Призрак

Часть 1

Беседа с молодым российским добровольцем. О том, как изменилась служба в зоне СВО за два года, как выглядит война дронов, как ощущается на фронте поддержка тыла, а также о многом другом рассказал снайпер с позывным Призрак.

Корр.: Призрак, первая командировка в зону СВО у тебя была летом 2022 года, а до того еще в 2017 году ты несколько месяцев служил в армии ДНР. В январе 2024 года ты вновь вернулся из зоны СВО. Расскажи о последнем периоде службы. Сколько длилась командировка, где проходила?

Призрак: Длилась примерно три месяца, небольшой срок. Я служил с октября 2023-го по январь 2024-го. Мы стояли на Угледарском направлении, село Владимировка, 10 км от Угледара. Это ДНР, недалеко от Новомихайловки.

Корр.: А что за подразделение?

Призрак: БАРС-23. Боевой армейский резерв. Добровольцы. Должность у меня та же самая осталась — как был снайпером, так и остался.

Корр.: Интересно. В первый раз ты застал, по сути, еще начало СВО, когда ни мобилизации, ни регулярных ракетных ударов по украинской энергетике еще не было. Теперь наверняка всё стало сильно другим по сравнению с летом 2022 года. Какую разницу ты увидел? В первую очередь в людях. Как они поменялись?

Призрак: Я могу говорить только за свое подразделение, за тех, с кем лично соприкасался. Люди практически не изменились, добровольцы как были добровольцами, так ими и остались. Все с той же самой мотивацией. По-прежнему много идейных. Причем немало есть тех, кто с 2014 года воюет — они на командных должностях.

Корр.: Выходит, местные донецкие и луганские ополченцы — они служат командирами?

Призрак: Практически все взводники и ротные, да. Потому что, во-первых, опыта больше, во-вторых, они с местными хорошо общаются и обстановку лучше знают. Даже многих в лицо знают, кто с той стороны.

Корр.: Вернемся к тому, как себя ощущают люди. Человеческой усталости ты не заметил?

Призрак: Нет, люди, конечно же, устали. Десять лет бегать с оружием… люди, понятно, втягиваются, но всё равно, по многим уже видно, что наконец-то хочется отдохнуть, присесть и сказать: «Фух, слава богу, никто не стреляет, слава богу, не прилетает». Усталость определенная есть.

Корр.: Тем более что сейчас всё стало гораздо жестче.

Призрак: Стало вообще жестоко. Если сравнивать период 2017 года, когда я впервые там побывал, и 2024 год — очень видно, насколько война стала жестче.

Корр.: В чем это проявляется конкретно? В интенсивности огня?

Призрак: Сейчас идет война двух больших армий. У обеих сторон танки, артиллерия, средства высокоточного оружия. Это очень сложная война, не всё так просто, как многие думают. Тут отбили одно село, потом оно перешло обратно. Так из рук в руки переходит. У обеих сторон есть много сил и средств для поражения противника.

Корр.: Какова из твоего опыта ситуация в плане снабжения?

Призрак: По снабжению достаточно всё неплохо. По еде — люди не голодают. Потом, мужики получают хорошую зарплату, чтобы выехать в город и всё закупить. К примеру, по быту — мы сами покупали себе одежду, нужную нам. Потому что армия выдает, но что-то общевоинское, уставное, это не всегда удобно. Бронежилеты сами покупали, потому что знали, что чем выше уровень защиты, тем лучше. Нам выдавали бронежилеты 4-го класса, а нам нужны были 5-го, 6-го класса. Те же приборы ночного видения мы сами покупали. Потому что они как бы есть, но постоянно на позициях. Мне, к примеру, как снайперу пришлось брать себе прицел ночного видения. У нас были выезды в город, в которых без проблем всё нужное закупали. Зарплата пришла, деньги сняли, поехали, всё купили, обратно вернулись.

Корр.: А куда вы ездили, в какой город?

Призрак: Мы ездили в Волноваху, там на рынке закупались, кому что нужно по одежде, по еде.

Корр.: А в Донецке ты бывал?

Призрак: Конечно, и не один раз.

Корр.: Как там по твоим ощущениям ситуация?

Призрак: Ну как… Когда приехал выезжать уже домой — «накидывали» хорошо, было слышно ствольную артиллерию, слышно «Грады». Пока ждал автобус, хорошо «кидали». Стоишь, уже привык, и люди вокруг привыкли. Слышишь «выходы» — стоишь спокойно, куришь.

Корр.: Это в каких-то отдельных районах, или весь город под угрозой обстрела?

Призрак: Нет, отдельные районы. «Накидывали», получается, в северный, северо-западный районы. Это основные, с этих окраин еще не выбили, туда еще плотно и точно прилетает. Потому что Авдеевку пока еще не всю отбили (Беседа записана в январе 2024 года. — Прим. ред.), и другие районы не отбили, чтобы по Донецку больше не стреляли.

Корр.: Продолжим про разницу меж «тогда» и «теперь». Что изменилось в действиях наших войск? Что ты заметил, как изменилась наша армия за вот эти полтора года?

Призрак: Много что поменялось. Во-первых, нет больше вот этого «ура, вперед, в атаку!». В основном сейчас очень хорошо стали использовать средства разведки. Мы, к примеру, работали с мобилизованными из Татарстана, были рядом. У них существовали группы, как антидроновая, так и та, что сама работает в разведке дронами, работает дронами-камикадзе. Они проводили разведку украинских позиций непосредственно с коптеров. Если видели какую-то очень важную цель — запускали дрон-камикадзе прямо к ним в окопы.

Корр.: Раньше такого не было?

Призрак: Раньше крайне мало было, встречал в начале СВО, но опять же это было в виде сбросов с коптера. К дронам-камикадзе пришли относительно недавно. Те же самые «Герани» — это хорошо, но дороговато для окопов. А перешли просто к чему. Делают беспилотники-камикадзе, так называемые FPV, все, наверное, видели ролики, когда дрон летит и прямо врезается в цель. Так вот этот дрон делается за 10 тысяч рублей, и к нему крепится подвес с гранатой РПГ-7. У противника та же самая история, но они просто используют его как снаряд, вместо аккумулятора начинка, аккумулятор где-то отдельно сверху — и вперед. То есть у них это немножко по-другому. У нас с помощью подвесов.

Еще про разведку. Мы пользовались специальным гражданским приложением, но переделывали его под военное и корректировали с помощью него артиллерию с квадрокоптера.

Корр.: То есть используя смартфон?

Призрак: Да, просто используя смартфон, к примеру, приложение Offmaps, карты оффлайн. Закачивали все нужные карты, меняли обычные координаты на военные. И тогда тебе коптер показывает нужное расположение, дает тебе готовые координаты. Ты их вписываешь, как тебе нужно, передаешь, к примеру, на артиллерию, и артиллерия уже «накидывает». Всё в принципе происходит быстрее, чем раньше.

Сейчас те, кто идут на штурмы, обязательно должны с беспилотником быть, чтобы их корректировали. То есть, если есть связь с артиллерией и, к примеру, тяжело где-то пройти при штурме — «птичку» запустили, посмотрели, дали координаты, артиллерия отработала.

Корр.: То есть у них как бы есть глаза, которые видят с высоты.

Призрак: Да, это и есть дальнее зрение. Зачем отправлять в разведку людей, когда можно запустить «птичку». Людей надо беречь, а это железо. Люди слишком ценный ресурс, чтобы его растрачивать.

Корр.: А какова разница в твоих ощущениях противника? Каким он был тогда и каков сейчас?

Призрак: Противник есть противник, как бы что ни было. В целом, учитывая тот факт, что пока позиционная война идет, трудно что-то сказать… Такой же довольно наглый, напористый. Он хорошо проводит разведку, хорошо работает, он знает местность, всё-таки он «дома». Поэтому здесь ему работать очень легко — он знает, куда лететь, знает все точки, знает, как куда добраться, где схорониться.

Корр.: В интернете многие ждут, когда у ВСУ начнут кончаться артиллерийские снаряды. Дескать, они потребляют их столько-то, а в странах НАТО производят в n раз меньше. Когда же кончатся? Но они у них, видимо, не кончаются. Как я понимаю, интенсивность огня с их стороны по-прежнему высока?

Призрак: Даже если кончаются, они тоже что-то новое придумывают. Будут мудрить из того, что у них есть под рукой. Во время работы в антидроновой группе нас, бывало, обстреливали, и мы убегали от станкового противотанкового гранатомета, от танка убегали. Да, что-то высокоточное, как HIMARS, на нашем участке не применялось. Хотя на Новый год, пока еще были в окопах, фосфором работали и кассетами. То есть у них фосфор и кассеты очень в ходу. Кассет им, видимо, очень хорошо завезли. Опять же, склады, их сложно уничтожить прямо массово. Если уж провезли, где-то схоронили, часть отправили, часть в резерве — значит, еще снарядов достаточно много. Противник тоже рассчитывает. Тем, кто на месте, конечно, хочется всё сразу в окопы, но такого не бывает. Поэтому потихонечку подвозят и обстреливают. К примеру, и слева и справа от нас как раз «федералы» стоят — мы, добровольцы, так армию называем, — так вот, их практически каждый день, пока мы были на боевых задачах, кассетами «накидывали». Раз пять-шесть за день по ним прилетало точно.

Корр.: А с мобилизованными ты общался как-то по-человечески, пересекался?

Призрак: Да. Пересекались, всё было нормально, спокойные, нормальные ребята.

Корр.: То есть нет таких возмущений, вроде «когда же нас отпустят домой, уже полтора года»?

Призрак: А их отпускают в отпуск. Нет, в определенной степени это было, конечно. Что «полтора года, нам надоело». Тем не менее в отпуск ходили — пришли обратно.

Корр.: Но в целом крепость есть человеческая?

Призрак: Крепость есть, да. К примеру, если командование особо не хотело состыковываться с теми же самыми мобилизованными, мы меж простых солдат, наоборот, друг к другу тянулись: «Давай, пацаны, всё расскажем, покажем, похохочем». Особенно каких-то взаимных претензий не было. Мы, к примеру, их в первый раз встретили, когда в своем поселке разведку проводили. Спокойно к ним пришли, посидели, пообщались, потом еще раз пришли — уже нормально, от чая до сигарет, просто поесть. Им было интересно, что у нас, нам было интересно, что у них. Прямо объемные такие разговоры достаточно долго проходили.

Корр.: Авиация у противника есть?

Призрак: Есть. К примеру, у нас за командировку не раз объявляли авиационную опасность. Вылетали из Полтавской области, Миргород, постоянное звено Су-24, это советский фронтовой бомбардировщик. Если авиационная опасность — всё, мы в окопе сидим, никуда не лезем, ждем. Естественно, наблюдая обстановку, контролируя, что происходит.

Корр.: А нашу авиацию вы наблюдали, как она работает?

Призрак: Постоянно. Она работает интенсивно. Последние дни, перед концом командировки, мы удивились, что вызвали стратегические бомбардировщики, мы были, честно, в шоке. Либо Ту-160, либо Ту-95. Они запускали ракету Х-101. Это тактическая ракета со стратегическим назначением, она может нести субъядерный боеприпас. Ее радиус действия — 5000 километров. То есть ракету, грубо говоря, на четырех тысячах запустил, у нас примерно над Волгоградом, ракету запустил и ушел. Подходят они ближе, потому что какая-то непосредственная связь с командованием на месте всё равно должна быть, чтобы учесть обстановку. Ему проще над районом боевых действий запустить те же самые крылатые ракеты, нежели от Волгограда или Ростова. Я так понимаю, что испытывали новый способ противоракетной обороны для ракеты, поэтому их и запускали. Где-то даже была новость о том, что ракету Х-101 запускали с отстрелом тепловых ловушек. Это впервые такое применяется, было интересно. Мы наблюдали с земли за этим.

Корр.: Расскажи, в чем в этот раз заключалась непосредственная боевая работа твоя и твоих товарищей?

Призрак: В основном это наблюдение. Смотрели, чтобы мины не снимали на передовой части, в стыки между позициями не проходили, чтобы диверсионная группа не прошла. Изучали обстановку, куда летают коптеры противника, их маршруты. Их же тоже хорошо слышно, высота всего сто метров, и жужжание моторчика достаточно хорошо слышно. Мы фиксировали маршруты их прохождения постоянно, следили, куда они полетели. То есть по рации докладываешь, что, к примеру, улетели на завод, или улетели в поселок. К примеру, по звуку мы даже отличали разведку коптером от «камикадзе», либо если летит с каким-то боеприпасом для сброса. Опыт уже позволял это делать. Даже бывал такой момент, что украинские войска запускали квадрокоптер сельскохозяйственный и на нем были две мины 120 мм. То есть они по GPS-трекеру летали и бомбили точки конкретно на передовой. Кто-то даже из соседней роты сбил такую штуку.

Если обобщить, мы наблюдали за передним краем и в случае каких-то попыток активности противника сразу открывали огонь. Единственное, когда нас предупреждали, что свои ходят, мы не стреляли.

Корр.: Какое у вас было вооружение?

Призрак: В основном, стрелковое оружие. У меня как была родная СВД, так и осталась. По артиллерии, правда, мало что было у нас, но ничего, как-то работали наши артиллеристы-минометчики.

Корр.: Если вспомнится какой-то интересный и важный тактический эпизод, ситуация необычная, нестандартная — поделись.

Призрак: Да там много было. Расскажу, как от беспилотника-камикадзе пострадал, немного зацепило. В ноябре мы стояли во второй линии обороны. Я был на посту, и где-то примерно в 11–12 часов дня проходила колонна КамАЗов наших артиллеристов. Как только они прошли, резко объявили, что появился коптер-разведчик. Мы поняли, с постов не выходили. Машинам, как гражданским, так и военным, говорили: «Давайте быстро, ведется разведка». И примерно спустя 2,5–3 часа объявляют, что летит дрон-камикадзе. А мы стоим на посту, я как раз там и был. И вот тут перед постом останавливается машина, когда объявили, что летит беспилотник-камикадзе. Я выбегаю, кричу: «Давай быстрее, ломай шлагбаум, но только проезжай!» И вот только поворачиваю голову вправо, как на киноленте это видел — с большой скоростью летит беспилотник. И я понял всё, забежал с винтовкой на пост, упал, и в это время уже взрыв — КамАЗ повредило. Водителю повезло — дрон попал не в водительское сиденье, а в пассажирское, там никого не было, иначе бы водитель пострадал.

Меня очень сильно оглушило, вышел, не понимал, что и как. В ушах гудит, тошнота, признаки легкой контузии. И тут же водитель вылез из кабины — он еще больше пострадал. Машина не взорвалась, просто оставил дрон дырку размером с тарелку в КамАЗе. Кумулятивный сработал боеприпас, мы сразу это поняли, потому что если бы был осколочный, то вряд ли бы я целым остался, как и водитель. Он потерялся, ему кричат: «Давай быстрее, вали отсюда, объезжай, всё ломай, объезжай как-нибудь!» Он: «Что, почему?» — «Второй летит». Действительно, объявили по рации, что второй «камикадзе» летит. Он быстро дал по газам и уехал, но недалеко, завернул на дорогу на поселок и там возле лесополки машину оставил. Меня, естественно, отвели, чтобы я очухался, заменили на посту. И как только мы ушли, спустя двадцать минут еще один дрон прилетел, ударил прямо в тот же КамАЗ, именно в то место, где сидел водитель, но водителя в то время уже в другую машину перекинули. И такая ситуация раза два-три повторялась. То есть вылетает разведчик, смотрит, видит колонну. Вот только где-то останавливаются — резко один дрон бьет, остановились в другом месте — второй бьет. Технику повреждают. Коптером, который стоит десять тысяч, подорвать военный КамАЗ — это хороший результат. Вообще, дрон-камикадзе — это яркий пример простого высокоточного оружия. Стоит камера, плохая, но всё зависит от корректировки коптера-разведчика, у которого камера высокого разрешения. И вот такая отработка. Это один из тактических эпизодов. Типичная ситуация, такое бывает часто.

Корр.: Расскажи о фронтовом быте. Холодно было в осенне-зимний период?

Призрак: Ну конечно, военные условия — это не дома под одеялом лежать. Мы жили в основном в заводских полуподвальных помещениях, достаточно хорошо в них освоились. На одной из позиций была собственная баня — маленькая комнатка, 3 на 4 метра. Сделали скамейки, чан с подогревом, печку сделали. Ребята достаточно быстро освоились. Кровати сделали. Естественно, что спать в спальном мешке и в одежде приходилось, в термобелье. По быту. Баллоны с газом постоянно покупали. В окопе, к примеру, пока один смотрит, наблюдает, второй может чайник поставить, консервы открыть, поесть. В основном всё привозили. По еде достаточно много чего было. На Новый год и фрукты привезли, и подарочные наборы из сухпайков, где с колбасой, где что. Это приятно, бойцам тоже хочется по-человечески есть. Народ по-разному тоже готовил, если какая-то дичь попадалась, подстрелили — приготовили. Первые, кто уходит на посты, поели, приходят, говорят: «Пацаны, там зайца, порезали — идите поешьте». Если была такая возможность, то ребята в поселок ходили, покупали, что-то приносили. Постоянно за хлебом ходили, постоянно себе что-то брали. Шоколад, энергетики, чай, кофе попить. В этом плане никаких проблем не было.

Корр.: Интересно, а вот режим жизни и работы вашей каков? Насколько интенсивен он был?

Призрак: По-разному. Где-то восемь часов караулили, двенадцать отдыхали. Где-то двенадцать караулили, сутки отдыхали. Времени в целом хватало. Поесть и поспать, пойти искупаться, вещи отнести постирать, дрова наколоть, что-то еще сделать. К примеру, машина с провизией приехала — разгрузить надо. Времени было достаточно. Интенсивность зависела от того, что вообще происходит.

Корр.: То есть людей в принципе хватало на то, чтобы вы успевали меж караулов нормально отдохнуть, искупаться и заняться чем-то другим? Ведь чем меньше людей, тем больше будет число часов на посту и тем короче будут перерывы — верно?

Призрак: В принципе, да, верно. Для нормального режима караулов людей хватало, но всё равно хотелось бы побольше, чтобы и дел делалось много, и посты все были усиленные, и времени отдохнуть хватило в моральном плане.

Корр.: А где вы вообще располагались — что это была за местность? Степь или какая-то застройка?

Призрак: Мы стояли недалеко от глиняных карьеров, находились на возвышенности, а украинцы ниже, в лесу. И рядом с нами был карьер глиняный. Вот если помнишь такие тарелки «Made in Ukraine», белые с голубой росписью — это как раз оттуда, с села Владимировка, еще до 2014 года их делали. И там, получается, расположен кирпичный завод. На кирпичном заводе стояли «министерские»: мобилизованные, кадровые военные. А мы недалеко от них. Дальше перед нами было минное поле и позиции противника, примерно в километре. Они крайне редко высовывались, хотя разведгруппы у них старались выходить, но сразу же огнем мы отвечали. Если где вдруг фонариком подсветили, наш автомат, пулемет сразу же в том направлении стрелял.

Корр.: Ты, получается, в снайперский прицел мог спокойно видеть вражеские позиции?

Призрак: В целом да. Сверху их было видно, потому что они были немножко в низине относительно нас. По камере, которая у нас там была, мы их позиции хорошо видели. А сверху еще лучше. Потому что все-таки они по поверхности бегать не будут, они будут внизу, в окопе.

Корр.: То есть и вы, и они перемещались где-то только в скрытых ходах сообщения, в окопах?

Призрак: Конечно. У нас было обязательное правило, что мы выходим на караул «по серости», в темное еще время — это 6–7 утра. И возвращались также в 6–7 вечера, когда уже темно. Обязательно такое условие, тем более зимнее время к этому располагает. Чтобы ни разведка не фиксировала, ничего.

Корр.: Вы как-то ощущали поддержку тыла? Моральную, материальную, в какой форме?

Призрак: Постоянно. Нередко детские письма присылали.

Корр.: Интересно, а кто привозил их?

Призрак: Старшина. Гуманитарку постоянно привозили. Если была возможность — выходили по телефону на связь с родными. Они постоянно писали, ждали — когда, что, как у вас там? Всё нормально или нет? Бывали случаи, когда меня хотели отправлять на штурм, но так и не отправили. Писал, что вот скоро на штурм, если что, связи не будет. Самое долгое — это 17 дней не выходил на связь. Просто времени не было. На боевой задаче все-таки нельзя этого делать, потому что сразу же зафиксируют и «накидают». Поэтому на боевой задаче нет, а в тылу спокойно, сидели общались. В рамках дозволенного всё, что можно было говорить, мы говорили.

Корр.: Вопрос для гуманитарщиков. Что можно привезти, что было бы к месту, что нужно для поддержки бойцов?

Призрак: Вообще, к месту — это в основном то, что по вооружению. В принципе, любой подарок — это хорошо, но, грубо говоря, мы носками и трусами обеспечены были. В основном это продовольствие такое, чтобы ребятам было более приятно. Чай, кофе, конфеты, что-то такое. Конечно, нужны квадрокоптеры, нужны приборы для бесшумной и беспламенной стрельбы. Прицелы, какие-то запчасти для автомата, какие-то средства наблюдения, те же самые бинокли. Для быта печки походные на газовых баллончиках, генераторы. Что-то, чтобы греться, просушиться. Салфетки влажные — за них постоянно идет борьба не на жизнь, а на смерть. Медикаменты — что-то обезболивающее, от головы.

(Продолжение следует.)