Регионализм как капитуляция перед необходимостью объединения человечества
В теоретическом плане предстоит еще сделать очень и очень многое. Но о содержании эпохи уже сейчас можно говорить с достаточной определенностью. И тут, конечно, решающее значение имеет синтез Маркса и Вебера.
Манифест движения «Суть времени», глава 4.
В статье И. Кургинян и А. Лебедева «Воспитание сепаратизма» обсуждается актуальная проблематика локального сепаратизма. В мировой повестке стоят вопросы отделения Крыма и провозглашение независимости Донбассом, выход Великобритании из ЕС и другие подобные случаи. Но особенно выделяются из них те, где сепаратистский регион не отличается от метрополии ни этнически, ни религиозно, ни по какой-либо другой фундаментальной отличительной черте. В статье рассматривается сепаратистская тенденция в таком коренном русском регионе, как Брянская область.
Прочитав эту статью, я задумался вот над каким вопросом — что привлекательного находят в отделении региона от страны сторонники этой идеи?. Ведь не все они наймиты иностранного капитала или городские сумасшедшие! Есть ведь и идейные сторонники, как, например, некоторые «очень русские» объединения в Калининградской области, ратующие за вхождение «Кёнигсбергского края» в Конфедерацию «Intermarium».
Так что же привлекательного в регионализации? Везде в качестве аргумента можно услышать утверждения, что центр отбирает свободу, не дает развиваться, лишает самоуправления, забирает ресурсы, ничего не отдавая взамен. То есть акцент делается на повышение самостоятельности региона. Как мы знаем из статьи «Рождение Курдской автономии: анклав Рожава» М. Подкопаевой, установление «демократического федерализма» и «мировая регионализация» является проработанной концепцией левых интеллектуалов и сторонников «антиавторитарного социализма».
Получается, что мыслители нашли ответ на какой-то вызов, стоящий перед обществами. А что это за вызов, ответ на который предполагает регионализацию, то есть дробление, больших обществ?
Карл Маркс в первой из «Экономическо-философских рукописей» 1844 года пишет о том, к какому положению приводит отчужденный труд:
«В результате получается такое положение, что человек (рабочий) чувствует себя свободно действующим только при выполнении своих животных функций — при еде, питье, в половом акте, в лучшем случае еще расположась у себя в жилище, украшая себя и т. д., — а в своих человеческих функциях он чувствует себя только лишь животным. То, что присуще животному, становится уделом человека, а человеческое превращается в то, что присуще животному?
Правда, еда, питье, половой акт и т. д. тоже суть подлинно человеческие функции. Но в абстракции, отрывающей их от круга прочей человеческой деятельности и превращающей их в последние и единственные конечные цели, они носят животный характер».
Получается, что по мере развития и углубления разделения труда исполнитель низводится до уровня несвободного винтика, а то пространство свободы, которое у него остается, сведено к быту и физиологии.
Но помимо пространства работы и быта есть еще и пространство общественной жизни, в которой человек участвует. И в этой части Маркс может быть дополнен Вебером, который ввел понятие «рационализации», эквивалентное «отчуждению» и распространяемое на разные области, в том числе на общественную жизнь. Аналогично тому, как усложнение производства требует разделения труда, которое, в свою очередь, порождает специализацию и отчуждение, так же и общественная жизнь, усложняясь, подвергается рационализации. Проявляется рационализация в общественной жизни в виде распространения области действия бюрократии, контроля и администрирования. По сути, всё большая область жизни человека подвергается регулированию извне.
Поэтому чем больше и сложнее государство, тем большая степень рационализации требуется и, соответственно, с тем большим отчуждением сталкиваются на муниципальном уровне. Естественно, что подобные явления создают основу для негативной реакции, которая, во-первых, в какой-то части обязательно обоснована, так как регулирование может содержать в себе ошибки, а также произвол, во-вторых, эта реакция может быть оформлена разными способами: националистически (если регион отличается этнически), религиозно (если отличие в религии) и так далее. Подойдут даже такие конструкты, как «брянская самостийность».
Оставим сейчас в стороне рассмотрение вопроса ценимой нами территориальной целостности и зададимся вопросом, а является ли тот рецепт, который предлагают «левые интеллектуалы», прогрессивным? И есть ли другие варианты ответа?
Если провести аналогию, но теперь обратно от Вебера к Марксу, то рецепт, предлагаемый левыми, выглядит так: если разделение труда порождает эксплуатацию, то надо обратить разделение труда, то есть вернуться к натуральному хозяйству. Может быть, это и будет похоже на коммунизм, но только он будет первобытным. Так же и с развитием общественной жизни: если глобализация наращивает рационализацию и подавление, то надо идти в обратном направлении и наращивать локализацию. Вот такой «контрмодерн от левых» (может, поэтому крайне-крайне левые похожи на крайне-крайне правых?). Вот только эту «демократическую цивилизацию» по Оджалану, которую готовят сейчас в Западном Курдистане, скушает один «глобальный волк», и попытка освобождения от регуляции метрополией обернется еще большей тиранией, так как от мирового правительства не будет защиты в виде того национального государства, которое в большей степени зависимо от местного населения, а значит, и ответственно перед ним.
Как мы видим, дробление общества как подход к снижению степени отчуждения-рационализации направлено против хода Истории. Поэтому надо искать пути, при которых человечество может объединиться, сняв при этом проблему отчуждения. Один из футуристических ответов на этот вызов предлагают трансгуманисты, некоторые из которых видят выход в объединении человечества через подключение сознания каждого человека в единый кибернетический коллективный разум. Это реальная возможность, но с гуманизмом несовместимая.
В какой области тогда нам искать гуманистические альтернативы? По мере развития и усложнения человечества каждый его представитель будет подвергаться всё большему и большему внешнему регулированию. Всё большая часть личности каждого человека будет обусловлена социумом. Так каков выход? Выход в том, чтобы сам человек становился больше. И расти он должен быстрее, чем та «территория», которую захватывает в нем внешний регулятор, без которого не обойтись. Конечно, экспансии внешней регуляции тоже надо противодействовать, но это только часть слагаемого коммунизма, которую мы называем «раскрепощением». Но без роста человека, без его «пробуждения» невозможно избежать превращения общества в «человейник».
Биофашисты предлагают остановить развитие, чтобы остановить нарастающий разрыв между человеком и техническим прогрессом. Технофашисты предлагают решить проблему отказом от человека. Но если мы хотим сохранить и человека, и развитие, то человек должен усложняться быстрее, чем техносфера и общество в целом. Возможно ли это? Все-таки общество состоит из людей, а система всегда сложнее элементов. Можно ли наращивать сложность элементов, опережая при этом усложнение системы в целом, и этим преодолеть отчуждение/рационализацию?
В любом случае установление и поддержание такого «неравновесного» состояния требует сверхсубъекности от тех, кто продвигает такой проект, от тех, для кого планета — это сфера ответственности, а не среда обитания: «Есть такое твердое правило, — сказал мне после Маленький принц. — Встал поутру, умылся, привел себя в порядок — и сразу же приведи в порядок свою планету».
