О книгах. Джордж Оруэлл, «1984»
Эта книга не нуждается в представлении. Она на слуху, разобрана на цитаты, является культовой в среде разнообразных борцов с тоталитаризмом прошлого и настоящего. Но как по мне — эта книга затерта, опрощена. В небольшом тексте я попробую дать свой взгляд на этот на самом деле достаточно сложный, противоречивый, многослойный антиутопический роман.
Но сперва немного об авторе. Оруэлл — очень неоднозначный человек. С одной стороны, он левый, социалист, всерьез веривший в красные идеалы. Он писал о жестокой жизни английского рабочего класса, воевал в Испании на стороне республиканцев, был серьезно ранен.
С другой стороны, два главных его произведения: «Скотный двор» и «1984» стали мощнейшим оружием в культурной войне Запада против СССР и в целом против коммунизма. Многие местные наши либеральные борцы с системой и сегодня с придыханием читают антиутопию Оруэлла, примеряя ее на российскую действительность.
Почему так вышло?
Оруэлл — это отклик мощнейшего конфликта в мировом левом движении. Условно, это борьба Сталина и Троцкого, точнее тех сил, что они возглавляли, перешедшая в настоящую войну на уничтожение. Примерно с конца 1920-х годов Советский Союз, политическую власть в котором стали контролировать Сталин и его опорная группа, сменил курс с мировой революции на подготовку к мировой войне. Звучит это просто, но в жизни всё было очень-очень сложно. Мировое левое движение уже набрало инерцию, были созданы структуры (Коминтерн и другие), люди были горячими и упорными. Просто сказать всем: «у нас теперь другой проект» — так это не работает. А разворот необходимо было сделать в кратчайшие сроки, буквально за несколько лет. А затем в такой же спешке приступать к строительству монолитной системы, способной: а) подготовить страну к войне, и б) выдержать грядущее жесточайшее испытание.
С новой концепцией были согласны далеко не все. Что делать? Проводить годы в партийных дискуссиях? Сталин, человек конкретный и в чем-то грубый, решил иначе — подавить несогласных силой. И подавил — мы знаем всё это как партийные чистки 30-х годов. Тех, кто не вписывался в монолитную систему — оттесняли на периферию процесса, а тех, кто при этом «возбухал» — подавляла созданная Сталиным репрессивная система. Уточню, репрессии конца 30-х в широких слоях населения — это иное, там работала другая логика, это была другая трагедия. Хотя, конечно, тоже связанная с угрозой большой войны.
В газетах всё подавалось, разумеется, иначе. Подготовка убийства Сталина или Ворошилова. Фашистский сговор и так далее. Можно себе представить, какая картина возникала в глазах заграничных социалистов, когда они наблюдали процесс над тем же Бухариным, которого немногим ранее едва ли не носили на руках. Оруэлла захватил и бросил в яростную ядовитую критику сталинизма, думаю, именно этот, действительно нелицеприятный для страны Советов образ.
Таков первый пласт романа. Война со сталинским СССР и лично с его лидером, сочувствие проигравшим в партийной борьбе, обвинение в предательстве революции, злая сатира на отдельные стороны советской жизни — всё это отголосок мощнейшего трагического конфликта.
При этом сам Оруэлл никогда в Советском Союзе не был, с советским обществом вживую он вообще не контактировал, лишь через собратьев по левому движению и посредством газет. Можно догадаться, какими эмоциями, домыслами и слухами он питался, какой образ Сталина возникал в нем. Демон. Подлый, хитрый деспот, притворившийся революционером, но желавший всегда лишь одного — полной, неограниченной власти над растоптанными его силой людьми. Мрачный, подавленный мир антиутопии — это отражение того чувства поражения и обиды, что царила в левой околотроцкистской среде после победы Сталина в политической борьбе. Книга не о советском обществе — писатель просто не владел материалом о нем — она об этом постпоражении. Но и это не всё.
Автор разочарован и в Троцком (он представлен некоей химерой, приманкой для бунтарей), и даже в народе, в пролетариате — пролы, в терминологии романа, показаны дикой слепой массой, которую герой одновременно жаждет понять, но и сторонится ее.
«1984» — это мстительный крик поражения не только левых антисталинистов, это признание в поражении левой идеи вообще. И очень симптоматично, что завершил Оруэлл свой путь сотрудничеством с буржуазными спецслужбами, которым он сдал целый список западных симпатизантов Советскому проекту (в их числе, к примеру, Бернард Шоу и Чарли Чаплин).
Однако нужно сказать, что определенное зерно истины в оруэлловской критике сталинизма есть. Если отматывать в прошлое и искать причины постигшего СССР краха, то рано или поздно выйдешь на довоенную сталинскую мобилизацию. Именно тогда место людей, в которых вживе дышала идея, стали замещать организационно очень эффективные, но идейно уже более холодные и отчасти зашоренные люди — партийная номенклатура. Они смогли решить колоссальную историческую задачу — подготовиться и победить в ужасной войне на полное уничтожение. Но затем, через два поколения, эта номенклатура одной своей частью идейно и политически окостенела, а другой — переродилась, предав и страну, и идеалы. Ведь это тоже было. Советский проект сбросили как опротивевшую, грязную одежду. Началось это идеологическое отчуждение именно тогда, в 30-е годы, при построении сталинской системы и оформлении особого класса партийных управленцев, советской элиты. Этому отчуждению ничего не было противопоставлено, да и само оно толком не осмыслялось, хотя внутренне, думаю, старый революционер Коба всё прекрасно понимал.
Но вернемся к роману. У него есть еще один слой. Это предельно мрачное общечеловеческое предсказание. Оруэлл описывает систему, властвующую за счет даже не подавления, а уничтожения человека. В романе звучит очень важная мысль: человек — это не данность. Он может быть разложен, как химический элемент. Уничтожили память (у людей в романе нет истории, вместо нее некий пластичный конструкт), создали вместо живого языка мертвый искусственный новояз, убили искренность (принцип двоемыслия как норма), запретили интимную, личную сферу (тотальная слежка) — и человека нет. Есть пугливый, раздавленный одиночка, который максимум что может — это слабо дернуться в заранее расставленную сеть. Ведь именно это описано в романе. В нем нет никакой борьбы. А есть лишь слабость, страх и конвульсия.
Притом человек может быть отменен как в массах, так и в элите. Те, кто управляет, кто властвует — тоже уже не люди. Это некие предельно холодные и жестокие, мертвые «сверхчеловеки» без души, с поведенным от собственной власти рассудком. С точки зрения разума совершенно неясно, зачем происходит в финале вся история с экзекуцией главного героя — он не представляет никакой опасности. А потом понимаешь — это безумие. Те, кто наверху, просто особым образом сошли с ума.
Всё это предельно мрачное содержание описано невероятно живо и искренне. Автор, разочарованный во всем, во что верил, видит на закате жизни эту черную бездну, в которую, как он считал, валится человечество (Оруэлл умер вскоре после завершения романа). Тогда, в послевоенном мире, он ошибся. Впереди, напротив, были светлые годы. И ясно, отчего вышла ошибка — Оруэлл совершенно неверно трактовал произошедшую с СССР трансформацию и сталинизм. Я думаю, если бы он в качестве военкора поездил бы по фронтам Великой Отечественной, увидел бы вживе и весь ужас, и всё святое величие, что она несла с собой, пообщался бы с советскими молодыми воинами, явившими истинный результат сталинских преобразований — он бы совсем иначе взглянул в будущее.
Однако сегодня роман Оруэлла вновь актуален. И не из-за первого своего слоя, а из-за второго. Человек действительно не данность, мы это видим. Он претерпевает трансформации прямо сейчас, на наших глазах. И если не противопоставить темным трансформациям светлые — будущее напомнит нам мрачный мир «1984». Да что уж, уже отчасти напоминает. И Сталин — Большой Брат — тут совершенно ни при чем.
У романа есть очень серьезный изъян — он пораженческий. Автор разводит руками перед описанным ужасом, как бы говоря: «и ничего не сделаешь…» Роману, при всей его смысловой ценности в плане понимания угроз (если не воспринимать текст поверхностно), читатель должен противопоставлять некий духовный иммунитет. Который содержится, конечно, в советской культуре. Советские люди не теряли духа в самых безвыходных и ужасных ситуациях — в котлах 1941 года или на оккупированной немцами территории. Этот код неотменяемой внутренней борьбы, когда быть сражающимся человеком можно даже на краю расстрельного рва, по дороге к нацистской виселице или в бараке лагеря смерти — живет в советской культуре, и в том числе этим она особенно ценна сегодня.
Так что, если читаете Оруэлла — потом обязательно окунитесь в духовно совсем иное произведение. К примеру — в «Волоколамское шоссе» Александра Бека — одно из самых ярких произведений о начале битвы под Москвой, времени предельно тяжелом и драматичном. Получите прививку от духовной капитуляции и от поверхностного антисоветизма. А действительно важное — останется.
