Коронавирус — его цель, авторы и хозяева. Часть XV
Настало время обсудить самые трудные проблемы, связанные с ковидом и тем, что этот ковид породил в умах и сердцах, а также в нашей реальной жизни. Но перед тем как к этому перейти — чтобы перебросить мост между общей психологической проблематикой и проблематикой научной или, если можно так сказать, научно-методологической — я вкратце расскажу о делах давно минувших дней.
В апреле 1815 года на территории Индонезии произошло очень крупное извержение вулкана. Это извержение сильно изменило погодные условия не только в самой Индонезии, но и во всем макрорегионе, в том числе в Индии. В итоге 1815 год в Индии и в Юго-Восточной Азии называли «годом без лета».
Считается, что в результате такого изменения погоды произошла мутация бактерии, возбуждавшей холеру, и что местом этой мутации была индийская провинция Бенгалия.
А дальше из Бенгалии началось распространение этой самой холеры по всему миру. И в результате такого распространения мир трясло более столетия. Да-да, более столетия — с 1816-го по 1923 год.
До территории России всё это докатилось в 1823 году. И первым местом, где столкнулись с этим несчастьем, была Астрахань. После этого (а впервые в Астрахани, напоминаю, холера была зарегистрирована в 1823 году) еще шесть лет регистрировались только отдельные вспышки заболевания. Причем за пределами Астрахани в этот период зарегистрировали одну лишь вспышку в 1829 году — в Оренбурге, кажется.
Считается, что дальнейшее развитие эпидемии холеры произошло в России в связи с возвращением русской армии из Азии, где армия несколько лет вела войны — сначала с Персией, а потом с Турцией.
В 1830 году холера поразила уже не только Астрахань, но и Тифлис, откуда началось бегство населения, испугавшегося страшной напасти.
Поначалу холеру спутали с чумой. Потом разобрались, что к чему, начали принимать меры.
Возглавить борьбу с холерой царь Николай I, который очень мужественно себя вел в связи с этой напастью, поручил министру внутренних дел Закревскому — герою ряда войн, человеку безусловной личной смелости, несомненного ума и административного рвения.
Борьба началась очень решительно. В крупных городах развернули временные холерные больницы.
Беда состояла в другом. Закревский мог прекрасно бороться с тем, что ему было понятно, например, с действиями враждебных армий. Но он был абсолютно внутренне растерян, когда он совершенно не понимал, с чем ему поручено бороться. Эта растерянность не сдерживала его административное рвение, и современники справедливо утверждали, что Закревский действовал очень энергично — и совершенно нелепо.
Хозяйственная жизнь страны была парализована повсеместными кордонами. В тех, кто пытался проехать сквозь кордоны, мотивируя это хозяйственной необходимостью, приказано было стрелять. В итоге начались хорошо известные историкам холерные бунты, с историей которых надо бы ознакомиться тем, кто сейчас осуществляет некие действия в связи с ковидом.
В Тамбове, например, пятитысячная толпа горожан захватила губернатора, которого потом, слава богу, удалось спасти с помощью конной жандармерии.
В Севастополе восставшие удерживали власть на протяжении пяти дней. А это тогда был такой же крупный военный центр, как и сейчас.
24 сентября 1830 года в Петербурге узнали о том, что эпидемия пришла в Москву. И царь Николай I не только не спрятался, он рванул туда — для того чтобы, как он говорил, не повторился чумной бунт 1771 года.
Власть пыталась осуществлять не только административные, но и информационно-пропагандистские действия. Так, генерал-губернатор князь Голицын издавал специальную холерную газету, целью которой было пресечение слухов и паники среди населения.
Но, несмотря на всё это, в апреле 1831 года появились первые признаки холеры в Петербурге. И это вызвало страшную панику.
Ужасные формы заболевания и связь заболевания с плохой пищей и питьем вызывали подозрение в том, что народ травят доктора и полиция. А поскольку всё это произошло в год подавления польского восстания, то во всем видели еще и происки поляков, которые якобы ночами ходят по огородам и посыпают овощи ядом.
Появилось слово «холерщик» — это тот, кто содействует распространению болезни специально. Всякого, кого подозревали в том, что он холерщик, забивали насмерть.
В июне 1831 года произошел холерный бунт в Петербурге, пресеченный прямым появлением среди толпы императора Николая I. Он себя вел блестяще. Но, конечно, если бы одновременно с этим за его спиной не стояли войска и не были наведены пушки на людей, то его поведение само по себе не оказало бы никакого серьезного воздействия на толпу.
Потом холера перебросилась из Петербурга в Финляндию, оттуда — в Лондон.
Из-за карантина помещики, разъехавшиеся на лето по своим усадьбам, при наступлении холодов не смогли собраться назад в городах. Этому мы обязаны знаменитой пушкинской Болдинской осенью — всем, что было написано в эту Болдинскую осень.
Ну и еще несколько слов о том, как реальные ужасные события получают совершенно непонятный власти отзвук в умах и сердцах населения. В народных сказаниях говорилось, что холера — это такая злобная старуха с обезображенным лицом. Еще ее представляли в виде огромной черной птицы со змеиными головами и с длинным хвостом. Она летала над людьми и кого задевала крылом, тот заболевал.
Спасаться от холеры рекомендовалось, прячась в нетопленную баню и притворяясь там мертвым — ложиться на полку, где парились, лежать и всё время повторять себе: «Я мертвый, я мертвый, не прикасайся ко мне». И вообще, холеру надо было обманывать, притворяясь, что никого нет. Вот она стучится к тебе в дверь, говорит: «Эй, я холера!» — «Да нет никого! Тихо, тихо, молчать!» Тогда холера уходила.
На Украине (и у меня даже есть в одном из спектаклей ссылка на это прямая, театральная) верили, что холера носит красные сапоги, что она может ходить по воде, что она беспрестанно вздыхает и по ночам бегает по селу с возгласом «Была беда, а будет лихо!»
Я возвращаюсь к тому, что в Петербурге с холерой боролись особо решительно. Например, тот же Закревский — человек, повторяю, очень неглупый и невероятно мужественный, глава Министерства внутренних дел, которому Николай I поручил борьбу с холерой, — приказывал врачей, боявшихся участвовать в антихолерных мероприятиях, привлекать к военному суду в 24 часа. Что такое военный суд, все понимают.
Можно перечислять и другие мужественные действия власти, а можно и смаковать то, что именуется очевидным административным ражем. Можно рассуждать о том, что этот раж был обусловлен реальными обстоятельствами, а можно говорить, насколько глупы были чиновники. Но ясно одно — что именно гиперактивность людей, которые совсем не понимали, с чем они боролись, но должны были бороться и должны были компенсировать отсутствие понимания вот таким волевым напором, поставила тогдашний Петербург на грань бунта и хаоса. Обязательная изоляция жилых домов выглядела, как полицейская операция. Резкие действия властей были совершенно непонятны населению. И в итоге возник-таки этот самый погромный взрыв.
Растерявшийся Закревский пытался каким-то способом оседлать эту ситуацию, которая от него ускользала, им не управлялась в силу непонимания того, чем, собственно, надо управлять. Он писал буквально следующее: «Запрещается предаваться гневу, страху, утомлению, унынию и беспокойству духа». Это не анекдот — это прямая цитата из официальной инструкции МВД по борьбе с эпидемией холеры. Закревский мог бы самому себе сказать: «Запрещаю себе предаваться сразу и гневу, и страху, и беспокойству духа», но призывать к этому обывателей было несколько странновато.
Наряду с этим были и совсем бредовые запреты Закревского. Например, запрещалось пить воду нечистую, пиво и квас молодой. Всё правильно, казалось бы: было ясно, что с нечистым питьем все связано. Но подчиненные спрашивали Закревского: «А что мы должны пить-то?» Что-то же они должны были пить! Тем более что водопровода в Петербурге не было, а с обеспечением кипяченой водой были огромные проблемы.
Закревского, который был вдобавок женат на дочери одного из богатейших людей тогдашней России, упрекали в том, что он совсем не понимает, как живут простые люди. И что он отдает распоряжения, никак не сообразуясь с тем, что, говоря современным языком, старики, живущие в малогабаритных квартирах, и олигархи, гуляющие по своим поместьям, — это разные случаи самоизоляции.
В итоге в Петербурге тогда начали бить полицейских, медиков, прохожих и всех, кого подозревали в отравительстве.
Мелкая деталь, заметка на полях: в ходе таких погромов погиб героический медик по фамилии Бланк, который научился перед этим спасать людей от холеры и кидался в гущу холерных бедствий с тем, чтобы каким-то способом всё регулировать. Этот Бланк знаменит тем, что его внучатым племянником был Владимир Ильич Ленин.
Еще раз хочу подчеркнуть, что Николай I проявил тогда далеко не худшие свойства. Но главное, что спасло Российскую Империю от очень крупных неприятностей, крупнейших, было то, что после бунта в Петербурге начались послабления.
Но всё равно власть пыталась насадить и бессмысленный культ врачей (населению писали: «Верьте врачу, как Господу Богу»), и бессмысленные репрессивные меры.
Потом холера сотрясала Россию и Европу еще столетие. Но как-то к этому постепенно привыкли. Наш гениальный математик Лобачевский, который был ректором Казанского университета, писал: «К холере можно привыкать и в ней обдерживаться».
А поначалу дело было совсем плохо. Недаром Пушкин тогда написал: «Знаю, что холера не опаснее турецкой перестрелки — да отдаленность, да неизвестность — вот что мучительно».
А сейчас я ознакомлю зрителя этой передачи с дневниковой записью, сделанной Пушкиным, который был не только гениальным поэтом, но и великим мыслителем, и наимудрейшим человеком, который умел схватывать главное. Эту дневниковую запись Пушкин сделал в 1831 году. Я зачитаю ее дословно, без сокращений.
«Покамест полагали, что холера прилипчива, как чума, до тех пор карантины были зло необходимое. Но коль скоро начали замечать, что холера находится в воздухе, то карантины должны были тотчас быть уничтожены. 16 губерний вдруг не могут быть оцеплены, а карантины, не подкрепленные достаточно цепию, военною силою, — суть только средства к притеснению и причины к общему неудовольствию. Вспомним, что турки предпочитают чуму карантинам. В прошлом году карантины остановили всю промышленность, заградили путь обозам, привели в нищету подрядчиков и извозчиков, прекратили доходы крестьян и помещиков и чуть не взбунтовали 16 губерний. Злоупотребления неразлучны с карантинными постановлениями, которых не понимают ни употребляемые на то люди, ни народ. Уничтожьте карантины, народ не будет отрицать существования заразы, станет принимать предохранительные меры и прибегнет к лекарям и правительству; но покамест карантины тут, меньшее зло будет предпочтено большему и народ будет более беспокоиться о своем продовольствии, о угрожающей нищете и голоде, нежели о болезни неведомой и коей признаки так близки к отраве».
Сколько прошло с 1831 года, когда Пушкин это написал? Уже чуть ли не два столетия, скоро будет 190 лет. Ну хоть как-то можно было бы о чем-то задуматься? А прежде всего — вот об этой растерянности, которую не надо компенсировать административным ражем.
Я на протяжении всего времени, пока длится эта ковидная эпопея в России, каждую ночь читаю книги по иммунологии, вирусологии, эпидемиологии, молекулярной биологии, генетике и так далее. У меня есть для этого минимальное количество свободного времени, которого у администраторов нет. И есть какая-то предрасположенность к тому, чтобы что-то впитывать, хотя грешен: я любил математику и физику, а также другие дисциплины, уж конечно, гуманитарные в первую очередь, но не любил никогда ни медицину, ни биологию, ни органическую химию. Повторяю, у меня на это есть какой-то драйв, безобязательность: я не администратор — и свободное время. У тех, кто этим занимается, всего этого нет.
Закревский был очень мужественными и толковым человеком. При этом он наломал таких дров, что дальше некуда. Конечно, можно с помощью пиар-кампании его представить как полного идиота, пишущего неизвестно что. Но он же не был таким.
Но то, что он не был таким, ничего не меняло по существу. Потому что он видел перед собой что-то абсолютно загадочное, спросить было не у кого, растерянность была огромна. И он начал говорить: «Так! Маски надеть! Ходить в ногу! Выходить на прогулки по очереди!» — или что-то еще в этом духе.
Отсутствие понимания не должно компенсироваться избытком административной воли. Это бессмысленно и контрпродуктивно. И можно доиграться до чего-нибудь очень нехорошего.
А разбираться во всем этом очень трудно. Особенно трудно тогда, когда глубокое отвращение вызывают заполошные отрицания всего и вся, огульные отрицания всего, что делает медицина, эпидемиология и так далее.
Народ справедливо чувствует, что много идиотизма и чего-то нехорошего в действиях медицины. Он не понимает, что это, разобраться он не может, а когда это всё огульно начинает отвергаться — громко, зычно и на первый взгляд убедительно, — то, естественно, народ это слушает. И в каком-то смысле, когда нечто сволочное делается всеми этими Гейтсами, засучившими рукава (а они их явно засучили и готовятся к новому «хапку»), то подобные вопли, патетически упрощенные, вдруг начинаешь воспринимать как ну хоть какую-то реакцию на происходящее.
Но ведь понятно же, что это вопли бессилия, неразумности, беспомощности, и что это всё равно как луддиты, которые чувствовали огромное зло в машинах, и ломали машины, чтобы вернуться в эпоху ремесел. Но это же невозможно! Есть горькая невозможность сделать это.
И тогда возникает очень серьезная развилка.
Либо действительно осуществляется в каком-то смысле избыточное напряжение ума — для того чтобы понять реально, что происходит, выйти на рандеву с современной наукой, встретиться с нею, что почти невозможно (но когда дело плохо, это «почти» надо преодолевать — вот тут-то нужны сочетание ума и воли).
Либо надо спасовать.
Когда меня спрашивают: «А что делать-то?» — я могу ответить. Прежде всего надо напрячь извилины. Хотите или нет — но надо. Всерьез. И не говорите панически: «О, он долго разговаривает (в передаче „Смысл игры“. — Ред.), у меня уже через 15 минут мозги отключаются!» Помойтесь холодной водой и включите мозг. Заставьте его работать. И мозг, и душу.
Не позволяй душе лениться!
Чтоб в ступе воду не толочь,
Душа обязана трудиться
И день, и ночь, и день, и ночь!
И ум — тоже.
Вот когда в чем-то разберешься — с чьей-то помощью, сам, не важно, с чьей помощью, но всерьез, тогда поймешь, что нельзя двигаться по инерции. Я очень скептически отношусь к известному афоризму «Если тебе дают линованную бумагу, пиши поперек», потому что вопрос же в том, что именно ты пишешь, а не в том, чтобы везде писать поперек. Но если инерция волочет тебя не туда, то не дай себя уволочь в это «не туда». Почувствуй силу этого огромного потока, несущего тебя, как щепку, и ощущение, что несет-то он тебя к водопаду, где ты упадешь, переломаешь кости, и не один, а вместе со всеми, кого ты любишь. Греби в другую сторону, против течения, как бы это ни было трудно. Выбирайся на берег, делай что угодно, но не позволяй этой инерции возобладать.
Сначала — включение мозга.
Потом — пробуждение как отказ от автоматизированного инерционного поведения («завтра я буду вести себя так, как сегодня, послезавтра — так, как завтра», и так каждый день).
А дальше — третье. Ну как-то всерьез переживите трагическую правоту фразы героя Гарри Моргана из произведения Хемингуэя «Иметь или не иметь», который сказал: «Человек один не может ни черта». В одиночку с такими инерционными потоками не борются. С ними борются только вместе. И преобразуя себя внутри этого «вместе», я понимаю, как мало на это шансов, я понимаю, как это трудно, как разобщены сегодня люди. Ведь самое страшное, что поселилось теперь в умах, сердцах, внутри волевых каких-то мускулов человеческих, — это одиночество. Оно было уже велико и в предшествующие годы, а сейчас оно стало запредельным.
И оно будет нарастать. Вся эта дистанционка, все эти карантины и прочие мероприятия, всё это нужно для того, чтобы нарастить одиночество и сломать человека, который еще за что-то цепляется. Потому что один он не может ни черта.
Сколь бы идиотскими ни были современные потребительские формы коммуникации, тем более, что они тоже всё время вырождаются всё больше и больше… Я наблюдаю иногда, как в ресторане сидят какие-нибудь девчонка и парень, и оба смотрят в мобильные телефоны и что-то набирают. Непонятно, зачем пришли и сели друг напротив друга… Повторяю, какими бы идиотскими ни были все эти тусняки, это еще конвульсии людей, особенно молодежи, призванные как-то пробить барьер одиночества, вот эту стенку пустоты и одиночества. Сейчас это всё будет нарастать.
Значит ли это, что я хочу сказать, что всё это только происки и что никакого заболевания нет и так далее? Вот это было бы очень просто: «Чинят зло» и так далее. Чинят, чинят зло! Да еще какое! И будут творить его еще больше. Но это не значит, что ничего нет. Ковид — это заболевание, которое, с моей точки зрения (после всего, что я прочитал, и я тут не одинок), однозначно является рукотворным, содержит в себе вставки в геном, которые есть очевидное проявление воли людей, построивших это биологическое оружие.
Это серьезное оружие. Не такое смертельное, как говорят, не такое всесокрушающее, как говорят. Не такое загадочное, чтобы его нельзя было лечить. Но очень серьезное. И приравнивание его к гриппу мне представляется не вполне справедливым.
Но последствия того, как с ним борются, впадая в административный раж, ничего не понимая, обожествляя мнение каких-то иногда совсем не первоклассных и весьма ангажированных специалистов и пренебрегая почему-то мнением других людей, всё то, что будет с этим связано, породит чудовищные последствия, несопоставимые с той бедой, которую приносит сам ковид. И с источником которой надо было бы, между прочим, тоже разобраться, сняв запрет на мышление и на рассмотрение разных вариантов природы заболевания. Потому что даже и лечить-то трудно потому, что стоит запрет на понимание («считаем, что это всё вот так и не иначе»).
Вот когда признаешь, что заболевание-то есть, никуда не денешься, и что оно еще такое заковыристое, тогда можно сопоставить всерьез издержки, связанные с развитием самого заболевания, и издержки, связанные с мерами, которые применяются для того, чтобы якобы это заболевание сдержать.
И тогда вдруг оказывается, что на повестке дня стоят сложнейшие научные проблемы. А также то, как эти научные проблемы сплетаются с коммерческими интересами, со злой и масштабной политической волей, с основными трендами в развитии человечества и, прошу прощения, с тем, что называется буржуазным или антагонистическим обществом. Обществом господ и рабов, обществом, абсолютизирующим власть и прибыль. Все это начинает сплетаться воедино.
7 октября 2020 года в Стокгольме объявили имена лауреатов Нобелевской премии этого года. Ими стали уже знакомые зрителю этой многосерийной передачи Эммануэль Шарпантье и Дженнифер Дудна, создательницы технологии CRISPR-CAS9. Так что всё разворачивается именно так, как было предсказано. Нобелевский комитет Королевской академии наук присудил этим ученым премию 2020 года по химии. За что? За развитие метода редактирования генома.
Было заявлено, что Шарпантье и Дудна первыми предположили, что механизм CRISPR-CAS9 можно применить для запрограммированного редактирования генома, и что в этом их выдающаяся заслуга, и что это стало одним из самых важных открытий в области генной инженерии.
Конкретно члены Нобелевского комитета заявили следующее: «Когда Шарпантье и Дудна исследовали иммунную систему бактерий Streptococcus, они открыли молекулярный инструмент, с помощью которого можно делать точные разрезы в генетическом материале, что позволяет легко изменять код жизни. Используя такие генетические ножницы, можно вносить изменения в ДНК животных, растений и микроорганизмов с чрезвычайно высокой точностью».
А почему тут не договорено-то, а? «Используя такие генетические ножницы, можно вносить изменения в ДНК животных, растений и микроорганизмов с чрезвычайно высокой точностью». А в ДНК людей? Что, разве такие изменения уже не вносят? Эти изменения могут иметь только позитивный характер? Разве сама Дженнифер Дудна, которая сейчас получит премию, не сказала, что ее преследует Гитлер, который приходит к ней во сне и говорит: «Вот, молодец, нашла точно то, что нужно»? Что означает такая констатация? Она не является лукавой в каком-то смысле?
И какова же сила, которая прет для того, чтобы это все осуществлять!
Президент Трамп в разгаре своей предвыборной кампании, в которой решается не только его судьба, но и очень многое, заболел этим самым ковидом. В Twitter написал, что вскоре вернется к участию в предвыборной кампании, что чувствует себя лучше, чем 20 лет назад, и призвал не бояться коронавируса. Лечился Трамп в национальном Военно-медицинском центре имени Уолтера Рида (который нам уже известен) от коронавирусной инфекции.
А потом Трамп записал новое обращение, призвав соотечественников не бояться пандемии: «Я только что покинул Медицинский центр Уолтера Рида, и это действительно нечто особенное. Доктора, медсестры, службы экстренного реагирования… И я очень много понял о коронавирусе. И еще одна несомненная вещь: не давайте ей (болезни) доминировать над вами! Не бойтесь ее!»
Вот что по этому поводу нам сообщает ТАСС: «Администрация сервиса микроблогов Twitter во вторник пометила как распространяющие дезинформацию сообщения президента США Дональда Трампа о том, что от гриппа умирает больше людей, чем от коронавируса».
Конкретно ТАСС цитирует такое высказывание Трампа: «Наступает сезон гриппа. Каждый год много людей, иногда больше 100 тысяч умирают от гриппа, несмотря на существование вакцины. Собираемся ли мы закрывать нашу страну? Нет, мы научились жить с ним так же, как мы учимся жить с коронавирусом, который гораздо менее смертоносен для многих групп населения», — написал американский лидер.
Он же не написал «вообще гораздо менее смертоносен».
В настоящее время, сообщает нам ТАСС, это сообщение скрыто с уведомлением от администрации сервиса, в котором говорится, что (цитирую администрацию): «Этот твит нарушает правила Twitter о распространении дезинформации и потенциально вредной информации, относящейся к коронавирусу».
Администрация сети микроблогов также указала, что не намерена удалять сообщение президента, так как оно (цитирую) «может представлять общественный интерес».
По данным телекомпании CNN, сообщает нам ТАСС, аналогичный пост Трампа в Facebook был удален.
И понеслось!
Трамп, конечно, в настоящий момент является человеком, борющимся за продолжение своей власти над очень проблемной, очень сильно загнивающей сверхдержавой. Над единственной суперимперией, которой являются США. При том что эта суперимперия или сверхдержава — она, я подчеркну еще раз, сильно больна. Но другая суперимперия ничуть не менее сильно была больна при Нероне или Калигуле — и продолжала еще какое-то время дергаться с очень большими последствиями для мира. Так что болезнь — это одно, а статус — это другое. Трамп является действующим императором в этой больной империи. И он борется за продолжение своей власти. И неизвестно, победит ли.
Поэтому можно отчасти понять, что какие-то информационные системы могут по отношению к нему вести себя специфическим образом. Но он император. Он действующий император, в руках у которого находятся все рычаги покамест. И который же тоже может дернуть. И неизвестно еще, победит или нет.
Какая же должна быть сила цензуры для того, чтобы так повести себя не с рядовым гражданином, не с крупным врачом, не с лауреатом Нобелевской премии, не с группой врачей, как это было в Бельгии, а с этим императором, отнюдь не обладающим мирным норовом, как и любой император в этой империи! Какая же должна быть сила цензуры! А я всегда в таких случаях обращаю внимание зрителя на то, что вопрос не только в силе этой цензуры — в субъекте.
Кто, кто может так цыкать?
Вот кто может так цыкать, тот все это и гоношит. А цыкает он неслыханным образом на всех. На самых уважаемых ученых и врачей. На любые медицинские сообщества. На кого угодно. Он знает истину в последней инстанции, он один — этот «цыкатель».
Я уже обращал внимание зрителя на то, что термин «глубинное государство» после того, как этот термин стал употреблять сам Трамп, вышел за рамки некорректного маргинального термина, он стал как бы одним из терминов, который использует политический истеблишмент. Так вот, глубинное ли это государство, или что угодно еще — не важно… Вот кто этот «цыкатель»? Почему он так цыкает?
И почему так надо цыкать в условиях, когда холерные бунты и их аналоги в XXI веке уже близки?
Все уже закипает и будет закипать еще больше. А климат-то совершенно другой. Это не безграмотное население, малая часть которого умирает в столицах. Это цивилизация XXI века со всеми информационными ресурсами и возможностями, со всеми средствами коммуникаций, со всем норовом своим, который, видимо, кто-то хочет смирить. Но ведь неизвестно, пойдет ли речь о смирении этого норова или о том, что этот норов в самых безобразных вариантах вырвется наружу.
Я всем этим, честно признаюсь, обеспокоен до крайности. К сожалению, и сейчас в нашем обществе нет спокойной, вежливой и настойчивой решительности при реализации своих гражданских прав. Вот нету этой спокойной, вежливой настойчивой решительности.
Недавно движение «Суть времени» опять провело в виртуале, как это вытекает из сегодняшней ситуации, так называемый «День людоеда» в связи с пенсионной реформой. Совершенно непонятно, чего добивались, проводя эту реформу. Особенно теперь, когда этим же пенсионерам говорят: «Не высовывайтесь на улицу». Непонятно совсем, что делали и зачем. Какой цифровизаторский бред лежал в основе всего этого?
Но я настаиваю на горькой истине, которая состоит в следующем: если бы до принятия этой пенсионной реформы — не важно, по чьему призыву — Зюганова, движения «Суть времени», третьих лиц — 100 тысяч москвичей, то есть несколько процентов от тех, кто задет этой пенсионной реформой, вышли бы мирно в летний день на законный митинг, с цветочками или без них, то пенсионной реформы бы не было. Вот можете мне что угодно говорить и как угодно меня за это порицать. Это ваше законное право. Но я это знаю точно.
А еще я знаю, что если бы вышло не 100 тысяч, а 300, то было бы принято решение, что на пенсию выходят на пять лет раньше.
Но этого не было. Население не пользуется своими правами — законными, мирными. Оно до поры до времени на это все машет рукой и говорит: «А, это все бессмысленно!»
А вот потом — потом, когда накипит по-настоящему, — это все взорвется конвульсией. Сначала не будет ничего, и идиоты элитные будут потирать руками и говорить: «Как у нас все хорошо сгоношилось!» А потом будет мгновенный взрыв, который все разнесет в клочья и не решит проблем, ради которых он произойдет. Он ничего не решит. Он выкинет на поверхность еще какую-нибудь нечисть — такую, что еще будем вспоминать прошлое отнюдь не худшим образом. Но этот взрыв может стать концом исторической жизни весьма несовершенного российского государства и началом такого разворота, что мало не покажется.
Поэтому единственное настоящее-то спасение заключается в том, чтобы интеллигентно, спокойно, респектабельно, мягко использовать свои гражданские права. Но именно этого и нет.
Под давлением каких-то административных кретинов порядочный человек, член Академии медицинских наук, который написал, какой вред детям принесет дистанционное образование, подал заявление об уходе.
Если бы 100 тысяч людей просто его поддержали — спокойно, вежливо, не только без нарушения закона, но и самыми мягкими способами, он был бы восстановлен. Это один из тех интеллигентов, который захотел вступиться за народ. Народ не может без своей интеллигенции бороться. Этих представителей, готовых поддерживать народ, очень немного, они на вес золота. Почему нет поддержки? Потому что хочется терпеть, копить, а потом все ломать? А потом чесать репу по поводу сломанного и на обломках пытаться делать что-то самим заново? А если на этих обломках другие будут делать что-то?
Ленину удалось что-то построить на обломках только потому, что шла мировая война, была всеобщая усталость и все боялись, что народы восстанут. И он фактически в Рапалло обменял признание Советской России и отсутствие массированной интервенции на то, что Советская Россия займется собой в существенной степени. В этом правда той ситуации. Он сыграл в офицерскую рулетку на грани жизни и смерти — и что-то построил.
А что построили после 1991 года, когда к концу 1980-х в стране, наконец, накопилось недовольство разного рода стеклянными глазами и бюрократическими фейсами? Что потом построили? Видно же, что. Если еще раз это будет взорвано — что опять будет построено?
Единственное, что можно делать — это вовремя, корректно, спокойно использовать имеющиеся гражданские права.
Еще раз повторю, есть три спасительные вещи: напряжение ума, отмена инерционности (то есть напряжение воли) и понимание, что надо действовать сообща (то есть напряжение коммуникативности). Это спасительно. А скрежетание зубами, накапливание всяких мифов и всего прочего и подготовка взрыва — губительно, и может оказаться концом всего.
Поэтому, вопреки всему происходящему, я прекрасно понимаю, что, скорее всего, это фольклорное существо в красных сапогах притопает и принесет с собой беду. У Пушкина, кстати, его трагедия «Борис Годунов» называлась вначале «Комедия о настоящей беде Московскому государству, о царе Борисе и о Гришке Отрепьеве».
Понимая, что притопает эта беда, я все равно до последнего буду бороться за то, чтобы возобладали возможность напряжения ума, воли и коммуникативности, а также возможность использования всего того, что порождает дееспособное гражданское общество, которого нет. В потребительском мире невозможно сформировать гражданское общество или даже его очаги. Или почти невозможно.
Уповаем ли мы на чудо или на что-то еще, но это чудо есть супернапряжение нашей воли, нашего ума, нашей души. И все это вместе должно избыть то, что маячит за Нобелевской премией по редактированию генома, за запретом Трампу высказывать свои позиции и за теми историческими реалиями, с которыми я вас познакомил.
Я знал людей, которые настаивали на том, что Шолохов и вправду рассказал Сталину анекдот про зайца, который бежал в милицию доказывать, что он не верблюд, потому что узнал о том, что всех верблюдов будут вскоре хватать, стричь наголо и подковывать. А он, заяц, не хочет, чтобы его по причине путаницы постигла судьба верблюда.
Якобы Шолохов рассказал Сталину этот анекдот, намекая на то, что им, Шолоховым лично, заинтересовались работники НКВД, спутав его с теми, кто обоснованно интересовал данное ведомство.
Что по поводу этой притчи (или правдивой истории — тут как хотите, так и считайте, мне так кажется, что правдивой истории) говорили наши антисоветские диссиденты? Почему эта притча стала в конце советской эпохи расхожей? («Докажи, что ты не верблюд».)
Потому что нашим диссидентам хотелось продемонстрировать на примере этой притчи идиотизм советской бюрократии, у которой мозги заплыли жиром, — косной, высокомерной, неумной. Бюрократии, не способной распознавать врагов и зачисляющей в разряд врагов всех подряд. И так далее.
Так что утверждали диссиденты, разрушившие Советский Союз, по поводу этой бюрократии?
Что, во-первых, на Западе существует другая, гораздо более разумная система, лишенная данного омерзительного советского нераспознавания, при котором надо все время доказывать, что ты не верблюд.
Что, во-вторых, мы должны освободиться от своей ужасной системы — вот такой, основанной на доказательствах, что ты не верблюд, — и скопировать западную, которая, в отличие от нашей, не требует, чтобы ты доказывал, будучи зайцем, что ты не верблюд.
Ну и как? С чем сталкивается человечество, отказавшееся от советской модели, на современном этапе?
Оно обрело, хотя бы на Западе, более разумную и точную систему отличения зайцев от верблюдов? Нет.
Трампу говорят: «Ты верблюд! Мы тебя запрещаем!»
Он говорит: «Да я не верблюд!»
«Докажи! Не можешь доказать! Все равно верблюд! Мы определяем, кто верблюд, а кто нет!»
Этот мир, который проклинал советскую неспособность отличать зайцев от верблюдов, — он стал осторожнее при воздействиях, которые при подобных распознаваниях осуществляются? Он хотя бы почесал себе репу и сказал: «Елки-моталки, а вдруг я неправильно отличу зайца от верблюда? Вдруг у меня недостаточно для этого компетенции? Дай-ка я все-таки поговорю, разберусь, кого-то спрошу, не буду пороть горячку»?
Нету этого. Нету. Расправа с инакомыслием продемонстрировала свою западную буржуазную псевдодемократическую природу. И она оказалась почище всего, что вменялось советской системе — отчасти справедливо, а отчасти нет.
Сталин, между прочим, очень даже терпел инакомыслие. И не просто терпел, а обращал внимание на случаи, когда говорилось: «Так нельзя, надо по-другому». — «Так-так, что ви говорите?» Не было бы иначе очень многого из того, что было. Ни «Катюш» бы мы не получили, ни атомной бомбы вовремя.
Итак, если западная система даже в ее нынешнем виде (а она ведь еще и развивается в весьма омерзительном направлении, так что к нынешнему виду все никак не сводится — еще раз об этой Нобелевской премии) случайно опознает в «зайце» научного любопытства «верблюда» посягательства на свои основы, что она сделает?
Я непрерывно читаю работы по иммунологии. Сначала учебники, потом научные работы, потом журналы. Мне интересно, как устроена иммунная система. Если я, осуществляя это свое законное право на любопытство, сделаю определенные выводы по этому поводу (скромно, как человек, который постепенно с чем-то знакомится) и вдруг обнаружу, что мои выводы совпадают с выводами других людей, обладающих и статусом, и авторитетом… И если я скажу: «Это же мое право на научное любопытство, на альтернативную точку зрения; я не хаю науку, я грызу гранит этой науки» — что мне на это скажут?
Мне скажут: «Реализуй свое право, давай-ка прислушаемся, что ты думаешь по этому поводу, может быть, ты тут или там ошибаешься?..»
Мне стукнут кулаком по столу: «Молчать!»
И после этого осмелятся говорить, что «вот в Советском Союзе нужно было доказывать, что ты не верблюд…» А на Западе — нет?
В нынешнем своем состоянии западная система, которую у нас копируют, причем по-идиотски («дух Пустого, рабского, слепого подражанья»), не расстреляет «зайца», которого она перепутала с «верблюдом». Она не сделает этого сразу: «А! Так ты верблюд! Ну так я тебя сейчас к стенке поставлю». Нет, она этого пока что не сделает. Она еще готовится к этому. Ждите, все еще будет. Но пока что она этого не сделает.
Она скажет зайцу: «Поскольку ты верблюд — а это нам сказал Фаучи, а что сказал Фаучи, то и есть истина (нет бога, кроме Национальных институтов здравоохранения, и Фаучи пророк его)… Поскольку нам это сказал Фаучи, то ты верблюд. Поэтому ты даже не говори, что ты не верблюд. Ты верблюд с горбами, рожу твою видим отвратительную, а всех верблюдов мы должны отторгнуть от системы, потому что нам это сказало то ли глубинное государство, то ли какой-то союз большой фармы и каких-то совсем мафиозных групп, то ли всплывающая неонацистская подводная лодка, то ли все это вместе. И вот мы тебя как верблюда (а ты не спорь, ты и есть он) отторгаем от системы. Отторгаем от нее как представителя верблюжьего семейства. А отторгнув, мы сделаем то-то и то-то. Не расстреляем — пока об этом речи не идет. И даже не посадим, хотя это уже возможно. Вечеринку с ближайшими знакомыми собрали на Туманном Альбионе. А два года тюрьмы не хотите? Мы тебя обязательно отключим от ценных для тебя возможностей. И будем отключать от все большего количества возможностей, распознавая твой злостный верблюжий норов».
А что, не этим занялась наша прокуратура, заявив, что любые сомнения в неискусственности ковида являются недопустимыми? И что если кто-то сомневается, то он не свободомыслящий ученый, получивший Нобелевскую премию, а опасный ковид-диссидент, с которым надо соответствующим образом разобраться. Для начала — всего лишь уменьшая его информационные возможности, то есть по сути затыкая рот. А потом — как придется.
Так разве, проявляя это свойство, наша система не возбуждает в себе худшие остаточные рефлексы прошлого и при этом одновременно не копирует западную по-холуйски? Разве нынешняя наша постсоветская система (которую строили, утверждая, что освобождаются от этого самого «докажи, что ты не верблюд») прямо на наших глазах не копирует все худшие свойства западной? А разве западная не мутирует? А разве, если это так, то наша не мутирует в квадрате?
Разве все это не движется по направлению к новому тоталитаризму, посягающему на главное — на свободу мысли? Шиллеровский герой говорит королю Филиппу: «Сир, дайте человеку свободу мысли». Разве теперь не называется свободомыслие, ради которого разрушались Бастилии, ради которого делалось все на протяжении столетий, — самым опасным подрывом основ системы? Западной системы. И нашей, копирующей западную.
Разве не об этом говорится?
А что это за системы, которые так боятся, что свободомыслие подорвет их основы? Почему они этого так боятся? Потому что они слабые и гнилые.
(Продолжение следует.)
Читайте также: «Ни СИЗов, ни аспирина, ни лечения…». В суде оценили работу COVID-больницы
