Русский протест. Что общего у Раскола-1666 с сегодняшним днём?

Аналогия между расколом в обществе по вакцинации и церковным расколом XVII века заставляет обратиться к тем трагическим событиям. Что тогда произошло? Почему не удалось избежать катастрофы, последствия которой ощутимы даже через 400 лет? Есть ли параллели между веком нынешним и минувшим? С этими вопросами мы обратились к священнику, профессору СПбГУ, доктору исторических наук Владимиру Василику.

Корр.: Какими были предпосылки случившегося раскола? Какие были расклады в церковной элите?

Владимир Василик: Предпосылкой раскола была серьезная обрядовая разница. Различие богослужебных текстов, накопившихся после 1448 года, когда русская церковь стала автокефальной.

Реформаторы выступили с нововведениями, которые должны были привести Русскую православную церковь в соответствие с другими поместными (других государств. — Прим. ред.) православными церквями. Реформаторы выступали с позиций возвращения к древности, полагая, что, в частности, троеперстное крестное знамение является исконным. На самом деле в русском дореформенном православии как раз много архаики. Двуперстное крестное знамение датируется еще V веком. До XIII — начала XIV века оно было распространено по всему православному миру.

Но целый ряд вещей являлся измышлением русских книжников, всё это не лежало в основе православного канона. Например, старообрядцы утверждали, что слово «аллилуйя» означает не «Хвалите Господа!», а «Слава Тебе, Боже!». Дело в том, что в греческих Церквах возобладала практика «трегубой» (трехкратной. — Прим. ред.) аллилуйя, и патриарх Никон, стремившийся к унификации русского богослужения с греческим, выпустил в 1656 году новые богослужебные книги с «трегубой» аллилуйя. Не согласные с реформами Никона старообрядцы считали «трегубую» аллилуйя нарушением постановлений Стоглавого собора и прямым непослушанием воле Богородицы, изложенной в житии Евфросина Псковского. Примечательно, что и никониане, и старообрядцы при решении чисто практического вопроса о количестве «аллилуйя» обвиняли друг друга в ереси. Сторонники реформ утверждали, что «трегубая» аллилуйя совершается в честь Святой Троицы и означает «Хвалите Господа!». А по мнению идеологов старообрядчества, «аллилуйя» означает «Слава Тебе, Боже», и «трегубящие аллилуйя» «четверят» таким образом Святую Троицу. И таких неточностей или разночтений с течением времени становилось всё больше.

В XVII веке, когда произошла, по сути дела, новая встреча русского православия и остального православного мира, эти вещи стали вызывать недоумение в прочих православных церквях.

Были иерархи, которые спокойно с этим мирились. Однако были и серьезные конфликты. Так, на Афоне в 40-е годы XVII века происходила следующая коллизия: книги русской печати публично сжигались из-за находимых в них неправильностей.

Русские книжники, такие как Арсений Суханов, который, кстати, объездил Восток и хорошо знал тот же чин балканских церквей, церквей христианского Востока, много спорили со своими собратьями по вере. Однако эти споры ни к чему не привели.

Проблема состояла в том, что церкви христианского Востока, во многом в результате турецкого владычества, перешли на несколько более упрощенный богослужебный чин. В то время как русская церковь по большей части удержала, что называется, богослужение имперского византийского периода. И, кроме того, дополнила его своими особенностями.

Корр: То есть, грубо говоря, старообрядцы были более консервативными в этом смысле?

Владимир Василик: Да, во многом были действительно более консервативны.

С другой стороны, в силу незначительного количества ученых людей и отсутствия регулярной богословской школы, накопилось очень много неправильностей и грубых ошибок, с которыми надо было что-то делать. Но из-за консерватизма боялись это трогать.

Скажем, когда в чин Великого освящения воды на Богоявление «и освяти Духом Святым» зачем-то какой-то книжник вставил «и огнем», то попытка убрать эту неправильность вызвала скандал и тюремное заключение справщиков, в частности того же игумена Дионисия. Потребовалось вмешательство иерусалимского патриарха Феофана, чтобы убрать эту совершенно не нужную вкравшуюся вставку.

В общем, существовала реальная проблема справы (процесса исправления церковнославянских богослужебных и четьих книг, просветительских сборников, с целью кодификации текстов и церковнославянского языка. — Прим. ред.). Это с одной стороны.

С другой стороны, существовала проблема обрядовых разностей. Во-первых, царь Алексей Михайлович претендовал на роль освободителя христианского Востока. В частности, когда к нему однажды прибыли греческие купцы, то он поклялся, что освободит Константинополь и всех христиан, находящихся под турецким игом.

Существовала вещь и более актуальная — малороссийский вопрос.

Война Богдана Хмельницкого, воссоединение Малороссии с Россией, Переяславская Рада поставили вопрос и о церковных разночтениях. А поскольку на жителей Малороссии с 1620 года, со времени Смуты, смотрели как на неполноценных православных в силу исполнения ими целого ряда католических обычаев, например, обливательного крещения, то некоторые из них всерьез опасались, что их будут перекрещивать и переделывать всё богослужение и всю церковную жизнь на московский лад.

То есть существовала еще серьезная проблема церковного единства внутри государства российского. Ее надо было как-то решать.

Идея церковной реформы принадлежит патриарху Никону. Он был сильно обеспокоен вопросом величия патриаршей власти. И эта озабоченность не была надуманной, поскольку перед Россией стояли великие цели — объединение прежних русских земель вокруг Москвы и освобождение православного мира от турецкого ига, в конечном счете — Крест над Святой Софией. Этой идеей Никон увлек царя. Существовала партия ревнителей благочестия, которая изначально была близка к Никону. В ней был тот же самый протопоп Аввакум, позднее яростный враг никоновской реформы, были люди, стремившиеся к обновлению духовной жизни. К тому же кругу относился и духовник царя Алексея Михайловича Стефан Вонифатьев. Однако в дальнейшем их пути разошлись.

Реформе предшествовала переписка с восточными патриархами по поводу обрядовой разницы, богослужебных различий. Но если одни, такие как патриарх Иерусалимский Паисий, склонялись к духовной мудрости и терпимости, говорили о том, что в различиях нет ничего, препятствующего церковному единству, то другие, такие как патриарх Макарий Антиохийский, — кстати, оказавшийся на Руси к моменту реформы, приехав за милостынею, — напротив, считали эти вещи возмутительными и невозможными, находящимися едва ли не на грани ереси. Именно они способствовали выработке жесткого отношения к обрядовым различиям и, соответственно, жесткой политике реформ.

Должен еще сказать, что к процессу самих реформ были порой причастны люди с сомнительным прошлым, как тот же митрополит Паисий Лигарид, прошлое которого было темно. Едва ли он не был униатом. Существовали даже соображения, что он продвигал интересы Ватикана и целенаправленно обострял раскол в русской церкви, чтобы ее уничижить. Но всё же не он определял характер реформ. Еще одна сомнительная личность — справщик Арсений Грек, которого подозревали в том, что он в свое время отрекся от веры. Однако были и вполне достойные уважения ученые справщики, например, Епифаний Славинецкий.

В 1654 году состоялся Собор, на котором были осуждены русские богослужебные обычаи — двуперстие, «сугубая аллилуйя», написание «Исус» вместо «Иисус», неправильности в символах веры и ряд других вещей. Было решено проводить книжную справу, опираясь на греческие рукописи, древние славянские рукописи, печатные издания.

Существует преувеличенное мнение, что якобы всё правили по венецианским печатным книгам, но это далеко не так. В ряде случаев, действительно, и старые греческие рукописи, и старославянские рукописи привлекались, однако это было достаточно бессистемно.

У реформы обнаружились противники, в том числе в иерархии. В частности, на том же соборе в 1654 году митрополит Павел Коломенский выступил против. Он был немедленно лишен сана, сослан и вскоре умер. Это, естественно, подлило масло в огонь. Кружок, собравшийся вокруг протопопа Аввакума, начал агитацию против новых обрядов. Аввакум отправился в ссылку. В 1656 г. патриарх Никон и патриарх Антиохийский Макарий вместе с рядом других иерархов — отечественных и иноземных — в неделю Торжества Православия произнесли анафему на старый обряд.

Несмотря на то, что главным реформатором считается патриарх Никон, он к реформе охладел и после ссоры с царем в 1658 году и своего добровольного ухода в 1666 году временами говорил представителям духовенства: «Служи, как хочешь». В свою очередь, центр реформы переместился в царские палаты. С другой стороны, отчуждение царя от Никона способствовало некоторому потеплению отношения к сторонникам старого обряда, в частности, царь Алексей Михайлович в 1663 году вернул из ссылки Аввакума.

Несмотря на осуждение Никона, был осужден и весь старый обряд, что, конечно, привело к чудовищному шоку. Дошло до того, что одна из святых XIV века, Анна Кашинская, чья правая рука была сложена в двуперстном крестообразном сложении перед смертью, и, собственно, так и сохранилась в мощах, — была деканонизирована. Ее перестали почитать как святую. Для многих это показалось гибелью церкви, гибелью православного царствования.

В конечном счете после ряда колебаний к подобным выводам пришел и Аввакум и, начиная с 1670 года, он ведет яростную антиправительственную агитацию, за которую был сожжен на костре. За «великие на царский дом хулы». Обстоятельства сожжения таковы. Во время праздника Крещения Господня 1682 года, Великого освящения воды, на котором присутствовал царь Федор Алексеевич, посыпались берестяные грамотки, в которых обличались новый обряд и царь как его сторонник. По сути дела, царь объявлялся антихристом. За эти «великие на царский дом хулы» Аввакум был сожжен в Пустозерске.

Должен, однако, сказать, что в целом старообрядческое движение разношерстное. Например, в рядах этого движения был всем известный Стенька Разин. Одной рукой Разин поддерживал старообрядцев, а с другой стороны, у него был свой лже-патриарх Никон, как, впрочем, и самозванный царевич Алексей Алексеевич. В жестокости, как известно, Разин не уступал правительственным войскам.

Мы с вами очарованы старообрядческими гарями, самосожжением верующих, не желавших, как они считали, отдаваться Антихристу, но как-то забываем о том, что творили они. И что сотворили бы, что могло бы быть, если бы старообрядцы пришли к власти. В одном из писем царю Алексею Аввакум пишет: «А что, государь-царь, как бы ты мне дал волю, я бы их, что Илия пророк, всех перепластал во един час. Не осквернил бы рук своих, но и освятил, чаю. Да воевода бы мне крепкой, умной — князь Юрья Алексеевич Долгорукой! Перво бы Никона, собаку, и рассекли начетверо, а потом бы никониян». В старообрядчестве явно присутствует установка на бунт. Ведь не случайно XVII век называют бунтарским. В русском человеке копилась обида на несправедливость, злоба против верховной власти, и русскому человеку, собственно говоря, временами было всё равно, из-за чего восставать — из-за цен на соль, из-за медных денег или из-за троеперстия.

Как сейчас сказали бы, из-за подъема цен на бензин или из-за казахстанского светского государства, из-за «попрания» идей чистого ислама. Что-то подобное творилось, по-видимому, и тогда.

Корр.: Кто тогда выступал и говорил об опасности раскола в обществе, гражданского конфликта? Какую они вызывали реакцию?

Владимир Василик: Говорили и с той, и с другой стороны. Говорила и царская власть, говорил тот же Аввакум, что царство разделится и погибнет, но каждый при этом тянул одеяло на себя. Каждый использовал это просто как аргумент для усмирения, для поражения своих противников. Естественно, в рамках подобной риторики, когда люди друг друга не слышат, это работает на разрушение.

Корр: В чем состояла идеология старообрядцев?

Владимир Василик: Они считали всякое обрядовое изменение ересью и, соответственно, повреждением веры и искажением христианства. Те, кто проводит реформу — антихристы, а церковь их — это церковь Антихриста. Они утверждали, что церковь погибла, а вместе с ней погибает и Россия.

Другое дело, что часть старообрядцев, так называемое Белокриницкое согласие, не были последовательны, поскольку возводили свою иерархию от одного беглого греческого епископа, Амвросия, то есть из новообрядческой, по их мнению, Греческой церкви. Не признавая ее за церковь, они тем не менее воспользовались одним из ее иерархов, приняв его через миропомазание.

Другие же — беспоповцы — пошли дальше. Считая, что церковь погибла, и теперь спасаться могут только миряне, они выработали особый тип наставника, так сказать, начетчика, то есть человека, который читает, который может проповедовать, но не может совершать требы.

Корр: В какой момент была пройдена точка невозврата в Расколе?

Владимир Василик: Мне кажется, что известной точкой невозврата является 1667 г. — окончательное произнесение клятв (запретов. — Прим. ред.) на старый обряд. Промежуточной точкой явился 1663 год, когда пытались договориться с Аввакумом, и когда эта попытка провалилась. Но если брать глубже, то это собор 1654 года, который, на мой взгляд, не был подготовлен должным образом, точнее, общество не было к нему подготовлено. Ну и, конечно, самой крайней точкой невозврата явилось начало применения смертных казней к старообрядцам.

Корр: Почему не удалось договориться с Аввакумом?

Владимир Василик: Из-за взаимного упорства и взаимного непонимания. Во многом были повинны и старообрядцы, и сам Аввакум. С другой стороны, конечно, и власти не проявили достаточно гибкости и готовности к диалогу.

Корр: Какие общественные группы поддержали раскольников и почему, на Ваш взгляд?

Владимир Василик: Они были достаточно пестрые. С одной стороны, масса простого народа опять-таки из-за его угнетенности и большого количества обид и притеснений. С другой стороны — часть боярства и часть образованных людей. Та же самая боярыня Морозова происходила из достаточного знатного круга. Не только она, но и боярыня Урусова — духовные дочери Аввакума.

Движение суздальского священника Никиты Пустосвята в 1682 году опиралось на стрелецкие полки. У него был ряд сторонников среди боярства, тот же знаменитый князь Иван Хованский, который благоприятствовал выступлению.

То есть выделить четкую социальную группу и сказать, что все другие были к старообрядцам непричастны, как в ряде религиозных движений, было бы затруднительно.

Корр: Какие последствия для страны и общества возымел Раскол?

Владимир Василик: Я бы сказал, что последствия огромные. Это, конечно, был огромный надрыв народного духа. Это был пролог к вестернизации страны. Опять-таки в силу того, что «там убоялись страха, где не было страха». В результате для страны открылось два пути вестернизации. Либо польский — по этому пути пытались идти Федор Алексеевич и царевна Софья — и, к счастью, этот вариант модернизации не прошел, иначе Речь Посполитая в культурном отношении нас просто сожрала бы. И, так сказать, голландско-немецкий по петровскому образцу, который оказался для России более благотворным и спасительным.

К сожалению, Раскол дискредитировал модернизацию по греческим и византийским рецептам. Греческая образованность у нас не привилась, в том числе в силу печальных воспоминаний о роли греческих патриархов в деле Раскола.

Это один момент. И, конечно, это надрыв народного духа и надрыв национальной культуры.

Второе — это, что называется, порождение бунтарского духа. Ведь не случайно раскольники принимали активное участие во всех трех революциях. Не случайно старообрядческие купцы Морозов и Рябушинские финансировали революции. Не случайно выходцы из старообрядческих родов, такие как Гучков, сформировали Временное правительство.

В числе старообрядцев были замечательные люди вроде того же Бугрова — миллионера, филантропа, человека, который мог «на честное слово» занимать десятки тысяч и через неделю отдавать, причем не просто отдельному заимодавцу, а всему народу. Этот случай описан поэтически Некрасовым в «Кому на Руси жить хорошо». Но у них не было ни своего Серафима Саровского, ни своего Иоанна Кронштадского.

В этом году мы празднуем 350-летие со дня рождения Петра Великого. Так вот, его великая заслуга состоит в том, что он дал возможность старообрядчеству физически существовать, в отличие от предшественников Петра, которые стремились к физическому их искоренению. В 1716 году Петр под условием выплаты двойной подати разрешил старообрядцам существовать и молиться по-своему при условии, если они не будут никого совращать в свою веру.

Позднее, в 1790-е годы, при императоре Павле, появляется единоверие — мудрое учреждение. Старообрядцам разрешено соблюдать свой обряд при условии канонического единства с Русской Православной Церковью. Собственно, единоверие позднее распространяется достаточно широко. На Соборе 1971 года РПЦ сняла все клятвы со старообрядцев, которые были наложены Большим Московским Собором 1667 года, и признала «старый обряд» равноценным новому. Может быть, даже и слишком поспешно, не поставив в известность восточных патриархов.

И тем не менее проблема оставалась и остается. Старообрядцы сыграли серьезную роль в русских революциях. В частности, самые серьезные бои в революционной Москве 1905 года были как раз в старообрядческой Рогожской Слободе. Можно вспомнить того же поэта Николая Клюева, который симпатизировал старообрядцам и принял советскую власть. Правда, потом, увидев, что происходило со старообрядческим миром и со старой Россией, он от нее отшатнулся. Последние его стихи — «Разруха» — об этом наглядно свидетельствуют. Многие из старообрядцев позднее от советской власти отвернулись. Однако большинство из них верно служило Родине во время Великой Отечественной войны, хотя некоторые и запятнали себя коллаборационизмом.

Чему нас учит история раскола русской православной церкви? Тому, что нельзя ломать народ о колено. За 200–250 лет до раскола на Руси была проведена куда более масштабная реформа — замена целого устава, Студийского, Иерусалимским. Ее никто не заметил, потому что она проводилась постепенно и ненасильственно. Митрополит (Киевский. — Прим. ред.) Киприан привез списки Иерусалимского устава и потихонечку начал по нему служить, постепенно подтягивая один монастырь, другой, один приход, другой, и к концу XVI века практически вся Русь перешла на Иерусалимский устав без больших потрясений. Правда, и народ был другой — более мудрый, закаленный в огне татарских нашествий, познавший цену духовному и государственному единству, менее раздраженный, менее нервический, менее болтливый и более духовный.

Если бы Никон проводил всё мягко, объясняя каждый шаг, сверяя каждую букву, не гоня коней и до поры до времени говоря о равенстве того и другого чина, возможно, всё обошлось бы без таких потерь. Но всем было «некогда». Торопливость, как известно, свойство дьявола.

И то, что происходит сейчас, когда никому ничего не объясняют, когда заставляют принимать всё как есть и на волне чего всплывают новые Паисии Лигариды, показывает, что наши власти всё, к сожалению, забыли и ничему не научились. Надеюсь, что или они, или более мудрые люди, которые придут им на смену (а процесс ротации элит — это процесс естественный, более того, необходимый) — всё-таки извлекут уроки из русского Раскола.

Корр: Тогда был духовный и политический раскол общества, пытались понять, как спасти душу человека. Сейчас раскол социально-политический по признаку наличия прививки от коронавируса. Тогда обществу навязывался стереотип «непросвещенных старообрядцев», а сейчас — стереотип «безграмотных противников вакцинации, противников прогресса»…

Владимир Василик: Этот навязываемый стереотип является ложным. Во-первых, потому что всякая аналогия условна, а здесь она еще и ложна, ведь на самом деле и среди сторонников вакцинации, и среди противников есть люди достаточно просвещенные. И лично меня гораздо более убеждает аргументация противников. Аргументы вполне понятные: вирус — это нечто непредсказуемое и прививки против него, по большому счету, не изобретешь. И многократная вакцинация, в общем-то, показывает, что в реальности вакцина не работает. Есть же куча примеров, которые показывают: то, что сейчас изобретено, служит, скорее, во вред, потому что организм запоминает одну информацию, полученную благодаря прививке, и игнорирует другие виды вирусов, штаммов.

Этот стереотип является ложным еще и потому, что и старообрядцы и никониане были привержены просвещению. Причем, я бы сказал, что старообрядчество дало больше грамотных, чем никонианство, поскольку, раз старообрядцы не могли совершать таинства, они сосредоточились на чтении Священного Писания и святоотеческих книг.

Подчеркну, что для никониан важно размышление, рефлексия, движение, осмысление феномена веры и богослужения. А для старообрядцев всё сосредотачивается в статике — «это раз и навсегда, неизменно, и горе тому, кто подымет на это руку». То есть это уже, что называется, разница такая же, как между ручьем и камнем. И в этом смысле, конечно, преодоление старообрядчества — это всё-таки, при огромных потерях культурного, духовного, политического, национального порядка — всё-таки, как ни странно, большая победа русского духа, которая сохранила и духовную, и народную жизнь от застывания и духовного паралича.

Ну и наконец, тогда общество пыталось понять, как спасти свою Душу, и вокруг этого возник раскол. А сейчас пытаются понять, как спасти тело, и власти раскалывают общество уже по признаку вакцинации. Можно только сожалеть о том, как низко пало наше общество.