Турция — неоосманский синдром. Часть XXVI

Важнейшим рубежом развития Мавритании стало «политическое затишье» середины-конца 1980-х годов, когда в страну пошли европейские капиталы и более-менее установились нормы рыночных отношений. В стране были найдены и включены в разработку значительные месторождения металлов, большие (около 1 млрд барр.) запасы нефти, а также газа (около 30 млрд куб. метров). В результате с 1990-х крупные проекты правительства, которые организовались (несмотря на огромную коррупцию) всё-таки в основном на конкурсной основе, позволяли наполнять значительный бюджет и быстро повышать уровень жизни в стране.

В 1991 году военный президент Мавритании Маауйя ульд Сид Ахмед Тайя объявил о переходе в стране к гражданскому правлению и к многопартийной системе, а также принял новую конституцию страны. На первых многопартийных президентских выборах в 1992 году ульд Тайя выступил как кандидат от созданной им «Демократической и социал-республиканской партии» и победил с 62,7% голосов.

С этого времени созданное «ихванами»* «Национальное собрание за реформы и развитие», или «Тевассуль», начало активно работать, преимущественно в среде городских «белых мавров» — бейдани, и осторожно набирать социально-политическое влияние. Однако сразу встретило достаточно жесткое сопротивление военной администрации ульд Тайя, которая относилась к любому политическому исламу крайне негативно.

В частности, в 1995 году ульд Тайя установил дипломатические отношения с Израилем, а в 1999 году заключил с ним мирное соглашение, одновременно показательно «заморозив» отношения с Организацией освобождения Палестины. При этом главу ООП Ясира Арафата ульд Тайя открыто называл «бандитом», что вызвало широкое негодование и в Мавритании, и во всем арабском мире, а также ответные обвинения президента ульд Тайя в том, что он «продался сионистам».

Президент ответил жесткими репрессиями против исламистов в стране, а также (особенно после терактов в Нью-Йорке в 2001 году) активно включился в борьбу с «Аль-Каидой»*. В эти и последующие годы типичной для Мавритании была практика массовых арестов «исламских фундаменталистов, связанных с «Аль-Каидой»*.

Далее в Мавритании прошли еще несколько неудачных и успешных попыток военных переворотов, и в итоге власть в 2008 году захватил бывший глава генштаба и командир президентской гвардии генерал Мохаммед ульд Абдель Азиз. Причем в 2007 году, в промежутке между переворотами, партия «Братьев-мусульман»* «Тевассуль» была впервые официально легализована. В 2009 году Абдель Азиз выиграл выборы с 52% голосов избирателей и стал президентом страны (хотя кандидаты-оппоненты обвинили Азиза в политическом мошенничестве). Президент Абдель Азиз правит страной до сих пор.

«Арабская весна» в Мавритании началась акцией самосожжения перед президентским дворцом в столице Нуакшоте 17 января 2011 года состоятельного «белого мавра» Якуба ульд Дауда. Который, по примеру самосожжения уличного торговца Мухаммеда Буазизи в Тунисе, надеялся этим актом «всколыхнуть» на революцию мавританское общество.

Общество действительно всколыхнулось, возникло молодежное «Движение 25 февраля», вовлекшее в протестные акции большие городские массы, которые не только участвовали в политических демонстрациях и сидячих забастовках, но регулярно буквально оккупировали государственные учреждения. Причем, по данным экспертов, большую роль в организации протестов играли «ихваны»* из «Тевассуль».

К лету 2011 года протестное движение было частично подавлено властью, частично «устало и разошлось». Однако в марте 2012 года оно активизировалось вновь — в форме почти 500-километрового пешего похода под названием «Марш последней надежды» из порта Нуадибу на севере страны в столицу Нуакшот. Этот марш выдвинул ряд крупных экономических и политических требований, включая отстранение от власти военных и лично президента Абдель Азиза, но никаких серьезных успехов оппозиции не принес. И потому, что власть сумела болезненно «надавить» на протестующих через подконтрольных шейхов племен и старейшин кланов, и потому, что умело сыграла на главных «житейских» требованиях протестующих. В частности, именно в момент назначенного на 12 апреля 2012 года «ихванской»* партией «Тевассуль» митинга в Нуакшоте правительство объявило раздачу продовольственной помощи населению столицы. И горожане вместо политической акции протеста поспешили встать в очереди за едой…

Тем не менее «Тевассуль» в ходе протестов приобрела в Мавритании серьезный политический капитал. Получая заметную финансовую помощь прежде всего от Катара и отчасти от Турции, она развернула активную благотворительную и коммерческую деятельность по всей стране. «Тевассуль» управляет сетью бесплатных больниц и амбулаторий, рынков, заботится о сиротах, раздает еду в Рамадан и распределяет закят — мусульманскую милостыню бедным.

Определенные препоны деятельности «Тевассуль» появились в связи с бурным распространением радикального исламизма в Магрибе и Сахеле после «арабской весны». Для противодействия такому исламизму Мавритания, Буркина-Фасо, Мали, Нигер и Чад создали в 2014 году «Группу пяти зоны Сахеля» «для координации сотрудничества в сфере безопасности и развития». И это сказалось на ужесточении государственной политики в отношении всех исламских политических партий, включая «Тевассуль».

В связи с этим отметим заявление президента Мавритании Абдель Азиза накануне парламентских выборов в 2018 году. Абдель Азиз призвал граждан страны не голосовать за «ихванов»*. Он заявил, что «это экстремисты в галстуках, которые очень быстро берутся за оружие, когда не могут получить своего демократическим путем… Они уже развалили несколько арабских государств, гораздо более сильных и стабильных, чем Мавритания… вам следует быть осторожными в своем выборе, поскольку речь идет об угрозе стране, ее безопасности и стабильности… Не существует линии, отделяющей так называемый политический ислам и ислам экстремистов и террористов. Сегодня они политики в галстуках, а завтра — вооруженные боевики».

Однако в 2019 году, когда южные и восточные регионы Мавритании охватила сильная засуха и в стране начался острый продовольственный кризис, — и население, и правительство вновь вспомнили об «ихванах»* и «Тевассуль». Прежде всего об их способности организовать хотя бы минимальное жизнеобеспечение голодающих…

В Индонезии общество в целом было достаточно глубоко исламизировано еще до обретения независимости. Здесь — казалось бы, очень далеко от «родоначального» для «Братьев-мусульман»* Египта, — исламское университетское образование сложилось уже после Второй мировой войны, и тогда же появились первые джамааты «ихванов»*. Они укреплялись в 1970-х годах, в эпоху диктатуры президента генерала Сухарто. В 1980–1990-х годах они организовались в «Исламское движение Джемаа Тарбия» и начали получать всё большее распространение в крупных городских центрах (Джакарте, Бандунге и т. д.), преимущественно в университетских кампусах.

Отметим, что в 1990-х годах и далее «Джемаа Тарбия» испытывало достаточно острую конкуренцию с гораздо более радикальной группировкой «Джемаа Исламия», которая к концу 1990-х сформировала в Индонезии вполне активную террористическую сеть.

В 1998 году, при завершении диктатуры Сухарто, «Джемаа Тарбия» создало исламскую политическую «Партию справедливости» (ПС), которую возглавил Нурмахмуди Исмаил. В 1999 году ПС впервые участвовала в парламентских выборах, однако взяла только 1,4% голосов, то есть не смогла преодолеть 2% барьер, необходимый для прохождения в парламент и участия в следующих выборах.

После этого ПС переименовалась в «Партию справедливости и процветания» (Partai Keadilan Sejahtera, ПКС) и существенно реорганизовала и усилила свою социально-благотворительную деятельность. На выборах 2004 года ПКС уже получила 7,3% голосов избирателей и 45 из 550 парламентских мандатов. Это сделало ее седьмой по величине партией в парламенте, причем ее новый лидер Хидаят Нур Вахид был избран спикером Народного консультативного собрания.

Уже к этому времени глава ПКС и ее руководство наладили прочные связи с европейскими и арабскими духовными и организационными центрами «Братьев-мусульман»** и их лидерами (в частности с Юсефом Кардави и Саидом Рамаданом), а немало посланцев ПКС обучались в ведущих исламских университетах в Каире, Медине, Катаре.

На выборах 2009 года ПКС заняла четвертое место с 7,88% голосов избирателей. И вошла в правящую коалицию президента генерала Сусило Бамбанг Юдойоно (отметим, первого президента Индонезии, избранного прямым голосованием избирателей), причем получила в этой коалиции три министерских портфеля.

В 2014 году, при смене президента Индонезии (им стал бывший губернатор Джакарты Джоко Видодо), ПКС несколько ослабляет свои позиции во власти. На парламентских выборах она получает 6,79% голосов, что расценивает как неуспех. Как считают эксперты, причина в том, что индонезийское общество всё более отчетливо склоняется к национализму и начинает с некоторым подозрением относиться к политическим силам (причем успешным политическим силам), связанным с международными внешними структурами и заявляющим «вненациональную» повестку дня.

С этого момента ПКС аккуратно меняет политический курс. Во-первых, она открещивается от какого-либо родства (или тем более подчиненности) с египетскими «Братьями-мусульманами»*. Во-вторых, ПКС изымает из своей программы приоритет установления в Индонезии исламского государства, основанного на шариате, и заявляет о приверженности индонезийской национальной философско-политической доктрине Панча Шила.

Подчеркнем, что Панча Шила — это пять политических принципов развития страны, предложенных первым президентом Индонезии Сукарно именно как альтернатива исламизации. Они включают: веру в единого Бога; справедливую и цивилизованную гуманность; единство страны; демократию, направляемую разумной политикой консультаций и представительства; социальную справедливость для всего народа Индонезии.

То есть индонезийские «ихваны»* официально признали основой своей политики не шариат, а именно эту политическую философию. Но при этом ПКС регулярно проводит митинги в поддержку палестинской ХАМАС в ее конфронтации с Израилем, а также против влияния США в мире в целом, на Ближнем Востоке и в особенности в Индонезии.

Подчеркнем, что такая «смена политического лица» дала ПКС существенный политический результат: в Индонезии она уже считается не исламской, а исламско-националистической партией. И на парламентских выборах в 2019 году ПКС во главе с новым лидером Сохибулом Иманом получила 8,21% голосов и 50 из 575 мест в парламенте.

В Малайзии первая организация «Братьев-мусульман»* была создана еще в 1951 году под названием «Всемалайская исламская организация» (ВИО). Создавали партию мусульмане, получившие образование в Египте в университете Аль-Ахрар, а также в Мекке, Индии, Индонезии. В конце 1960-х годов движение переименовалось во «Всемалайскую исламскую партию» (ВИП), а далее при ней в 1971 году сложилась «Движение исламской молодежи Малайзии» (ДИММ). При этом в программе ВИП и ДИММ, наряду с шариатом, присутствовали и явные адресации к малайзийскому (в том числе, в связи с растущей китайской диаспорой, антикитайскому) национализму.

Чуть позже в Малайзии появился еще один политический орган «ихванов»* — «Исламский представительский совет» (ИПС). ИПС фактически являлся группой малайзийских студентов, учившихся в Великобритании по правительственным стипендиям, и был создан в Лондоне в 1975 году как закрытая (подпольная) структура «Братьев-мусульман»*. По возвращении в Малайзию они вскоре основали неправительственную организацию «Джамаа Ислах Малайзия» (ДИМ) с достаточно радикальной исламистской программой.

В конце 1970-х — начале 1980-х годов иранская «Исламская революция» и война в Афганистане привели к внутренним конфликтам в ВИП и далее к существенной смене руководства и политики партии. Во главе партии оказались улемы, получившие образование в том числе в Турции, которые отвергли любые союзы с национализмом и восстановили программные требования создания в Малайзии исламского государства. Сильно изменилась и оргструктура управления: ею стал (и является до сих пор) Совет шуры улемов из 12 человек, который принимает окончательные решения по всем, в том числе политическим, вопросам. Группу религиозных ученых-улемов, учившихся за рубежом и перехвативших власть в партии в 1980-х годах, в Малайзии неофициально называют «младотурками».

Мировой экономический кризис 1998–99 годов, очень болезненно сказавшийся на уровне жизни широких масс в Малайзии, привел к предсказуемому «проседанию» поддержки правящей националистической коалиции и резкому взлету доверия к ВИП. На выборах 1999 года она завоевала рекордные для себя 27 мест в парламенте. И сразу радикализовала «исламский вектор» в своей политике (эксперты считают, что при негласном участии «лондонцев» из теневого «Исламского представительского совета»), заявив о безусловной поддержке атак террористов-смертников в Палестине и Израиле, и начав проводить в Малайзии «происламские» уличные акции.

В 2001 году, незадолго до терактов в Нью-Йорке, правительство провело несколько крупных рейдов по штаб-квартирам радикальных группировок, прежде всего — «Движения моджахедов Малайзии» (KMM), связанного с индонезийской террористической сетью «Джемаа Исламия», и разгромило большинство ячеек КММ. При этом выяснилось, что лидером боевиков КММ был сын высокопоставленного члена ВИП Муршида аль-Ама. Однако после терактов в Нью-Йорке ВИП даже не пыталась уйти в тень, но, напротив, нарастила радикальную исламистскую пропаганду, открыто поддержало «Аль-Каиду»* и лично бен-Ладена, а также «Талибан»*.

Радикализация ВИП и подозрения о ее связях с террористами обрушили доверие к партии и привели к ее поражению на парламентских выборах 2004 года, а также вызвали фракционный раскол и требования модернизации партии и трансформации ее политики. Фракция, требовавшая обновления «Всемалайской исламской партии», еще в 2002 году отправила делегатов во главе с вице-президентом ВИП Мустафой Али в Анкару изучать опыт турецких «ихванов»* из «Партии справедливости и развития», и в дальнейшем получила прозвище «эрдоганцев».

Эта фракция, в частности, настаивала на резком смягчении исламистской риторики ВИП и, главное, на акценте политики партии на тех актуальных проблемах страны, которые важны для всех малайзийцев, а не только для мусульман. Одним из кардинальных новшеств политики ВИП стала готовность к политическому сотрудничеству с различными неисламскими партиями, включая «Партию демократического действия» (DAP), состоящую из малайзийских китайцев. Отметим, что такую смену политики ВИП поддержали влиятельные мировые лидеры БМ* и, в частности, глава кувейтских «ихванов»* доктор Тарек Сувайдан, который назвал ее «единственным логическим способом для исламистской партии однажды управлять Малайзией».

Новая политика ВИП позволила партии восстановить свои позиции на парламентских выборах 2008 года и получить 23 места в палате представителей. Но эта политика одновременно углубила раскол в ВИП между старым «руководством улемов» и молодыми «эрдоганцами». В 2015 году этот раскол завершился тем, что «эрдоганцы» покинули ВИП и создали собственную «Партию национального доверия» (AMANAH), которая с мая 2018 года по февраль 2020 года входила в правящую коалицию «Альянс надежды».

Отметим, что при этом прежняя «Всемалайская исламская партия», которая подчеркивала свою приверженность исламской политике «Братьев-мусульман»*, вовсе не сошла с малайзийской политической сцены. Ее лидер улем Абдул Хади Аванг, получивший образование в Исламском университете Медины и каирском университете Аль-Азхар, прошел путь из молодежного ДИММ в Совет шуры улемов ВИП, и с 2002 года возглавил ВИП. При этом Абдул Хади имеет немалый авторитет и поддержку среди «мировой элиты» «Братьев-мусульман»*: в 2012 году он в Лондоне встречался с Юсефом аль-Кардави, а в 2013 году произнес яркую речь в Стамбуле на «Международном конгрессе исламского сообщества».

ВИП вновь оказалась востребована в 2018 году, когда правящая «Объединенная малайская национальная организация» (ОМНО) проиграла выборы. ОМНО попыталась вернуться к власти, сделав ставку на мусульманское большинство (более 60% населения) страны, и обратилась к сотрудничеству с ВИП. В конце 2019 года традиционно враждовавшие ОМНО и ВИП создали политический альянс «Национальный консенсус». А в марте 2020 года, после острого политического кризиса, приведшего к отставке премьер-министра Махатхира Мохамада, было сформировано правительство во главе с Мухиддином Яссином, в котором три представителя ВИП получили посты министров и еще пять — замминистров. Сам глава «Всемалайской исламской партии», лидер «ихванов»* Абдул Хади был назначен спецпосланником на Ближнем Востоке, фактически это пост главы министерства.

Сейчас ВИП, входящая в правящую коалицию «Национальный альянс», имеет только 18 из 222 мест в федеральной палате представителей. Однако, поскольку у правительства Мухиддина Яссина в парламенте большинство всего лишь в два голоса, поддержка ВИП (то есть «ихванов»*) является ключевым фактором устойчивости нынешней политической власти в Малайзии.

Кроме того, нельзя не подчеркнуть, что, по оценкам экспертов, для исламизированных малайзийцев (которых, напомним, около 60% населения) мнение лидеров ВИП всё чаще становится «духовно-идеологическим голосом власти». А «ихваны»* всё настойчивее предлагают ужесточить в стране «шариатскую» политику, введя запреты «худуд» в правовую систему: полностью запретить алкоголь и азартные игры, а также ужесточить правила общественного поведения в стране в соответствии с шариатом. Причем проведенные в 2017 году Институтом Юсофа Исхака опросы общественного мнения показали, что в штатах с существенным преобладанием мусульман поддерживают введение «худуд» до 75% респондентов…

Так что же представляет собой «мировое сообщество «Братьев-мусульман»*?

Как мы выяснили, «ихваны»* к настоящему времени стали реальной политической силой в огромном числе стран мира. И это не только Ближний Восток, где зародилось это движение. Они достаточно влиятельны в США. В Европе, как мы выяснили, они представляют вполне значимые общины в Германии, Великобритании, во Франции, в Австрии, но и не только. Они также более чем влиятельны еще и в Албании, Боснии и Герцеговине, Косове.

На Ближнем и Среднем Востоке они оказывают огромное влияние на политический процесс в Турции, Сирии, Ираке, Афганистане, Пакистане, а также в Саудовской Аравии, Йемене, ОАЭ, Катаре, Кувейте, Иордании, Палестине и даже в Израиле.

В Африке, Магрибе и Сахеле «ихваны»* в очень большой степени присутствуют в политике в Египте, Судане, Сомали, Ливии, Тунисе, Алжире, Марокко и Мавритании.

На Дальнем Востоке они играют всё большую политическую роль в Индонезии и Малайзии.

На территории бывшего СССР организации «ихванов»* активно внедрялись сразу после распада единой страны, в особенности широко — в республиках Средней Азии и Казахстане. Позже практически все новые властные группы на постсоветском пространстве осознали риски укрепления политического ислама, и «Братья-мусульмане»* и связанные с ними организации почти повсеместно были запрещены. В России «ихваны»* были запрещены 14 февраля 2003 года решением Верховного суда, поскольку они «координировали создание исламской организации под названием „Высший военный меджлис уль-Шура объединенных сил кавказских моджахедов“* во главе с Ибн Аль-Хаттабом и Басаевым».

Хотя в республиках Средней Азии БМ* тоже запрещены, этот запрет во многом чисто формальный (в особенности в Киргизии), и немало джамаатов «ихванов»* продолжают деятельность в подполье или полуподполье и под другими названиями. Кроме того, ряд экспертов утверждают, что есть «неофициальные» джамааты БМ* и в грузинской Аджарии, и в молдавской Гагаузии.

Исключение из постсоветского запрета «Братьев-мусульман»* представляет только Украина, которая «в целях сохранения религиозной толерантности» организации «ихванов»* сохранила. Это прежде всего «Умма», тесно связанная с Меджлисом крымско-татарского народа* и турецкими и европейскими БМ*, и ассоциация «Аль-Раид» (ячейки которой на сегодняшний день уже охватили почти всю Украину), являющаяся членом «Всемирной ассоциации исламской молодежи» (WAMY) и также фактически подконтрольная турецким «ихванам»*.

В частности, Турция в связке с «Аль-Раид» построила мечеть «Ахать» в Донецке (1999), мечеть Сулеймана и Роксоланы в Мариуполе (2007 год), Соборную мечеть в Луганске (2010), а также исламские культурные центры в Киеве, Львове, Сумах, Одессе. И, конечно, «Аль-Раид» до 2014 года очень активно разворачивалась в Крыму.

На приведенной выше карте для «географической наглядности» красными звездочками обозначены страны, в которых «Братья-мусульмане»* играют высокую или значимую политическую роль.

В связи с этой картой нельзя не вспомнить не раз звучавший в заявлениях идеологов «Братьев-мусульман»* тезис о том, что они стремятся «построить исламский халифат на принципах шариата от Испании до Индонезии»…

(Продолжение следует…)

* — Организация, деятельность которой запрещена в РФ.