Отстоим русскую жизнь и превратим русскую смерть в несбыточную мечту наших врагов!

(Все встают, аплодируют стоя.)

А говорили, что вы уже слились... Здесь сидят тени? Тени... 3 июля 2015 года Президент Российской Федерации Владимир Владимирович Путин, выступая на Совете Безопасности в Кремле, сказал, я цитирую: «Уважаемые коллеги, последние события показывают, что рассчитывать на изменение недружественного курса со стороны некоторых наших геополитических оппонентов в обозримом будущем не приходится». Я привожу цитату, там речь идет об обозримом будущем, не о кратчайшем будущем: «Рассчитывать на изменение недружественного курса со стороны некоторых наших геополитических оппонентов в обозримом будущем не приходится». Далее Президент подчеркнул, что «недружественный курс, на изменение которого в обозримом будущем рассчитывать не приходится», проводит не только США, но и весь Запад. Он об этом сказал прямо, назвав Евросоюз и так далее.

У нас есть либералы, которые берут на себя роль интерпретаторов и, я бы даже сказал, толкователей слов главы российского государства и иногда говорят, что сказанное им — не более чем метафора. На Совете Безопасности не оперируют метафорами. Слова про то, что в обозримом будущем нам придется испытывать на себе давление недружественности всего Запада, остающегося мощнейшей геополитической, геостратегической, геоэкономической силой, — не метафора, а констатация фундаментальных изменений окружающей нас реальности. Подчеркиваю еще раз: фундаментальных изменений этой реальности. Такое изменение реальности — это вызов, на который надо отвечать. Отвечать надо спокойно и сдержанно. Создавая, а точнее — дооформляя общественную жизнь сообразно этой новой реальности. Чем быстрее и последовательнее это будет осуществляться, тем мягче и безболезненнее произойдет адаптация к новой реальности, а сама эта новая реальность может тогда сохранить мирный характер, я в этом уверен, и не так уж кардинально отличаться от реальности нынешней. Только надо новую реальность быстрее, спокойнее и последовательнее дооформлять.

Она уже фактически оформлена. В обществе состоялся патриотический консенсус, в обществе есть патриотическое большинство консолидированное. У нас есть все условия для того, чтобы дооформить эту реальность, надо только спокойнее, последовательнее и быстрее это делать, а не уповать на то, что рассосется, что еще рано, что это всё еще пока такие только намеки на будущее неблагополучие. Никаких намеков нет, всё уже состоялось.

Год назад на «Красном марше» я говорил о том, что все надеются, что холодной войны не будет, и я надеюсь. А поскольку люди говорят о том, что ее не будет, и эти люди очень ответственны, серьезны, то дай бог, чтобы это так и случилось. Ну так что, нет холодной войны? Я понимаю, что ничто не повторяется один к одному и то, что сейчас существует, можно не называть холодной войной. Вот это назвали «недружественным курсом», альтернативы которому в обозримом будущем нет. Ну, всё сказано! Дальше что? Как на это отвечаем?

Спасибо тем, кто в сложившихся сложнейших условиях сумел сохранить для России дееспособный промышленный комплекс, создавший новую военную технику. И это отличная техника. У нас нет никаких проблем сейчас с тем, что вот, дескать, есть великие США с замечательным военно-промышленным комплексом, а у нас ничего нет. У нас всё есть! У нас есть достаточное преимущество в космосе, в воздухе, на земле, под водой, в море и еще тут решили авианосцы мощнее, чем в США, закладывать, — всё это есть. Я понимаю, каким трудным был процесс создания этой военной техники, как трудно было удержать военно-промышленный комплекс. Я горячо, от всего сердца благодарю всех инженеров, оставшихся на рабочих местах, профессоров, вырастивших эту смену. Всех — снизу доверху. За то, что этот комплекс выстоял, что Россия выстояла вообще, и что мы имеем дело с первоклассной державой в военно-стратегическом смысле в том числе.

(Аплодисменты.)

Спасибо тем, кто укреплял и укрепляет боеготовность наших Вооруженных Сил, тем, кто проводит сдержанную и решительную внешнюю политику, не давая процессу выйти за рамки, отвечающие нашим национальным интересам. А у нас же как? — то все дрожат и боятся глаза поднять, то потом экстаз — и все [требуют]: вперед! — на Варшаву, на Париж, куда угодно дальше. Так вот, спасибо тем, кто проводит центристскую, спокойную, национально-ответственную внешнюю политику. Спасибо Донбассу, его гражданам, приехавшим на наш съезд, за то что они стойко отражают атаки нового нацизма на передних рубежах!

(Аплодисменты.)

Всё это крайне важно. И никаких оснований ныть и говорить, что у нас всё разваливается, сегодня нет. Но мы понимаем, что без оформления новой реальности, без изменения качеств социальной ткани, которую наши недоброжелатели обязательно будут испытывать на прочность, России не устоять. Что все достижения в оборонной политике, в дипломатии могут быть обесценены российским майданом, повторяющим майдан украинский. И мы помним Советский Союз, мы помним, каким у нас был военно-промышленный комплекс, мы помним, какая у нас была армия и многое другое, и мы помним, что именно тогда это сокрушило. Так вот, главная наша задача — чтобы майдана в России не было. А майдан начинается в головах. Значит, наш главный лозунг — «Нет майдану в головах!».

(Аплодисменты.)

В сущности, мы собрались здесь для того, чтобы обсудить, что именно надо противопоставить созданию «хомо майданикус», как надо обезвреживать мины майданизации, закладываемые в сознание людей. Между тем, технология майданизации уже понятна, и все мы понимаем, что она не такая простая, как кажется. Создается черная дыра вместо определенного исторического периода, длиной в 70 лет или в 100 с лишним. Представляем себе, что такое такая дыра на Украине? Там, кроме советской истории, вообще никакой нет. Вместо этого создается «черная дыра». Это не просто война с определенным периодом истории, это война с историей как таковой.

Недавно у нас выступала очень известная француженка, которая сказала: «Они сейчас полностью переписывают историю Великой Отечественной войны». Но ее же нельзя переписать как историю, понимаете? Я — сын историка, я хорошо понимаю, что историю как таковую переписать нельзя — потому что есть архивы. Значит, надо запретить ходить в эти архивы, надо запретить читать, что именно Черчилль писал Сталину, или Рузвельт... Значит, надо отменить исторический документ. Не просто что-нибудь, а статус исторического документа. Дальше что?

Дальше на этом месте надо что-то надуть. Надувается утопия о древнейших украх, которые жили в оштукатуренных домах тогда, когда вся Европа жила в пещерах (я цитирую главу [украинского] государства). Бедная Европа!

Затем говорится о том, что всё это делалось на некоторой РУН-вере. Почему Ватикан не поддерживает сейчас эту майданизацию дальше? Потому что он почувствовал, что дело пахнет не греко-католиками, дело пахнет РУН-верой, то есть новым язычеством. Дальше вспухает всё это, а история отменяется. Это можно делать только репрессивно, и это и есть формула нацизма. А что делать, если ты убил историю? Что делать, если ты отменил все эти исторические периоды? Тебе надо прыгать в какую-то утопию. Какая утопия — непонятно. Тогда вместо народа исторически оформленного — племя с РУН-верой. Дальше нужно нагнетать чудовищную истерику вокруг этого. И нужно дехристианизировать страну. Не только десоветизировать, как они говорят, но и дехристианизировать! И это происходит. Вот что такое новый нацизм. Вот что такое майданизация. Всё не так просто.

Это уже произошло на Украине. Не надо тешить себя иллюзиями, что это не может произойти у нас. Эти иллюзии опаснее всего. Сейчас опасны две вещи: паника — «ой, сейчас всё рухнет, ой-ой-ой, мы вообще катимся под гору, в пропасть», — и иллюзии — «да нет, да ничего, да будем продолжать жить так, как живем, да ничего страшного не случится, да подумаешь, да наплевать на них». И то, и другое опасно, причем иллюзии сейчас, может быть, и опаснее, потому что панику-то удалось погасить. Я помню, какая она была еще зимой этого года: «Сейчас в обменных пунктах все будут драться», и так далее и тому подобное. «Всё рухнет!» Это-то погасили, а вот иллюзии продолжаются.

Всем очень хочется, чтобы вообще ничего никак не изменилось. Такое понятное желание. Так вот, этого быть не может. Для того, чтобы мы выстояли, должна быть сделана одна стратегическая ставка. Одна! — всё остальное есть. Все прагматические слагаемые есть, а то, что надо исправлять, мы будем исправлять в образовании, везде.

Два с половиной года назад все говорили: «Ювенальная юстиция обязательно будет, надо всем готовиться, родителям надо икру класть в холодильники и быстро вытаскивать, когда приходит ювенальный инспектор». Я что, не помню это? Где эта ювенальная юстиция? Где она? А ее нет! Взят курс на традиционные ценности, и было понятно, что он будет взят. Потому что Россия — страна этих традиционных ценностей, и никто в демократическом обществе ломать об колено большинство населения не будет. Сумасшедших нет, дураков нет и нет желающих идти диктаторским путем, подавляя народ во имя какой-то абстрактной истины. То же самое и сейчас.

Вопрос заключается вовсе не в том, чтобы нам сейчас перебирать все слагаемые нашей реальности. Вопрос заключается в том, чтобы найти одно ключевое нематериальное слагаемое, назвать, в сущности, одно слово, которое надо добавить к происходящему так, чтобы происходящее начало действительно укреплять нашу социальную ткань, которая должна быть укреплена, которая в этом состоянии не выдержит новых нагрузок. А нагрузки будут наращиваться стремительно в условиях, когда в обозримом будущем нам нужно рассчитывать только на предельное недоброжелательство, а это недоброжелательство нарастает. И оно больше, чем в годы холодной войны, больше.

Так что же это за слово, которое надо добавить? На что надо сделать ставку, кроме того, что есть, но не отменяя всё, что есть? Это слово — «пробуждение». Мы можем сделать сейчас только ставку на пробуждение. «Слишком много в мире людей, которым никто не помог пробудиться», — эти слова Антуана де Сент-Экзюпери, французского писателя-антифашиста, сегодня столь же актуальны, как в 30-е годы ХХ века, когда они были сказаны, в эпоху войны с нацизмом.

Что такое пробуждение? И что пробуждает? Пробуждают слова тех, кто решил помочь другим пробудиться, их поступки. В любом случае пробуждение — это воздействие, позволяющее пробудиться тем, кто находится в непробужденном состоянии, то есть в состоянии своеобразного сна.

Этот сон известен нам из русских сказок. В русской сказке богатыря пытались пробудить и так, и этак, а он продолжал спать, спать непробудным сном — какое точное слово! Непробудным сном — то есть сном, от которого нельзя пробудиться. Враг приближался, и казалось, что богатырь уже не проснется никогда, а значит, вражья сила, которую он должен отразить, неминуемо победит. Но тут вдруг девушка, пытавшаяся пробудить богатыря, спящего непробудным сном, взяла и заплакала. Одна ее слезинка упала на лицо спящего богатыря, он пробудился и отразил врага. Что такое эта слезинка? Это таинственное тонкое воздействие, приводящее не к чему-нибудь, и даже не к мобилизации, линейной, обычной, а к пробуждению. Пробуждению народа, пробуждению общества, пробуждению каждого отдельного человека хотя бы на пороге беды.

Человек может прожить всю жизнь, не пробудившись, и он не обязательно при этом будет вялым и пассивным. Он может всю жизнь, оставаясь непробужденным, быть безумно активным и результативным. Иногда про таких людей говорят, что они вертятся как белки в колесе, иногда — что спят на бегу. Над проблемой пробуждения бились и продолжают биться и выдающиеся религиозные мыслители всех эпох и всех религий: ислама, христианства, буддизма — всех. И светские философы, и крупнейшие психологи, и великие художники, такие как Чехов, Толстой, Достоевский, Блок, Ибсен, Томас Манн — перечислять можно долго. Мы смело можем утверждать, что пробуждаются все по-разному. Но пробудившись, испытывают одно и то же чувство, свидетельствующее о том, что они действительно пробудились. Это — чувство ответственности. Ответственности каждого из здесь сидящих. За страну, за человечество, за всё на свете. Чувство ответственности не в пределах твоей квартиры, не за забором твоей дачи, а чувство ответственности, выходящее за пределы всей страны, распространяющееся на весь земной шар и, в конечном итоге, даже на космос. Только такое чувство ответственности и есть настоящее пробуждение. Поэтому нужно пробудиться!

Если чувство ответственности не превращается во что-то большее, то пробудившийся может сойти с ума или стать чудиком. Поэтому нужно, чтобы чувство ответственности породило мысль о том, как оказать помощь тому, за что ты вдруг ощутил себя ответственным. И собравшиеся здесь люди вдруг ощутили себя ответственными за то, чтобы опека не забирала детей из бедных семей. Почему они должны были ощутить себя за это ответственными? Но они же ощутили! Собравшиеся здесь люди ощутили себя ответственными за то, что происходит с детьми Донбасса и в Донбассе в целом. Почему они ощутили себя ответственными? Но они же ощутили! Значит, в какой степени и до какой степени они пробудились, правда? Итак, речь может идти об ответственности за детей Донбасса, за разрушаемые детские дома, за жителей депрессивных городов: Кимовска или других городов. За бедные семьи, у которых отбирают детей. Или за человечество.

Если мысль не пробуждает к действию, то настоящего пробуждения нет. Сначала ответственность, потом ты думаешь о том, как защитить то, за что ты ощущаешь себя ответственным, а потом, после того, как ты думаешь об этом, возникают действия. Если действий нет, то нет и пробуждения. А если действия есть, то возникает единое целое, сплав из мысли и действия, который двигает тебя вперед. И то, чему ты себя посвятил, вдруг становится для тебя очевидным и более важным, чем то, в каком ресторане ты завтра отобедаешь. И в этом случае, когда возникает сплав мысли и действий и нечто двигает тебя вперед, ты обретаешь главное из того, что человек может обрести в жизни. Главное и намного более важное, чем степень материального преуспевания и всё остальное. Ты обретаешь свою судьбу.

(Аплодисменты.)

Только это и важно. Только это и означает, что мы прорвались к подлинной человечности. Между прочим, в том ее русском понимании, в каком только она всегда и существовала. Я говорю здесь о всех нас как о русских, потому что и в советскую эпоху, и сейчас всех нас называют «рашн», и всем понятно, что никакого другого слова по отношению к нам никто не будет никогда использовать.

Обретение судьбы — это не только огромное счастье, это тяжелейшая ноша. Многим хочется обрести судьбу, но избавиться от такой почти неподъемной ноши. Так не бывает! И когда ноша кажется тебе совсем неподъемной, помни: человек, не сумевший обрести судьбу, в каком-то смысле проиграл жизнь, и он-то и есть единственный настоящий лузер. Завсегдатаи богатых московских ресторанов, пожав плечами, скажут, что лузер — это тот, кто горбатится за гроши, лишен возможности вкушать удовольствия, доступные для каждого по-настоящему обеспеченного человека. И что нельзя быть богатым, успешным деятелем и проиграть жизнь. Можно, можно! В силу специфики данного собрания я остановлюсь лишь на одном таком лузерстве. На том, что проигрыш судьбы, своей судьбы, настоящей судьбы, своей подлинности очень тесно связан и очень часто связан с проигрышем детей. Ведь дети как-то загадочно улавливают запах проигрыша судьбы у их родителей. И, сами не понимая, что именно уловили, отшатываются от проигравших судьбу родителей, восполняющих этот проигрыш дворцами, яхтами, дорогими автомобилями, погруженностью в разного рода элитные удовольствия.

Когда я говорю это, перед моими глазами не десятки, а даже сотни примеров. Александр Блок делает эпиграфом к своей поэме «Возмездие» слова Генриха Ибсена «Юность — это возмездие». Я наблюдал огромное количество таких возмездий, которые проигравшие судьбу богатые, успешные, активные люди даже не связывают с проигрышем судьбы. А, оглядываясь вокруг, спрашивают растерянно: «В чем же дело?» Только в этом, дорогие мои, и ни в чем другом. Можно выиграть судьбу и проиграть во многом другом. Но проигравший судьбу сразу проигрывает всё. Это касается каждого из нас. Это касается нашей страны и, в конечном счете, это касается всего человечества.

(Аплодисменты.)

Есть притча о крысолове, который увел детей из города Гамельн. И есть одноименная поэма Марины Цветаевой. И там, и там, в сущности, говорится о том же самом. О том, что проигравшие судьбу обеспеченные, спокойные бюргеры города Гамельна потеряли детей и даже не сумели понять причины этой потери. И не это ли происходит сейчас на Западе? Не это ли называют они ювенальной юстицией, однополыми браками и многим другим? Не есть ли всё это проигрыш западной судьбы? Так что же мы хотим? Чтобы, уподобившись им, мы проиграли российскую судьбу? Этому не бывать!

(Аплодисменты.)

Есть великое стихотворение Лермонтова, начинающееся словами «Печально я гляжу на наше поколенье», в котором говорится о потомке, оскорбляющем прах потерянного поколения «насмешкой горькою обманутого сына над промотавшимся отцом». Все сидящие в этом зале не хотят быть промотавшимися отцами! И именно поэтому, именно это чувство «не хочу!» собирает нас и превращает нас в единое, когерентное целое!

(Аплодисменты.)

У Макса Фриша, одного из крупнейших западных драматургов, есть пьеса «Граф Эдерланд». Герой этой пьесы, которого элита возносит на пьедестал, говорит тем, кто его возносит: «Я вам приснился», я себе приснился, я вообще приснился, это всё сон». Сумеем ли мы пробудиться и пробудить других в столь ответственный момент в достаточной для ответа на вызов степени, сознавая, что при таких масштабах вызова необходимо, наряду с многим другим, именно такое полноценное пробуждение?

В этом зале собрались полторы тысячи людей. Много это или мало? Тут всё зависит от того, сумеют ли собравшиеся сами пробудиться по-настоящему и начать пробуждать других, пробуждая тем самым общество. Мы ведь сумели что-то сделать и зимой 2011–2012 гг. на Воробьевых горах и Поклонной горе! И летом 2012-го на наших митингах против ювенальной юстиции, которую тогда считали уже необратимой. И зимой 2013-го в Колонном зале, где была зафиксирована необратимость антиювенальной политики. И в Донецке прошлым летом, когда мы способствовали настоящей направленности процессов в ту единственную сторону, которая отвечает и интересам России, и интересам Донбасса, и которая дает настоящий эффект!

(Аплодисменты.)

Сегодня мы сильнее, чем несколько лет назад. И все мы это понимаем. Мы понимаем, что мы уже качественно сильнее. Но масштаб вызова, увы, нарастает быстрее, чем наши возможности. А значит, у нас на самом деле есть две задачи: понимая, какие тучи сгущаются над Россией, мы делаем ставку на пробуждение и, зафиксировав это, переходим к обсуждению конкретных наших результатов. И новых направлений нашей сугубо конкретной деятельности.

Но давайте, обсуждая всё это конкретное, без чего любая деятельность превращается в мыльные пузыри, не забывать о том, на что именно делается наша главная ставка. Только тогда, объединившись с другими и не отрывая это общее от конкретного, мы отстоим русскую жизнь и превратим русскую смерть в несбыточную мечту наших врагов. Только тогда у наших детей и внуков будет главное — Родина и Судьба!

(Аплодисменты.)

Спасибо всем, кто собрался в этом зале. Спасибо за труд, за ответственность, спасибо за желание пробудиться, спасибо за пробуждение!

(Аплодисменты.)