в начале ХХ века (помните? — «Трансвааль, Трансвааль, страна моя, ты вся горишь в огне!»). Если бы войска НАТО вторглись на территорию Донбасса, то надо было бы отвечать всей мощью Российских Вооруженных Сил. Но историческая ответственность не в том, чтобы это допустить, а в том, чтобы избежать такого вторжения и при этом выиграть.

Кстати, в итоге буры довольно быстро освободились. И не только они. Даже когда маленький народ сопротивляется несопоставимо большей силе, но сопротивляется яростно и продуманно, сила терпит в итоге поражение. Потому что на стороне ее противника правда. И всё то, что эта правда порождает.

Если у народа есть ценности, которые он по-настоящему хочет отстаивать, то он в итоге самоорганизуется. И оружие добудет. А уж если ему это оружие оставили... И если нет суперсильного противника, про которого можно сказать «против лома нет приема», тогда и подавно.

Проханов понимает, что Стрелков говорит что-то не то. И быстро переводит разговор на другую тему.

Проханов: «Но там фактор насилия. Натовские войска и контингенты, начались бомбежки...»

То есть Проханов говорит о том, что «там» включилась супердержава под названием США. И пообещала (это я скромно развиваю мысль Александра Андреевича) вбомбить сербов в Средневековье. Начались варварские бомбардировки, осуществляемые в отсутствие адекватной противовоздушной обороны. Элита страны, да и народ тоже, не захотели вести очень высокоиздержечную войну. Хотя, конечно, могли. Когда был введен сухопутный контингент НАТО, ЮНА могла нанести этому контингенту неприемлемый ущерб.

Короче, сербы тогда сделали такой выбор, который им продиктовали их приоритеты и ценности. Угроза того, что тебя вбомбят в Средневековье, для данного народа оказалась избыточной. Вовсе не осуждаю народ. Говорю о том, что всё случилось по его воле. И в условиях колоссального несоответствия его сил силам объединенных сверхдержав.

А в Афганистане всё имело место — и бомбардировки, и несоответствие сил. Только вот народ был настроен иначе. И не очень боялся, что его вбомбят в Средневековье. Потому что, по большому счету, он оттуда никогда не выходил.

Но вернемся к тексту беседы Проханова и Стрелкова.

Проханов, как я уже сказал, поняв, что Стрелков с Балканами тащит куда-то совсем не туда, резко меняет тему. И Стрелков не успевает развить до конца свою псевдомодель, она же — фантазия. Но в дальнейшем Проханову не удается уберечь Стрелкова от полного развития собственных построений. Что и приводит к неким абсолютно убийственным результатам.

Будучи уведенным Прохановым от балканской темы, Стрелков начинает рассказывать, как развивалась славянская эпопея. Рассказывает о том, как вначале все было «низкоинтенсивно», как потом интенсивность начала понемногу нарастать с украинской стороны. И как потом украинцы пустились во всё тяжкие. По мнению Стрелкова, украинцы действовали всё более и более активно, понимая, что Россия не отреагирует. Стрелков считает, что окончательно украинцы в этом убедились в начале июня.

У меня совершенно другое представление о логике украинских действий. Но я здесь хочу анализировать только позицию Стрелкова.

В конце концов, есть такое произведение Лермонтова «Бородино», где старослужащий, участник Бородинского сражения, которого автор называет «дядей», делится очень ценными соображениями с новобранцем. Причем, заметьте, старослужащий делится соображениями, находящимися в рамках его невысокой компетенции. И при этом предельно ценными.

Мы долго молча отступали, Досадно было, боя ждали, Ворчали старики...

Старослужащий «дядя», который это всё описывает, не рассуждает о стратегии императора Наполеона и его русских противников, о более или менее растянутых коммуникациях... Он находится в рамках своей компетенции и потому дает точные и ценные сведения:

Забил заряд я в пушку туго И думал: угощу я друга! Постой-ка, брат мусью!

От Стрелкова как участника событий можно ждать чего-то сходного. И тут он реально может быть интересен. Если, конечно, его сведения достоверны.

Но Стрелков не хочет делиться с читателями газеты «Завтра» своими воспоминаниями так, как старослужащий делится своими воспоминаниями о Бородино с новобранцем: «Да, были люди в наше время».

Нет, Стрелков хочет, выйдя за рамки своей компетенции, философствовать и политизировать происходившее. При этом он постоянно клянется, что он никогда не будет врать. Кстати, когда так клянутся, возникают вопросы. Они всегда возникают, если кто-либо начинает говорить сам о себе нечто в духе «как я правдив! как я стоек!» и так далее.

В романе Джека Лондона «Лютый зверь» боксер, обнаруживший, что всё насквозь прогнило и все результаты поединков определяются командой мошенников, играющих на тотализаторе, обращается к публике и говорит:

«Почему каждый боксер из кожи лезет вон, чтобы доказать, как честно он дерется? Почему у всех такие прозвища: «Честный Джон», «Честный Билл», «Честный Блэксмит» и всё в том же роде? Разве вам не кажется, что они чего- то боятся? Если человек бьет себя в грудь и во всё горло кричит, какой он честный, вы, наверно, подумаете — что- то тут неладно. А когда профессиональный боксер норовит втереть вам очки, вы и уши развешиваете!»

Один патриотически, а не прозападно настроенный, очень крупный деятель горбачёвской эпохи при каждой встрече со мной говорил: «Вы видите в моих глазах стальную несокрушимую волю? Вы чувствуете волевой характер этого рукопожатия?» Становилось как-то не по себе. В итоге этот деятель повел себя отнюдь не сообразно тому образу, который он хотел заложить в мой мозг, используя слишком уж упрощенные средства.

Лучше всего, когда твои свойства вытекают из поступков. Несколько хуже, если они вытекают из твоих речей в виде собственного вывода, который делает тот, кому эти речи адресованы. А когда всё впаривают напрямую — «я честен, я стоек» и так далее — то дело дрянь. И мне казалось, что к 2015 году в России это все понимают.

Итак, Стрелков всё время философствует, проводя рискованные параллели между событиями на юго-восточной Украине и некими восстаниями сербов против мусульман, угнетавших сербов на территории то ли Боснии, то ли Хорватии. И он всё время всё политизирует, сваливая на Россию вину за активизацию бандеровцев. Мол, становилось всё хуже, потому что те начали понимать, что Россия не отреагирует. Стало совсем плохо, когда уверились, что Россия напрямую не вмешается.

Согласитесь, это очень невзрослый подход, в рамках которого Донбасс сам по себе бессубъектен. Как бессубъектны были и сербские анклавы. Причем бессубъектность эта — смотри выше — выводится из факта очевидной неспособности организоваться. Каковая вообще ничем не объясняется. Она просто констатируется и всё. Вот такая вот философия и политология. Сопровождаемая заверениями в абсолютной честности, а также некими противоречивыми заявлениями. Вот один из примеров:

Стрелков: «Батальоны нацгвардии стали прибывать на поле боя. Они изначально были мотивированы: рассматривали противника, то есть нас, как московских наемников. Они были уверены, что мы все присланы из России. А в то, что у нас в Славянске на 90 % были местные, донбассовцы, не хотели даже верить».

Запомнили такую фразу?

А вот вам другой фрагмент:

Стрелков: « На спусковой крючок войны все-таки нажал я. Если бы наш отряд не перешел границу, в итоге всё бы кончилось, как в Харькове, как в Одессе. Было бы несколько десятков убитых, обожженных, арестованных. И на этом бы кончилось. А практически маховик войны, которая до сих пор идет, запустил наш отряд. Мы смешали все карты на столе. Все! И с самого начала мы начали воевать всерьез: уничтожать диверсионные группы «правосеков». И я несу личную ответственность за то, что там происходит. За то, что до сих пор Донецк обстреливается, — я несу ответственность. За то, что Славянск оставлен, конечно, я несу ответственность. И за то, что он не освобожден, я тоже несу ответственность».

Параллельно с этим говорится: «Ведь у меня был приказ категорический — не сдавать Славянск. А когда я сообщил о том, что намерен выйти, мне несколько раз повторили приказ не выходить, оборонять Славянск до последнего: «Вас обязательно деблокируют, обороняйте Славянск». Спрашиваю: «Чем поможете?» Молчание. А у меня — тысяча человек и тысячи членов их семей. Положить их я права не имел. Поэтому я принял решение — на прорыв».

У него была тысяча человек и тысячи членов их семей. Почему тысяча? Он что, атаман или министр обороны государства? Он должен заботиться только о тысяче своих людей (кстати, в других местах он говорит, что их больше) или обо всем мирном населении? А также обо всех ополченцах, по отношению к которым, он, между прочим, министр? Вот вам в чистом виде мышление солдата удачи.

В основе всего, что я говорю и делаю на протяжении последних 20 лет, лежит теория регресса. Согласно этой теории, граждане России/СССР в существенной своей части обменяли первородство советского проекта на чечевичную похлебку западных битком набитых прилавков. Сразу же после совершения этого метафизического падения началось всё остальное. Падение стало приобретать концептуальный, идейный, смысловой, культурный, социальный, бытовой характер. Регресс разрушает все пространственно-временные характеристики психики. Всю критериальность и многое другое.

Я не хочу сказать, что регресс всё это разрушил полностью. Я хочу сказать, что он это понемногу подтачивает. И что мы имеем дело с большей или меньшей поврежденностью всех подсистем. Причем наша задача с этим бороться, бороться яростно и из последних сил. И уж как минимум, не потакать этому. Бороться же с подобного рода вещами можно, только отстаивая критериальную четкость и окончательность. В этом — повседневная тактика наших сражений с врагом, желающим добить Россию.

Что же касается стратегии, то она проста и невероятно сложна одновременно. И сводится к одному слову — «искупление». Грех метафизического падения надо искупить. И если его искупить по-настоящему, то прекратятся все остальные падения. А возможно, начнется и восхождение.

Если бы я из этого не исходил, то вряд ли стал бы заниматься многим из того, чем занимаюсь. И уж точно не поехал бы в Донецк и не стал бы выступать там против Стрелкова. И, наконец, если бы я из этого не исходил, то заведомо не стал бы так разбирать беседу Проханова и Стрелкова. Потому что я просто привел бы одну цитату, в которой сказано: «У меня был приказ категорически не сдавать Славянск. Мне несколько раз повторяли приказ не выходить, оборонять Славянск до последнего».

И спросил бы: «Товарищи, а также господа, вам всё ясно или не всё?»

Брестская крепость сопротивлялась, несмотря на то, что ее никто не обещал деблокировать. И ей никто не говорил оборонять Брест до последнего.

Командир любого подразделения царской или Советской Армии, получивший приказ оборонять такой-то пункт до последнего и этот приказ не выполнивший, был бы расстрелян.

Любой народ, который не пережил метафизического падения и яростно ориентирован на победительность, отреагировал бы на данное высказывание с таким презрением, в котором потонули бы все стрелканутые. И уж в первую очередь — сам автор высказывания.

У Лермонтова мать одного из воинов, который даже не получал приказа стоять до конца, а просто бежал в условиях разгрома, спасаясь от врага, проклиная сына, говорит: «Ты раб и трус — и мне не сын!..». Но поскольку страна пережила метафизическое падение и регресс, то нельзя рассчитывать на естественную реакцию предельного отвращения, а надо эту до предела подавленную регрессом реакцию восстанавливать. И потому по 20 раз доказывать, что герой — это герой, а предатель — это предатель. Что подвиг — это подвиг, а паскудство — это паскудство.

Если эту реакцию не восстановить, Россия будет уничтожена в ближайшие несколько лет. Но для того, чтобы эту реакцию восстановить, нужно, чтобы люди, отвечающие за духовное здоровье нации, не подавляли эту реакцию своими восхвалениями, своей всеядностью, своими похлопываниями по плечу, своими восторгами, своими умилениями. И уж как минимум не ставили знака равенства между своим восхищением подвигом героев Брестской крепости или Севастопольской обороны, железной волей товарища Сталина или товарища Жукова — и такими вот рассуждениями. Автор которых, однажды пав, может или искупить падение, или падать всё ниже в инферно. И потому лгать, кокетничать, красоваться.

Пусть он падает, сколько хочет и куда хочет, ибо человеческая воля свободна. Но нельзя — скверно и предельно грешно — позволять ему тянуть за собой каких-нибудь граждан России и уж тем более ее молодежь. Это скверно и грешно вообще. И это вдвойне скверно и грешно в условиях регресса, породившего повышенную податливость в вопросах, которые, в конечном счете, всегда являются производными от одного-единственного вопроса — вопроса о чести.

Можно кривляться сколько угодно и молотить под белого офицера или под спартанца. Но честь остается честью, а бесчестие — бесчестием. И никакие кривляния не помогут скрыть проказу бесчестия, которую сам же ты, наконец, демонстрируешь обществу, заголяясь. И если при этом какие-то люди, носившие на плечах погоны и дававшие присягу, начинают называть эту язву прокаженного, язву омерзительного бесчестия иерихонской розой, то налицо соучастие в растлении поколения, которому придется воевать. Придется выполнять приказ «стоять насмерть». Придется кровью своей избывать бесчестие тех, кто соучаствовал в метафизическом падении и его последствиях. А потом еще рассуждал на тему о том, что «мы метили в коммунизм, а попали в Россию». И так далее.

Ты рассуждаешь? Красуешься? А потом мальчишкам надо умирать, чтобы искупать последствия твоего красования?

Но одно дело — красоваться лет двадцать назад, будучи философом (я говорю об Александре Зиновьеве). И совсем другое дело — в 2014 году давать санкцию на растление молодежи, называя героем, мессией и еще бог знает кем человека, произнесшего приведенные мною выше слова. И прямо засвидетельствовавшего тем самым, кем он является.

Герой — это объект для подражания. И чего же мы хотим? Чтобы молодые офицеры в ходе войны подражали Стрелкову и реагировали на приказ «ни шагу назад» таким способом, каким отреагировал их герой? Мы этого хотим и потому предъявляем своим почитателям Стрелкова в виде героя? А как мы потом будем воевать в реальной жизни? Или почему-то есть твердая уверенность, что не будем воевать? А также что предъявляемые эталоны героизма никак не повлияют на модели реального поведения в ходе войны?

Тлением и смрадом проникнуты все эти признания Стрелкова. А будучи проникнуты всем этим, они не могут не содержать в себе концентрированной лжи, сопровождаемой кокетливыми восклицаниями о том, что лгать напрямую « я не буду, категорически не хочу».

Итак, Стрелков заявил, во-первых, что он предатель, нарушивший приказ, а значит, и присягу.

Он заявил об этом напрямую и потому, наверное, должен быть объявлен героем. А еще он заявил, что за всё несет ответственность. Чем он отвечает?

Я долго возился с одной небесталанной политической активисткой, считавшей, что, будучи поэтессой, она должна быть еще и демонической личностью. Наконец, эта активистка совсем запуталась и на все мои вопросы о том, чего же она хочет — «глаголом жечь сердца людей» или быть талантливым политическим журналистом и так далее, кричала только одно: «Хочу кривляться!»

Но она, по крайней мере, кричала, что хочет кривляться. А Стрелков, кривляясь на все лады, хочет, чтобы этими кривляниями умилялись. Расценивая их как высшую пробу подлинности и героизма.

Не будет этого до тех пор, пока Россия не погибла до конца. А она не погибла до конца потому, что нашлись люди, готовые платить кровью за все кривляния Стрелкова и этой кровью отвоевывать хотя бы часть сданной им территории.

Стрелков говорит, что он за всё отвечает. И что всё сие есть его рук дело. Что является делом его рук? Массовые поставки оружия восставшему Донбассу, которые осуществляло гражданское общество? Массовый неброский героизм ополчения второй волны? Которое зачем-то называют «отпускниками», прекрасно понимая, что такое определение ополчения второй волны нужно только врагам России.

Стрелков: «Выйдя, мы сорок суток держали Донецк до прихода «отпускников».

Стрелков же: «И на момент прорыва «отпускников» у меня батальон КЭПа был рассечен на две части».

Александр Проханов: «Выравнивание фронта и бросок на Мариуполь — это всё только «отпускники» делали, или ополченцы тоже участвовали?»

Стрелков: «Отдельные подразделения ополчения были им подчинены. Но в основном на Мариуполь наступали «отпускники». Когда они ушли, зыбкая осталась и линия фронта, и возможности.

Во-первых, Мариуполь был пустой, там двое суток не было украинских военных, можно было взять без боя. Но был приказ не занимать. Не просто приказ остановиться, а приказ ни в коем случае не занимать. Так же Волноваху можно было занять. Почему я и говорю, что события похожи на события в Краине: там Югославская народная армия остановилась буквально за шаг до решающей победы».

Итак, подвиг тех, кого мы называем ополченцами второй волны и кто теперь назван в данной беседе «отпускниками», обесценен. Сказано, что им приказали не занимать Мариуполь и другие населенные пункты.

Стрелков продолжает последовательно дискредитировать Россию по всему кругу вопросов. Последовательно сдавать российские национальные интересы. При этом всё время говорится, что есть какие-то две российские властные силы, одна из которых хорошая (и Стрелков, мол, на нее молится), а другая — плохая. Последнему идиоту при этом понятно, что если хорошая сила передает плохой силе все полномочия по поводу управления процессами в обсуждаемом регионе, то что это за хорошая сила? Это первое.

Второе. Описанная картина невзятия городов порождена тем, что плохая сила отдавала приказы военным остановиться? Но те, кого Стрелков называет плохой силой, никаких военных приказов не отдают. Так значит, они — эта плохая сила, с которой Стрелков воюет, постоянно морочат голову хорошей силе? Но что же это за хорошая сила, которой можно так манипулировать? И сколько времени может длиться этот балаган под названием «Стрелков за Путина»? Кого еще он может убеждать после этого интервью? Стрелков в той же мере за Путина, в какой он честен или героичен.

И, наконец, третье. Встанем на позицию Стрелкова и начнем рассуждать об «отпускниках», которым отдавались какие-то приказы, в силу чего Мариуполь не был взят, и так далее. А Стрелков-то откуда это знает? Если его версия верна (а мы ее категорически отвергаем), если его определения точны (а мы и это отвергаем столь же категорично), то он, не являясь тем, кого он относит к категории «отпускников», и уж тем более никак не руководя этими «отпускниками», по определению не может ничего знать, коль скоро это касается абсолютно отделенной от него сферы работы тех, кого он так именует. Значит, он просто сливает сплетни. Чьи сплетни? Любая горячая точка начинена сплетнями. Или же он оказался в контакте с кем-то, кто пожелал поделиться с ним абсолютно закрытой информацией, которую Стрелкову знать не положено в силу его статуса. Тогда налицо два должностных преступления.

Первое связано с тем, что кто-то этой информацией поделился. А второе — с тем, что тот, с кем ею поделились, слил информацию, которую не имел права раскрывать. Что, конечно же, является высшим эталоном спецслужбистской и военной молчаливости, высшим эталоном исполнения воинского долга и высшим свидетельством того, что совершивший это не может быть назван болтливой бабой, разносящей гнусные сплетни.

Говоря о том, что он отвечает за всё и всё породил (включая контингент, который им именуется «отпускниками», спасший ситуацию, поставки оружия и прочее), Стрелков не только клевещет на Россию. Не только гнусно кокетничает. Он еще и клевещет на народ Донбасса. Причем клевещет так, что не может даже сводить концы с концами в рамках своей клеветы.

Ведь он же говорит о том, что «у нас в Славянске 90 % были местные, донбассцы». Он же говорит о том, что привел с собой в Славянск отряд в 52 человека. И что к моменту, когда он его привел в Славянск (я цитирую Стрелкова), «нас встречало человек 150–200».

Значит, Стрелков пришел с 52 добровольцами в восставший Славянск, где людей, готовых дать бандеровцам отпор с оружием в руках, было 150–200 (по другим проверенным данным, людей было не 150–200, а 300). Так кто же являлся инициатором славянского героического сопротивления? Те 150–200 которые уже сопротивлялись? Или те 52 человека, вожак которых сначала влился в ряды восставших, а потом начал делать то, что он же сам и описывает?

Стрелков: «В Крыму я тоже многое сделал. Переговоры по сдаче штаба флота я начинал, ходил туда в одиночку, беседовал со всем штабом. Но факт в том, что я нигде не засветился. Да, где- то на фотографиях какой- то полковник. Я же не говорил, что в запасе или отставной. Для решения моих тактических задач (выделено мною — С.К.) было выгодно, чтобы меня все считали действующим. При этом я нигде не кричал, что я действующий. Просто говорил — полковник».

Вам это ничего не напоминает? Мне лично это напоминает гениальную пьесу Гоголя «Ревизор», в которой Хлестаков тоже ничего не говорил о том, что он ревизор, присланный из Москвы. Он просто так всё описывал, что в возбужденном сознании формировался образ ревизора.

Все данные, которыми я располагаю, говорят о том, что Стрелков крыл все рекорды Хлестакова. Что он не просто говорил, что он полковник или что он полковник, присланный Москвой. Он круче отрекомендовывался. И это сформировало определенный образ в сознании донбасских, в данном случае, прежде всего славянских, пассионариев, взявших оружие для того, чтобы дать отпор бандеровцам. Эти пассионарии хотели посланца великой Москвы, наделенного неограниченными полномочиями. И они его получили, поверив в эти полномочия!

Согласен, это не делает чести разуму взрослых людей. Но войдите в их обстоятельства. Они пустились во все тяжкие. Они хотят какой-то линии на Москву, какой-то связи с той великой сущностью, сопричастность которой побудила их взять оружие, пуститься во все тяжкие. Приезжает Хлестаков, который отрекомендовывается не просто полковником, а человеком с особыми полномочиями. Получив какие-то доказательства этих полномочий — доказательства смехотворные для тертых москвичей, но очень существенные для возбужденных и перешедших черту донецких провинциалов, — эти провинциалы (говорю без всякого уничижения, всегда восхищался провинцией) добровольно отдают Стрелкову власть.

Гоголевский «Ревизор» отдыхает... Отдав ему власть и считая, что теперь вместе будут делать общее дело, эти провинциалы через какое-то время оказываются фактически взяты в захват по всем стандартам военно-богемного бандитизма. И даже будучи взяты в захват, они продолжают верить в полномочия Стрелкова и во всё, что из этого вытекает.

Между тем, взятие в захват самих провинциалов резко парализует всю машину привлечения на сторону восставших народных масс Донбасса. Потому что, в отличие от доверчивых пассионариев, эти народные массы всегда проявляют недоверчивость, к которой склонны простые люди, понимающие, что кто-то наговорит с три короба, а им отдуваться. Последствия этого описывает сам Стрелков, с постоянно присущей ему честностью и непротиворечивостью.

С одной стороны, он говорит, что в июне-июле 2014 года (цитирую) «вообще несопоставимо было нарастание сил. Например, к нам за это время пришло 40 добровольцев, а к противнику пришло 80 машин. Что в них — другой вопрос. Но в каждой машине — минимум по человеку».

Я бы много дал за то, чтобы увидеть лицо Александра Андреевича Проханова в момент, когда с ним делятся подобными откровениями. Все-таки художник, умный и тонкий человек. Очень чувствующий, где проходит грань между серьезным и смешным. «К противнику пришло 80 машин. Что в них — другой вопрос. Но в каждой машине — минимум по человеку» — это достойно пера Гомера или Эсхила, не правда ли?

Господин Стрелков делает очень точную ставку. Ставку на то, что многое не может быть обсуждено по причине того, что мы обсуждаем не историю (дела давно минувших дней, преданья старины глубокой), а текущую политическую ситуацию. Но в таких случаях говорят: «Ты ври, да не завирайся. Или, по крайней мере, сопрягай один фрагмент своего вранья с другим».

Например, таким:

«И пошло-поехало (имеется в виду приток добровольцев в числе отнюдь не 40 человек — С.К.). Дальше всё зависело только от наличия оружия».

Так сколько к нему человек-то прибывало? В одном месте он говорит, что не более 40. В другом месте — что они прибывали в немеренном количестве, но не было оружия. Он собирается хоть как-то сводить концы с концами?

Повторял и повторю еще раз: оружие поставляло гражданское общество, часть потерянной территории завоевывало назад ополчение второй волны, российское государство тут ни при чем. Но поставок оружия было очень много. Они шли так же, как во все горячие точки. Это оружие, хоть его и поставляло гражданское общество, всё равно актировано. И пусть те, кому положено, поднимут ведомости. Мы это за них делать не будем, уважая их полномочия. Но терпеть эту пакость нет сил. Потому что она дискредитирует Россию, и не только общество, но и государство. Так что пора тут ставить точки над i. Как говорил великий поэт, «пора, мой друг, пора».

Потом будет поздно. Гнусное дело дискредитации российского общества и российского государства будет завершено. Трепетно относясь к полномочиям, мы настаиваем на нахождении способа убедительного прерывания гнусных потоков стрелковской лжи. Нас абсолютно не интересует тонкая структура происходившего. Мы не дети, мы понимаем, что такое горячие точки. Мы за последние десятилетия ко многому привыкли и никогда не лезем в чужие дела. Но тут речь идет о державе. Она у нас общая с теми, кто находится при исполнении обязанностей.

Итак, оружие у Стрелкова было. Причем оно было высококачественное. И его было достаточно много. Тема эта крайне деликатная. Но обходить ее нельзя, потому что она носит ключевой характер.

Я много раз говорил о том, что именно гражданское общество поставляло это оружие на Юго-Восток Украины. И что бы ни случилось, я буду на этом настаивать. Ведь частные военные компании Запада поставляют оружие бандеровцам, и это никого не побуждает к констатации втянутости Запада в прямую помощь этим неонацистам. Так же и у нас.

Но когда частные военные компании, то есть гражданское общество, что-то поставляют, они всё равно регистрируют — сколько поставлено, чего, кому и так далее. Частные военные поставки оставляют соответствующие следы. И поэтому не надо пользоваться данными бандеровского врага для того, чтобы знать, сколько было поставлено оружия. Надо пользоваться теми непреложными данными, которые вытекают из самого факта поставки. Я понимаю, что вопрос об этих данных должен быть обсужден деликатно и теми лицами, которые не имеют государственного статуса. Потому что в противном случае он будет превратно истолкован. Но если этот вопрос вообще никак не обсуждать, то окажется, что Россия действительно бросила на произвол судьбы Юго-Восток Украины. То есть именно в этом случае мы подыграем бандеровскому врагу.

Ведь что именно замысливал враг? Некое восстание, которое потом будет или легко подавлено — с выдавливанием в Россию огромного числа беженцев, или окажется спусковым крючком для прямого лобового ввода войск России — со всеми вытекающими последствиями.

Легко подавленное восстание должно было не только породить волны беженцев, что само по себе носит деструктивный характер. Оно должно было породить еще и обвинения определенного типа, адресованные государству, которое, де, мол, слило, предало, испугалось.

Воодушевление общества в связи с присоединением Крыма должно было превратиться в негодование по поводу слива Новороссии. А маломощные группы восставших должны были стать необходимым катализатором планировавшегося возмущения, позволяющего не только осуществить зачистку на Юго-Востоке, но и вернуть Крым.

Поставки большого количества оружия гражданским обществом России и активизация второй волны ополчения позволила России избежать этой дискредитации, укрепить авторитет государства, не допустить парадов бандеровцев на улицах Донецка и Луганска, создать огромный задел на будущее. Организовать именно тот тип контроля над территорией, который нам необходим. Обеспечить самоопределение народа Донбасса.

И что же остается от этого в случае, если поставки оружия гражданским обществом России (подчеркиваю еще раз — именно гражданским обществом) начинают скрываться?

В сухом остатке тогда остается именно замысленная дискредитация. Конечно, не в том масштабе, который планировался, но всё же...

А кто больше всего говорил о том, что оружия нет? Стрелков.

Ну так и позвольте мне воспользоваться отсутствием у меня всяческого государственного статуса и заявить, что Стрелков нагло лжет. Что оружие было поставлено в гораздо больших количествах, нежели это было необходимо его славянской группе, по поводу численности которой он тоже лжет.

Мое заявление является заявлением частного лица. Причем лица, которое занимается аналитикой в горячих точках на протяжении более 25 лет. Еще раз подчеркну, что в горячих точках я работал не как солдат удачи. И не как поэт или писатель. И не как журналист. А именно как аналитик, эксперт, советник. То есть я умею считать. И я умею получать данные.

Пройдет немного времени, и все эти данные всё равно так или иначе будут обсуждены. Это свойство правды — она выходит на поверхность. Но иногда слишком поздно. В данном случае такого запоздания категорически нельзя допустить во имя интересов России.

Да, на определенном этапе оружия не хватало, и оно было низкого качества. Но потом дефицит оружия сменился профицитом, а качество стало достаточно высоким. Поэтому разговор о том, что ополченцев было нечем вооружить, справедлив только для определенного периода. Потом же — и задолго до бегства Стрелкова из Славянска — их можно было, образно говоря, не просто вооружить, а буквально обвешать оружием необходимого качества и высокой эффективности. Оружия было больше, чем тех, кто должен был его носить. Намного больше, понимаете? А вот добровольцы...

Вот как Стрелков объясняет причину, по которой приток добровольцев уменьшился (цитирую): «Когда начались боевые действия, полилась реальная кровь, число добровольцев поуменьшилось». То есть он клевещет и на героический Донбасс, и на героическую Россию.

Понятное дело, не благородные дроздовцы, чай, а быдло, разбегающееся, увидев реальную кровь. Но в следующих строках, уже отоспавшись на добровольцах, Стрелков признает, что «все равно их было немало. Мне докладывали цифры: к концу мая по Донецкой республике записалось добровольцев 28 тысяч человек. 28 тысяч человек ждали оружия. Если даже половину отмести: криминальные элементы, случайные, то даже половина — это 14 тысяч человек. Если бы у нас было оружие, то ситуация развивалась бы совсем иначе, чем она развивалась. К моменту моего отбытия из Донецка у нас под ружьем и 10 тысяч не было. В Славянской бригаде, по спискам, было около 9 тысяч человек. Но из них комбатантов, то есть непосредственно бойцов, около 5 тысяч. Остальные — тыловики, повара, волонтеры, снабжение».

Читатель живо представляет себе армию, в которой на одного воюющего — один тыловик?

Но пусть читатель знает также, что все цифры липовые. И что оружия на момент, который описывает Стрелков, был не недостаток, а избыток.

Стрелков делает еще несколько важных признаний. Одно из них касается того, что именно планировалось после прихода частей Стрелкова в Донецк.

Стрелков: «У меня был простой выбор, когда я из Славянска зашел: либо срочно формировать фронт против противника, либо устраивать переворот. Но Донецк в тот момент был совершенно мирный город. Народ загорал, купался, спортсмены тренировались, люди в кафе пили кофе. Как в Москве летом, так и в Донецке было. И меня бы никто не понял. Хотя мои солдаты рвались всех этих тыловых арестовать, разогнать».

Хватит врать-то, «солдаты»! Беседовал я с этими «солдатами» в высоких чинах, утверждавшими, что бегство из Славянска было самым горьким днем в их непростой жизни. А вот то, что зачистку подразделений Захарченко, Ходаковского и других они планировали осуществить сразу по приходу в Донецк, эти «солдаты» подтверждают. Как и то, что Стрелков отказался от такой затеи после моих интервью, почуяв в происходящем какое-то опасное для него московское сущностное начало.

Далее Стрелков говорит: «Но я понимал: стоит развернуть гражданскую войну — тут- то нас всех и хлопнут!»

Он это понимал... И как же именно он относился к идее антитеррористической операции, выдвинутой Бородаем?

Он это понимал — и что? Ему это претило в силу того, что он не хотел, чтобы гражданская война породила уход ополчения из Донецка, а он так боялся этого ухода? Полно! Он сам его и предполагал, этим делился со своими так называемыми солдатами. Считал этот уход наилучшим выходом из ситуации, предоставляющим очень крупные политические возможности.

До выхода беседы, которую я анализирую, можно было сказать: «Ваши собеседники, Сергей Ервандович (кстати, я никогда не выдам их фамилии, не дождетесь — С.К.), вешают Вам лапшу на уши, выдают свои фантазии за намерение стойкого Стрелкова, решившего стоять в Донецке до конца». Теперь сам Стрелков всё рассказывает. Понимаете? Сам.

Александр Андреевич Проханов — бесконечно обаятельный собеседник, а Стрелков очень словоохотлив и падок на комплименты. В этом смысле — говорю это с восхищением, которое смешано со скорбью в силу публичности произошедшего, — Александр Андреевич — это полковник или даже генерал спецслужб, проводящий блистательную следственную акцию. А Стрелков — это не только не спецслужбист, а элементарнейший лох.

Итак, вчитаемся в этот шедевр профессионального следственного действа, по отношению к которому беседа Порфирия Петровича с Раскольниковым — это детские шалости.

Стрелков: «В момент, когда противник перерезал дорогу между Шахтерском и Торезом, у меня наступил психологический кризис. Я начал думать о том, что делать, подумывал переносить штаб в Шахтерск или Снежное и готовить эвакуацию Донецка. Потому что понимал: если помощи не будет, то надо хотя бы спасти людей».

То есть он уже признался, понимаете? Он не городские бои собирался вести, сконцентрировав в одной точке живую силу и технику, — он сваливать собирался! И для успеха этого проекта нужно было всего лишь подавить Захарченко, Ходаковского и других, кто не хотел сваливать.

Итак, Стрелков говорит, что у него возник кризис, породивший страстное желание бежать из Донецка восвояси (так и хочется сказать «с награбленным». Но про это пусть говорят заместители Стрелкова по тылу. Особенно разговорчивы в таких случаях бывают женщины. Ждем соответствующих откровенных публикаций на эту тему, соразмерных данному исповедальному сюжету. Но это — в будущем. А пока скажем просто, что был психологический кризис и порожденное этим кризисом желание свалить, как и подобает герою).

Александр Проханов отвечает «подследственному» (прошу прощения у Александра Андреевича, если я преувеличиваю тонкость его маневра): « Вы не должны этот момент характеризовать как психологический перелом. Я внимательно следил за процессами, за динамикой Ваших выступлений и, может быть, за динамикой Вашей судьбы».

В этот момент Стрелков впадает в абсолютное потрясение — читайте «Преступление и наказание». А Проханов продолжает: « И считаю, что Вы всё делали правильно. Всё делали правильно! (Стрелков уже в беспамятстве — читайте всё то же произведение — С.К.) Исходя из реальных соотношений сил, иначе вы не могли поступать. С другой стороны, всё, что вы делали,  — это мессианский подвиг». (И тут у подследственного начинается неуправляемое речеизвержение — С.К.)

Стрелков: «Почему говорю, что перелом был? Потому что в тот момент я приказал готовить штаб к свертыванию, всем штабникам грузиться. (Это — воистину мессианский подвиг! — С.К.) Люди не обсуждали мои приказы, потому что мне верили. И сам я выехал в Шахтерск вперед. (То есть сам он уже начал сваливать — С.К.) Но в этот момент дорога была перерезана. (Воистину препятствие на пути мессианского подвига! — С.К.) Я целый день там пробыл, поговорил с бойцами, посмотрел. В течение дня я практически бригадой Шахтерской не управлял, видел, что Царь (будущий министр обороны ДНР — С.К.) нормально справляется, и вмешиваться в дела командира не хотел. (Зачем вмешиваться, если ты сваливаешь? — С.К.)

К вечеру, пообщавшись с людьми, я принял решение не оставлять Донецк (то есть понял, что его за такой мессианский подвиг попросту шлепнут — С.К.), хотя до этого планировал не Донецк сначала оставить (чуете? — «сначала» — С.К.), а Горловку (хватить врать-то, в Горловке сидел Безлер, который никуда оттуда уходить не хотел и чьи ближайшие сподвижники наглядно демонстрировали твоим сподвижникам, ранее подвизавшимся в Горловке, что с ними будет, если... и так далее — С.К.). И за счет горловского гарнизона прикрыть северный фас Донецка и линию на Шахтерск. (Напоминаю — всё это для того, чтобы Донецк не сначала оставить, а чуть позже, лишившись всех потенциалов Горловки. — С.К.).

Но тут еще сыграло роль то, что в Горловке стоял Боцман, и он отстоял Горловку. Боцман поступил абсолютно правильно: он моему приказу готовить эвакуацию не подчинился. (То есть он сам не подчиняется приказам руководства, другие не подчиняются его приказам. И это всё — мессианский подвиг — С.К.) А на следующий день этот приказ отменился сам собой».

Вспоминаются туристские песни:

Чуть-чуть беспомощно Вагоны качаются, И всё получается Само собой, — Не то чтобы грустные, Скорее, усталые, Мы возвращаемся домой.

Сами собой приказы отдаются, сами собой не выполняются. О, это — эталоны для будущего героизма!

Стрелков: «Приказ отменился сам собой. Я понял (вот мудрец-то! — С.К.): в той ситуации, что сложилась, мы не сможем организованно вывести войска ни из Донецка, ни из Горловки. Нам отрезали последнюю дорогу, а полевые дороги очень неудобные. Я воочию представил эвакуацию Донецка и Горловки — колонны беженцев, расстреливаемые на дорогах со всех сторон. (Сильному развитию такого образного мышления иногда способствует кокаин. Которым, если верить Михаилу Булгакову, очень активно пользовались в этих целях некоторые представители героически-мессианского белогвардейства. ... Бег... Толпы... Расстрелы... Вот бы всё это вовремя вообразить в Славянске! Сейчас бы героем был! — С.К.) Понял, что лучше принять бой в Донецке, чем все эти прорывы. Вечером я вернулся в Донецк и, уже несмотря на всю тяжесть ситуации, не планировал ни переноса штаба, ничего».

Тут главное слово — «ничего». У Салтыкова-Щедрина есть по этому поводу высказывание — « Ни бога, ни идолов — ничего...».

А дальше — блистательное завершение этого режиссерски активированного гением Проханова откровения.

Стрелков: «Это я ответил на вопрос, был ли план сдачи Донецка (а то мы не поймем, на какой ты вопрос ответил — С.К.). Был план (внимание!) не сдачи Донецка, а намерение как вариант оставление Донецка с целью вывода и спасения людей, сил и средств».

Точка. И вы называли наше описание аналогичного клеветой на Стрелкова? А теперь кто на Стрелкова клевещет? Он сам?

Но Стрелков не был бы Стрелковым, если бы ограничился откровениями по поводу своих похождений. Такие откровения у Стрелкова всегда сопровождаются поношениями в чей-то адрес.

Стрелков: «В тот момент (видимо, когда созрел его мессианский подвиг по свалу из Донецка — С.К.) я отлично понимал, что наедине Донецк и Луганск биться против укров не смогут. Тем более при отсутствии собственной военной промышленности, дееспособного правительства из местных. (Вот это-то и надо создавать. И почему они должны сражаться наедине? — С.К.)

А изначально я исходил из того (во мудрец-то, берущий на себя ответственность за других! — С.К.), что повторится крымский вариант — Россия войдет. Это был самый лучший вариант. И население к этому стремилось. Никто не собирался выступать за Луганскую и Донецкую республики. Все изначально были  — за Россию. (И Приднестровье было за Россию, и Абхазия, и Южная Осетия — С.К.) И референдум проводили за Россию, воевать шли за Россию. Люди хотели присоединения к России. Российские флаги были везде. У меня на штабе был российский флаг и у всех. (Это, конечно, было главное обстоятельство мировой политики — что именно ты вывесил над штабом — С.К.)

И население нас воспринимало под российскими флагами. (Просто оно вас не «воспринимало», а вы, будучи полными самозванцами, внушали населению, что всё проговорено и решено. Что вы наделены высочайшими полномочиями. И тыкали ему в нос своими самозванческими мандатами. Смотри мои рассуждения о сходстве ситуации Стрелкова с «Ревизором» Гоголя — С.К.)

Мы думали: «Придет российская администрация, тыл будет организован Россией и будет еще одна республика в составе России. И о каком- то государственном строительстве я не думал». (Он нагло лжет — в 2010 году он пишет друзьям, что мечтает соорудить аналог Приднестровья на Украине и даже спрашивает, нет ли на это каких-то шансов. Эти его признания опубликованы — С.К.)

05.01. 10 Стрелков Игорь написал (а):

05.01.10, 21 : 15 «Расул Гамзатов» 98@gmail .com >:

...Кое-кто из моих друзей-приятелей занимается «украинским проектом» и пытается его провернуть как-нибудь на что- то более реальное, чем тупой «распил» выделенных на это Старой Площадью бабок (для чего этот проект, собственно, и придуман, к сожалению). Не очень верится, но всё же, если поднапрячься, возможен «Приднестровский вариант» — как думаешь? <...>

С уважением, Игорь

Далее Стрелков начинает упражняться в том, что и является его главным предназначением, то есть поношением российского государства: « У нас ничего нет окончательного, в том- то и дело. Война идет полгода, а мы до сих пор не знаем: «едына» Украина, не «едына» Украина. Что для нас важнее: газовые поставки или русское население на Юго-Востоке?»

К этому моменту Проханов понимает, что уже край, и отвечает: «Хотелось бы, чтобы и то, и то. Но не получается».

Стрелков продолжает осуждать российское государство за то, что оно торгуется по вопросу о газе, тем самым помогая Украине выжить. Восклицает, что он всё делал правильно (только что он каялся в ошибках, чуть позже он будет говорить, что он отвечает за все беды — С.К.). Проханов подтверждает абсолютную правоту Стрелкова. И начинается разговор о мистических тайнах судьбы Стрелкова. Куда нам в таком вопросе без мистики?

Проханов утверждает мистичность стрелковской судьбы. Стрелков кокетничает по поводу того, что, может быть, это и не мистика. Проханов говорит, что у мистики есть свое поле. И что Стрелков имеет право примерять на себя политический кафтан. Стрелков окончательно обалдевает, но туго знает, что примерку надо отложить. В противном случае она может обернуться чем-то совсем, совсем некомфортным. Поэтому он говорит, что он вообще-то, как Денис Давыдов. И отвергает политику как занятие, не соответствующее его честности и чистоте.

Далее они обсуждают с Александром Андреевичем, как именно неуклюже ведут себя военные в политике. И тут Стрелкова прорывает в последний раз.

Стрелков: «Я не совсем военный в классическом смысле. Командование такого рода для меня скорее случайно. Я спецслужбист».

Проханов: «Как спецслужбист, вы имеете шанс стать крупным политиком». (И то ведь, есть полковник-спецслужбист, прецедент понятен — С.К.)

Стрелков опять чувствует подвох и начинает проклинать политику как абсолютную ложь, как флюгерство (а только что называл одного политика своим кумиром — С.К.).

Изолгавшийся Стрелков говорит, как и подобает лжецу: «Лгать впрямую я не буду. Категорически не хочу».

Александр Проханов обращает внимание Стрелкова на то, что в русской истории (цитирую) «заложена огромная динамика. Я всей кожей чувствую, что временны эти тишина и перемирие, абсолютно иллюзорны. Самое дорогое у человека — это репутация. У Вас огромная репутация».

Стрелков, уныло: «Ее сейчас пытаются утопить». (Бедный ты мой! — С.К.)

Проханов: «Не обращайте внимания. (Вспоминается анекдот: «Мама, они говорят, что у меня голова квадратная». Мама (гладя по квадратной голове): «А ты не верь, мой хороший, не верь, круглая у тебя голова, круглая».)

Проханов: «Шлейф, что на Вас навешивают, смехотворен» (Он сам сейчас всё на себя навесил при гениальной следственной режиссуре Александра Андреевича — С.К.)

Проханов: «Может быть, у Вас будут искушения, будут чародеи, которые захотят Вас очаровать» (Стрелков вновь впадает в пограничное состояние — С.К.)

Проханов: «Ждите, когда труба опять затрубит».

Стрелков (не выходя из этого пограничного состояния): «Надеюсь, что дождусь».

Проханов (поддерживая состояние на нужном градусе): «Иерихонские трубы всегда наготове, не волнуйтесь».

Стрелков уже совсем перестает понимать, о чем речь, но чувствует, что всё очень волнительно. Так волнительно, что невзначай расколоться можно.

Стрелков: «Главное, чтобы медные не зазвучали». (Думает про себя: «Что это я несу?!»)

Проханов: «Медные Вы уже прошли. Остались иерихонские». (Пограничное состояние Стрелкова превращается в безграничное, то бишь трансцендентальное.)

Проханов: «Стрелков занял свое место в русской истории.

Он совершил то, что мог совершить.

И это, дорогой Игорь Иванович, драгоценный ресурс нашей с Вами исторической реальности».

Короткая заключительная ремарка о месте в истории. Когда меня допрашивали следователи по делу ГКЧП, я, принимая их извинения и проклятия в адрес тех, кто им это всё поручил, вежливо сказал: «Зато вы войдете в историю».

«Сергей Ервандович, — ответил мне следователь, — я не вошел в историю. Я в нее влип, причем по полной программе».

На этой ноте я завершаю свой разбор стрелковского текста, который всем нам был очень нужен. И который нам подарил гений Александра Проханова. За что ему большое и искреннее спасибо.

Отдельно искренне благодарим за духоподъемную отсылку к трубам иерихонским.

«Когда в седьмой раз священники трубили трубами, Иисус (Навин) сказал народу: воскликните, ибо Господь предал вам город! <...> город и всё, что в нем, сожгли огнем...»

(Ветхий Завет. Книга Иисуса Навина. Глава 6)

Очень хотелось бы знать, о каком городе в данном случае идет речь? Кому «Господь его предал» и так далее?