Сочинение-рассуждение
В намерении высветить истоки немецкой революционной традиции Энгельс, верный соратник Карла Маркса, обращает свой взор на Германию эпохи Реформации и Крестьянской войны, когда Томас Мюнцер вдохновляет крестьян на освобождение от пут расчеловечивающего неравенства. Этот аргумент, раскрывающий подлинное отношение Маркса к религии и опровергающий мифы тех, кто вменяет марксизму отрицание значения религии для восхождения человека, обратил мое внимание на еще один интересный аспект в вопросе соотношения религии и революции. А именно — на секты как передаточное звено от народной стихийности к революции.
Дело в том, что Мюнцер как религиозный проповедник, а позже — политический агитатор, опирался во многом на религиозных инакомыслящих, а конкретно — на хилиастическую секту анабаптистов. Сам Томас Мюнцер, считающийся предшественником коммунистов, в своих религиозных изысканиях адресовался к идеям Иоахима Флорского. И на этом сплаве идеи построения «царства Божия на земле» и революционного накала была основана «религия меча» Томаса Мюнцера. Отмечу, что Мюнцер смог фактически подчинить секту анабаптистов, сделав ее своей опорой в Крестьянской революции. Вот что по этому поводу пишет Ф. Энгельс: «Самый факт одновременности всех отдельных восстаний доказывает, что во главе движения стояли люди, заранее организовавшие его через посредство анабаптистских и других эмиссаров».
Обратившись к революционным событиям начала XX века в России, мы увидим схожую, обескураживающую для псевдомарксистских начетчиков картину. Ленин не пробрасывается возможностью опереться на крестьянские массы, которые на рубеже XIX–XX веков в большом количестве были вовлечены в различные секты. Самой мощной, как по идейной накаленности, так и по революционному потенциалу, была секта хлыстов.
Итак, в начале XX века Ленин обращает внимание на рост влияния сект в России. В то же время он поручает своему сподвижнику В.Д. Бонч-Бруевичу, специалисту по сектам, изучить материалы о тайных группах революционного сектантства эпохи Крестьянской войны в Германии и сверить изученный материал с собранной «в полях» фактурой о русских сектантах. Ленину нужны реальные политические выводы Бонч-Бруевича для их использования в революционной борьбе в России. Мы видим, что и у Ленина не было и в помине попыток огульного отрицания всякой религиозности. Один факт, что на II съезде РСДРП Ленин зачитал с трибуны доклад «Раскол и сектантство в России», подготовленный Бонч-Бруевичем и закрепивший в резолюции съезда обязательность работы с сектами как с «одним из демократических течений, направленных против существующего порядка вещей», ставит мат опрощенцам из среды начетчиков-атеистов. Однако доказательство контекстной сложности выражения «опиум народа», кроме раскрытия подлинного марксизма, вскрывает, как мне кажется, нерешенную проблему утешения светского человека.
Понятно, что Ленин как политический прагматик рассматривал секты через призму народного революционного потенциала и вряд ли рассматривал тех же хлыстов с точки зрения их религиозных идеалов. А вот Бонч-Бруевич как раз искал и находил в русских сектах не только политические, но и хилиастические истоки, а через них — сходство с теми же анабаптистами Мюнцера.
Так или иначе, но совершив революцию, благодаря когерентности народного и интеллигентского большевизма отстояв ее завоевания и загнав фашизм в его логово, советский человек не смог отстоять Родину, рожденную в трудах и в бою. И мне кажется, что одной из главных причин крушения СССР является отсутствие ответа на фундаментальный вопрос — вопрос утешения, который не трогает человека во время трудовых и военных подвигов, но разъедает его душу в условиях низких исторических температур.
И в этой связи мне бы хотелось обратиться к творчеству Алексея Максимович Горького, который был важной фигурой для Ленина и далеко не только как спонсор большевиков, но и идейно. Владимир Ильич ценил творчество Горького, точно отражавшее чаяния народных масс и, что самое главное, вводившее поток этих стихийных чаяний в красное революционное русло для общего дела разрушения мира насилья и построения мира нового.
Горький на протяжении всего своего творческого пути искал религиозные истоки большевизма. По-своему борясь с церковью как религиозным институтом, он тем не менее постоянно апеллирует к схожести сути коммунизма и христианства, Прометея и Христа. Начиная с повести «Мать», написанной для рабочих и представляющей социализм как новую религию, и заканчивая «Жизнью Клима Самгина» Горький всецело отдается решению задачи поиска духовной составляющей коммунистических идей. Но, что интересно, если в «Матери» Горький апеллирует к Евангелию, то в «Жизни Клима Самгина» центральный персонаж — это не потерянный Самгин, не настоящий большевик Степан Кутузов, а кормчая хлыстовского корабля — Марина Зотова. В конце 1920-х годов Горький вновь возвращается к образному изучению роли сектантства в революции, некогда заинтересовавший Владимира Ильича.
Зотова «спонсирует» большевиков и в диалогах с Самгиным высказывает некоторые задушевные мысли самого Горького: «Народ вам — очень дальний родственник. <...> И как вы его ни спасайте, а на атеизме обязательно срежетесь». Несмотря на то, что Зотова постоянно делает отсылки к гностикам, провозглашаемые цели хлыстовства, как и у тех же анабаптистов, хилиастичны. Речь идет о построении «рая на земле», то есть о новом земном утешении для человека, который не находит его в церкви как институте, легализующем царизм в обход его народной делегитимации.
В годы написания третьего тома «Жизни Клима Самгина», раскрывающего образ Зотовой, Горький пишет в письме Григорьеву:
«Мне кажется, что даже и не через сто лет, а гораздо скорей жизнь будет несравнимо трагичнее той, коя терзает нас теперь. Она будет трагичней потому, что — как всегда это бывает вслед за катастрофами социальными — люди, уставшие от оскорбительных толчков извне, обязаны и принуждены будут взглянуть в свой внутренний мир, задуматься — еще раз — о цели и смысле бытия… Думается мне, что уже и теперь у людей возникает, зарождается новый инстинкт — «инстинкт познания».
Возможно, что уже тогда в восторженной музыке становления молодой республики Советов Горький чувствовал заложенную ошибку — неразрешенную проблему утешения и завуалированно отразил ее в своем творчестве. Что получилось в итоге? «Срезались на атеизме», а точнее — сначала испытали на себе симптомы «смертной болезни», гениально описанной Василием Шукшиным, а затем позволили заполнить «свято место», которое, как известно, пусто не бывает, капиталистическими идолами.
И Ленин, и Горький обращаются к теме сектантства каждый со своими целями, но есть то общее, которое, на мой взгляд, и является главным — сектантство во все времена так или иначе было главным симптомом «смертной болезни», отсутствия религиозного утешения, что находило, наряду с борьбой против неравенства, свое воплощение в народной революционности.
