Потенциальные политические и экономические сценарии для Африки: ключевые системные угрозы и риски
Сегодняшняя и будущая судьба огромного континента, с его спецификой разнообразных географо-климатических зон, богатейшей историей, множеством разных стран и народов, определяется сложной системой взаимоувязанных разнообразных влияний, как внутренних, так и внешних. И эта судьба, конечно же, не может быть описана в рамках какого-либо единого сценарного подхода.
Потому, как представляется, анализ возможного будущего Африки следует проводить путем выявления и оценки ключевых факторов и рисков развития ситуации на континенте. Как факторов и рисков, определяющих общие для Африки тенденции, так и наиболее значимых факторов, обуславливающих актуальную специфику и особенности развития отдельных регионов и стран этого континента.
1. Политическая специфика Африки: факторы исторического наследия — границы и конфликтные идентификации
1.1. Следует подчеркнуть, что общим практически для всей Африки обстоятельством является преимущественно традиционалистский тип жизни, массового сознания и массовой самоидентификации. В таком типе сознания собственная история (семьи, рода, племени, государственности) занимает особое, весьма важное место.
В частности, в таком массовом сознании в той или иной мере живы и актуализируются в семейном, родовом, этноплеменном предании и память о существовавших на территории древних и средневековых царствах (Древний Египет и Кушитское царство на Севере, империи Гана и Мали на Западе, королевство Конго в Центральной Африке, царство Аксум на Северо-Востоке, царство Мономотапа на Востоке и т. д.), и память о величии и богатстве африканских эмиратов эпохи Арабского халифата, и память о союзах и конфликтах, войнах и объединениях, победах и поражениях племен, и память о наследии колониальной эпохи, и память о других крупных событиях собственной истории.
Эти события — и победные, и унизительные — часто оказываются «мерой сравнения» с современностью, то есть фактором социально-политической и экономической оценки нынешнего состояния племен, народа и государственности. Эти события в достаточно высокой степени определяют состояние современных этноплеменных союзов и расколов, идентификацию «свой-чужой», отношение к ближним и дальним государственным соседям.
1.2. Очень важным фактором, создающим в современной Африке множество сложных военно-политических, социальных, экономических проблем, является раздел и переделы территории континента между колониальными метрополиями в эпоху колонизации и колониальных войн.
Границы между колониями разных метрополий почти никогда не учитывали историю и особенности территориального расселения различных племенных союзов, племен, этноплеменных и этноконфессиональных групп. Более того, в Африке значительная часть унаследованных от колониальной эпохи современных государственных границ была, как, например, на Берлинской конференции 1884–1885 гг., проведена волевыми решениями держав-метрополий, нередко практически просто по линейке на картах или, в лучшем случае, по руслам рек и горным хребтам.
В результате система территориальных разграничений государств современной Африки почти нигде не совпадает с реальным этноплеменным расселением. То есть является, с точки зрения этноплеменной, конфессиональной и даже расовой логики, гораздо более «неорганичной», чем на любом другом континенте. И, соответственно, крайне конфликтогенной. Например, границами между Суданом, Ливией и Чадом оказалось разделено на части этноплеменное объединение Загава. И этот фактор оказался одним из серьезных военно-политических осложнений в ходе конфликта в суданской провинции Дарфур. Также «рассекающими» крупные племена — и не менее болезненными и конфликтогенными — оказались и конфигурации границ в зоне Ангола–Замбия–Ботсвана–Намибия, в зоне Уганда–Руанда–Бурунди–Демократическая Республика Конго, в зоне Алжир–Нигер–Мали–Чад и так далее.
1.3. Не менее острая проблема подавляющего большинства государств Африки — внутренняя этноплеменная неоднородность. Типичная для Африки этническая картина (национальный состав) государства — от одного-двух десятков (как в Намибии или Сенегале) до полутора-двух сотен (как в Ливии и Нигерии) крупных и мелких племенных групп, как исторически родственных, так и исторически соперничающих.
Плюс к этому, нередко в этноплеменном составе африканских стран (что особенно характерно для субэкваториальной Африки, а также для юга континента) налицо еще и принадлежность к разным (негроиды, арабы, потомки белых колонизаторов) расово-антропологическим типам.
Указанные этноплеменные и расовые различия, с учетом специфики массовой ментальности большинства населения континента, весьма часто оказываются достаточно сильным конфликтогенным фактором, постоянно испытывающим на прочность современные африканские государства.
Дополнительным конфликтогенным межплеменным фактором на больших территориях Африки являются различия в преобладающем типе хозяйствования — оседлом земледельческом, полукочевом и кочевом скотоводческом. Эти различия особенно ярко выражены на окраинах пустынь (Сахара, Намиб, Калахари) и в зоне Сахеля. Межплеменная конкуренция за землю и воду между земледельцами и скотоводами в этих условиях оказывается крайне острой. Наиболее яркие примеры — Дарфур и Южный Судан в Судане, где именно конфликты между племенными группами земледельцев и скотоводов стали «спусковым крючком» недавних кровавых войн, привели к отделению Южного Судана и в перспективе угрожают отделением Дарфура.
Еще более сложной в Африке оказывается проблема социально-государственной устойчивости в тех случаях, когда разные этноплеменные группы страны к тому же исповедуют разные религии или локальные религиозные культы.
На этой почве многообразных идентификационных различий во многих регионах Африки очень сильны тенденции «племенного» этнорелигиозного сепаратизма, то есть попытки отделения племенных территорий от существующего государства для воссоединения с остальной частью своего племени, оказавшейся за рубежом, или отделения территории своего племени от находящегося во власти в собственном государстве «враждебного» племени.
Наиболее яркий пример — Нигерия в середине 1960-х — начале 1970-х годов. Несколько лет акций взаимного геноцида между крупнейшими племенными группами йоруба, хауса-фулани и игбо привели к попытке отделения южной христианской и анимистской племенной зоны игбо от исламизированных северных племенных территорий, в форме создания «Независимой республики Биафра», а далее — к затяжной кровопролитной гражданской войне. Аналогичные тенденции существуют — и взрываются кровавыми конфликтами — в Уганде, Сьерра-Леоне, Центрально-Африканской республике и т. д.
1.4. Таким образом, в большинстве стран Африки очень существенным фактором риска для социально-политической стабильности и возможностей развития является достаточно массовый (латентный или открытый) конфликт идентификаций — государственной, этноплеменной, расовой, конфессиональной, территориальной. Эти конфликтующие идентификации в обществе, преимущественно трайбалистском по составу, осознаются, переживаются, воспроизводятся как очень важные личностные и социальные ценности.
На этой «трайбалистско-ценностной» почве даже достаточно мягкие, политически умеренные идеологемы в Африке во многих случаях быстро трансформируются в массовый и политически агрессивный сектантский радикализм.
Так, например, произошло с выдвинутой бывшим главой Сенегала Леопольдом Седаром Сенгором идеей «негритюда» как социокультурного — подчеркнем, именно социокультурного, а не властно-политического, — приоритета негроидов на своей исторической родине над белыми потомками колонизаторов. В ряде стран Африки, включая сравнительно модернизированную Южно-Африканскую республику и Зимбабве (бывшую Родезию), идея негритюда среди части черного населения трансформировалась и в идею тотального подавления и/или изгнания белого меньшинства, и в практику погромов, убийств, сгона с земель, отъема собственности у потомков колонизаторов.
То же самое произошло с выдвинутой рядом арабских богословов из стран Персидского залива идеей защиты исламских религиозных и культурных ценностей в африканских странах бывшего Арабского халифата. Которая была подхвачена и в идеологии радикально-террористических групп типа «Аль-Каиды» в странах Магриба», и в идеологии сахельского, преимущественно нигерийского, движения «Боко Харам» («Западное образование запрещено»). Этими — и другими — подобными им организациями идея «защиты ислама» была предъявлена в бесчеловечной практике тотального террора против неисламских или «недостаточно исламских» (вестернизированных) масс мирных граждан множества стран континента.
Еще один пример — так называемая «Армия освобождения Господа» священника Джозефа Кони. Возникшая и разросшаяся на стыке границ Судана, Уганды и Демократической республики Конго христианская секта объявила своей целью установление на Земле господства десяти библейских заповедей. А далее прославилась беспрецедентным террором против воображаемых «грешников»: изуверскими убийствами многих сотен людей, похищениями и обращениями в сексуальное рабство детей и женщин, ритуальным каннибализмом.
1.5. Результатом описанных процессов специфической массовой идентификации во многих странах Африки является сложно построенная внутригосударственная и межгосударственная латентная или открытая конфликтность, для перехода которой в острую фазу очень легко находятся внутренние или внешние причины или поводы.
При этом, как правило, в типичной для «сложносоставного» африканского государства этноплеменной конфигурации есть несколько сильных этноплеменных групп с наиболее выраженными властными амбициями, которые активно конкурируют за политическую власть в стране. Как результат, в большинстве государств Африки крайне трудно или просто невозможно создать внутренне непротиворечивую систему власти, обладающую подавляющей (то есть обеспечивающей демократическую легитимность) элитной и массовой социальной базой.
Созданию устойчивой базы власти препятствует и такое типичное для трайбализма явление, как «разорванное» правосознание. В котором нормы права и справедливости воспринимаются как обязательные исключительно для членов собственной племенной группы, но необязательные или даже вообще не действующие в отношении «чужих».
Кроме того, в Африке практика принятия стратегических решений во все предыдущие исторические эпохи была чаще всего отчетливо персонифицирована, то есть концентрировалась на личности вождя и членов совета племени. Потому в Африке до сих пор большинство политических лидеров по своему типу политического поведения — «вожди». Это очень часто бывшие или даже действующие высшие и старшие офицеры, генералы или полковники, с характерной для военных несклонностью к компромиссам, авторитарно-командным типом управления и стремлением скорее «разрубать», чем «развязывать» сложные узлы политических коллизий.
1.6. Всё перечисленное соединяется в очень характерное для большинства стран Африки политическое миропонимание, блокирующее классические западные типы демократического принятия решений и демократического управления. Грубо говоря, исторические условия создания и становления современной государственности в Африке, а также достаточно длительная и разнообразная политическая практика разных стран континента, привели к массовому осознанию того, что классическая западная демократия здесь, за редчайшими исключениями этнически и конфессионально гомогенных малых стран, выжить попросту не может.
При таком миропонимании социально-политическую устойчивость оказывается возможно обеспечить либо в условиях достаточно жесткой автократии, либо в условиях диктатуры племенного большинства, которая внутри этого большинства, как правило, устроена подобно известному из истории типу «военной демократии» протогосударственных вождеств. Что и реализуется в большинстве стран континента.
В последние десятилетия подобная политическая практика нередко оформляется в так называемую имитационную демократию, в которой внешне, формально-юридически, в основном соблюдаются при создании законодательства и принятии решений привычные западные демократические процедуры разделения властей, выборов, политической конкуренции и т. д. Однако всё это соблюдается до тех пор, пока не прерывается системным государственным кризисом. А тогда имитативная демократия обрушивает политическую ситуацию либо в открытую диктатуру элит доминирующего племени, либо в очередной государственный переворот.
2. Африканские системы общеконтинентальной и региональной безопасности: факторы предотвращения конфликтов
2.1. Исторически первой общеафриканской организацией, созданной для поддержки развития стран и предотвращения конфликтов на континенте, стала учрежденная в 1963 году Организация африканского единства, которая в 2002 году была преобразована в Африканский Союз (АС). В АС входят более 50 стран континента, однако значимую роль в сфере предотвращения конфликтов АС играл только в течение двух десятилетий после распада американо-советской мировой двухполярности, причем во многом благодаря политической активности и финансовой поддержке лидера Ливии Муаммара Каддафи.
С 2011 года, после убийства Каддафи и развала Ливии до состояния безгосударственности, АС в основном находится в состоянии невысокой «антиконфликтной» дееспособности. В том числе из-за того, что крупнейшие страны Африки (включая Нигерию, ЮАР, Алжир, Ливию, Египет) несколько лет не платили или почти не платили уставные членские взносы в организацию. Многие эксперты считают, что причина не только в мировом экономическом кризисе, остро затронувшем Африку, но и в том, что многие страны континента воспринимают АС как «неудобный» для себя механизм внешнего вмешательства в региональную и внутреннюю политику.
Тем не менее, в рамках АС в 2014 году, по инициативе Совета мира и безопасности Африканского союза, было начато создание общеафриканской миротворческой военной организации — Африканских сил быстрого реагирования (АСБР). В составе АСБР предполагается развертывание пяти региональных бригад постоянной готовности, а также штабного центра и частей и подразделений технического и тылового обеспечения. Североафриканскую бригаду создает Союз арабского Магриба (САМ), западноафриканскую — Экономическое сообщество государств Западной Африки (ЭКОВАС), центральноафриканскую — Экономическое сообщество государств Центральной Африки (ЭСГЦА), восточноафриканскую — Межправительственная организация по развитию Восточной Африки (ОРВА), южноафриканскую — Сообщество развития Юга Африки (САДК).
В октябре-ноябре 2015 года в ЮАР прошли первые полевые учения войск АСБР, в которых приняли участие более 5 тыс. военнослужащих из 21 африканской страны. Легендой учений стали срочное вмешательство в локальный конфликт с целью прекращения боевых действий и перехода к миротворческим операциям.
2.2. Однако потенциал и эффективность АСБР только предстоит выявить и оценить. Пока же региональное миротворчество на континенте в основном находится в сфере ответственности упомянутых выше макрорегиональных объединений: САР, ЭКОВАС, ЭСГЦА, ОРВА и САДК. Причем наиболее активными в миротворческих операциях на континенте являются САДК и ЭКОВАС, возглавляемые, соответственно, странами, самыми мощными в экономическом и военно-политическом отношении — ЮАР и Нигерией.
Именно военные подразделения, а также вооружения и штабные команды этих стран, как правило, играют решающую роль в усилиях по военно-политической стабилизации в большинстве африканских региональных конфликтов. В частности, именно под эгидой САДК и ЭКОВАС происходили попытки стабилизации затяжного конфликта в районе Великих озер между Заиром (ныне Демократическая республика Конго), Угандой и Руандой, в который оказалось, причем в режиме крупномасштабных боевых действий, вовлечено около десяти стран региона. И который в экспертных кругах и в прессе нередко называют «Великой африканской войной».
2.3. Кроме АС и перечисленных макрорегиональных объединений, в миротворческих операциях в Африке регулярно принимает активное участие ООН. Миротворческие операции ООН с использованием международного военного контингента, так называемых «голубых касок», в последние десятилетия проводились по мандатам Совета Безопасности в 16 странах Африки. В настоящее время ООН проводит в Африке девять миротворческих операций: в Западной Сахаре, Либерии, Кот-д’Ивуаре, Мали, Центрально-африканской республике, Демократической республике Конго, Южном Судане, а также в двух конфликтных регионах Судана — Дарфур и Абьей.
Однако эксперты ООН признают, что в условиях большинства африканских конфликтов, когда в острое и, как правило, вооруженное противостояние вовлечены сотни тысяч человек, — реализуемые региональными объединениями или ООН миротворческие миссии численностью от 1–2 до 10–20 тыс. человек оказываются малоэффективны. Эти миссии, в лучшем случае, приносят гуманитарную пользу, несколько сокращая в зоне конфликта масштабы боевых и небоевых (от голода и болезней) человеческих потерь. Во всяком случае, несомненный факт состоит в том, что ни одна миссия региональных объединений или ООН в Африке в постколониальную эпоху к окончательной военно-политической стабилизации региона миротворчества не привела.
2.4. Еще одна проблема «миротворческого вмешательства» в конфликты в Африке (как со стороны сил региональных объединений, так и со стороны ООН) заключается в следующем. Как правило, по крайней мере одна сторона конфликта, а иногда и обе стороны с весомыми основаниями считают «силы вмешательства» заинтересованным актором, извлекающим собственную выгоду из своего миротворчества.
Так это было в ходе упомянутой выше «Великой африканской войны», когда миротворческие силы ЭКОВАС, САДК и соседних с Заиром стран практически открыто поддерживали своих соплеменников как в Заире, так и в Уганде и Руанде.
Так это было совсем недавно в Кот-д’Ивуаре, где в условиях президентских выборов оба кандидата, действующий президент Лоран Гбагбо и его соперник Алассан Уаттара, при равенстве голосов избирателей объявили себя победителями. Миротворцы ООН и размещенный в стране французский военный контингент не только однозначно приняли сторону Уаттары, но и самостоятельно провели широкомасштабную, с применением боевых вертолетов, артиллерии и спецназа, военную операцию по уничтожению войск, присягнувших Гбагбо, бомбардировок и штурма президентского дворца в столичном Абиджане и в итоге свергли и арестовали Гбагбо.
Наибольший резонанс в Африке вызвало то обстоятельство, что направленный в ООН доклад специальной независимой комиссии, учрежденной решением Совета Безопасности, который доказательно описывал военные преступления французских сил, миротворцев ООН и подразделений войск Уаттары, был спрятан от общества и запрещен к публикации. А Международный уголовный суд незамедлительно выдал ордер на арест Гбагбо по обвинениям в преступлениях против человечности.
Это уже второй ордер МУС такого рода в Африке в аналогичных обстоятельствах. Первый ордер был в марте 2009 года выдан против президента Судана Омара аль-Башира по обвинению в преступлениях суданской армии в Дарфуре и геноциде. Где, опять-таки, в основном воевали (и совершали множество военных преступлений) не подчиненные Аль-Баширу суданские войска, а военные отряды кочевых и оседлых племенных объединений, соперничающие за землю и воду, а также за обнаруженную в регионе нефть.
На эффективности внешнего миротворчества в Африке существенно сказывается и то, что в последние годы в региональную и мировую прессу попадает всё больше доказательных и документированных сообщений о таких преступлениях миротворцев (в том числе миротворческих сил ООН), как грабежи местного населения, массовые изнасилования женщин и девочек и убийства мирных жителей.
2.5. Указанные факты, будучи широко освещены местной (но не мировой!) прессой, катастрофическим образом подрывают в Африке доверие к миротворческому внешнему вмешательству, включая вмешательство ООН. И таким образом дополнительно провоцируют стремление сторон конфликтов разрешить ситуацию в свою пользу показательно жестоко и быстро, то есть до принятия и реализации решений о вводе в зону конфликта международных миротворцев.
В последние годы из Африки поступает немало сообщений о том, что вооруженные отряды местных племен совершают крупные нападения на базы миротворцев ООН (в частности, в Мали и Южном Судане) и на миротворческий контингент Африканского Союза (в Сомали).
На начало 2016 года в Африке по-прежнему происходит множество вооруженных конфликтов. Основные «горячие» вооруженные конфликты идут в Судане и Южном Судане, Сомали, Кении, Бурунди, Демократической республике Конго, Мали, Либерии, Кот-д’Ивуаре, Центрально-африканской республике, Ливии, Нигерии, Нигере, Чаде, Либерии, Гвинее-Бисау, Западной Сахаре. Кроме того, сравнительно мелкие вооруженные конфликты отмечаются в Анголе, Руанде, Зимбабве, Буркина-Фасо, Сьерра-Леоне, Лесото и ряде других стран континента.
Таким образом, ни властные системы большинства стран Африки, ни внешнее миротворчество внутрирегиональных и международных сил пока не обеспечивают практически ни в одном регионе континента военно-политическую стабильность. Что, естественно, самым негативным образом сказывается на экономической и социальной стабильности и, соответственно, на всем комплексе условий развития большинства африканских стран.
(Продолжение следует.)
