«Ленинградцев спасла вера друг в друга и взаимопомощь»

В день празднования 75-й годовщины полного снятия блокады Ленинграда мы беседуем с человеком, пережившим суровые блокадные дни, доктором психологических наук Радой Михайловной Грановской, поделившейся своими воспоминаниями в интервью корреспонденту ИА Красная Весна.

— Рада Михайловна, здравствуйте. Во-первых, разрешите поздравить вас с большим праздником нашей страны — Ленинградским Днем Победы.

— Спасибо вам за поздравление. Это действительно большой праздник.

— Сейчас, по прошествии лет, современной молодежи особенно важно знать правду о тех событиях, людях, о том, что происходило в блокадные дни в Ленинграде.

— Начало войны я встретила в Ленинграде вместе со своей семьей. Нас было четверо: отец с мамой, я и моя младшая сестра. Сестре моей тогда еще не было трех лет. Мы тогда жили в большой коммунальной квартире. Кроме нас там проживало еще пять семей. Жили мы все исключительно дружно. К моменту начала войны мой отец занимался радиоуправлением подводными лодками. Это было новым и считалось крайне перспективным направлением исследований. Мама работала на заводе, была специалистом по металлопокрытиям. Когда пришла война, отец сразу же подал заявление, чтобы идти на фронт добровольцем. Его очень не хотели отпускать с предприятия. Но отец сказал: советская власть дала мне все, что у меня есть. Я пойду воевать. И в августе отец ушел на фронт.

Скоро началась эвакуация. Отец, уходя, предложил маме эвакуироваться с его заводом. Мама уволилась со своего завода, прописалась к заводу отца. Эвакуировались мы на поезде. Но уехать не удалось. Рельсы разбомбило раньше, чем мы проехали. Пока состав стоял, ожидая починки рельсов, моя сестра заболела корью. Было решено вызвать дрезину и вернуть нас в город. Пока мы ждали дрезину, весь эшелон вышел, чтобы собрать остатки еды на поле (там выращивали капусту, и от нее остались кочерыжки), поскольку было известно, что в городе уже начинается голод. И когда мы на дрезине возвращались в город, у нас с собой был большой мешок, который помогли собрать люди из поезда. Эта была первая ласточка, что в тяжелой ситуации люди совершенно по-другому на всё реагируют. Все вышли помогать. Было пасмурно, прохладно, накрапывал дождь, но никто не остался в поезде. Люди собирали еду не для себя, а чтобы передать припасы в город.

Итак, мы вернулись в Ленинград. Моя сестра постепенно поправлялась от болезни. Мама вернулась на свой завод, с которого уволилась, ей дали место, хоть и не по специальности. Мы начали получать рабочие продуктовые карточки.

В сентябре в нашем доме был устроен совет: было решено организовать учебный процесс для детей, которые оставались в городе. Школы были закрыты, и всех матерей волновало, что будет пропущен учебный год. Женщины нашли помещение, которое стали совместно отапливать. Туда приходили дети разных возрастов и учителя. Однако с приходом зимы это пришлось прекратить — закончились дрова, и стало очень холодно.

Отдельно хочу сказать о взаимопомощи в то время. В нашем доме жили две пожилые сестры. У них не было родных. Так вот, все жители дома помогали им как могли. Я помню, как мама иногда приносила с работы лук, и я относила им половину луковиц.

Вообще зима 41-42-го была очень холодной. Воды не было — водопровод замерз. Так что за водой мы ходили на реку Карповку. Там были организованы шурфы. Было очень тяжело спускаться за водой, а потом подниматься. Это было целое мероприятие — пойти за водой.

Зимой 41-го в нашей квартире кроме меня и мамы никого не осталось. Сестру в декабре взяли в детский сад на круглосуточное проживание. Мы с мамой остались вдвоем. И так случилось, что у мамы пропали продуктовые карточки (их выдавали раз в 10 дней). Украли их, или же они были потеряны, было неизвестно. Но мы остались без карточек. Было очень холодно и голодно. Мама посчитала, что мы не выживем. Но она не хотела, чтобы дочь видела, как она умирает. И потому написала письмо своему знакомому, с кем училась в ЛЭТИ, кого давно уже не видела, но знала, что он работает райкоме в соседнем районе, и отправила меня под предлогом это письмо отнести. Перед этим мы уже несколько дней не ели, я была очень слабой. Отправившись в путь, через некоторое время я села на снег и стала засыпать. Три раза я садилась и засыпала. Но каждый раз меня кто-то будил, говорил мне, что спать нельзя, что я должна идти туда, куда мне надо, люди даже делали со мной несколько шагов, провожая меня. Все-таки я дошла. Мое письмо прочли. Меня отправили в столовую и накормили кашей. Маме отнесли еду. И носили нам еду все 10 дней, пока мы не получили новые продуктовые карточки.

В конце декабря 1941 года я получила билет на детскую новогоднюю елку. На билете были замечательные слова: «взять с собой кружку и ложку». Это очень вдохновляло. В помещении, где устроили праздник, был большой зал, сцена. Показывали новогоднее представление для детей. Кроме того, нас покормили (кружка и ложка действительно пригодились) и в конце выдали праздничный «фунтик» с едой. Так вот, самым тяжелым испытанием для меня было донести его домой. По дороге я не удержалась и съела часть еды. За что себя очень корила. Придя домой, я решила себе в наказание вымыть клеенку к новому году. И в результате очень сильно отморозила себе руки.

Во время блокады я попала под обстрел. Когда начался обстрел, я нырнула в подворотню. А снаряд упал сверху, и нас засыпало. Ну, нас достаточно быстро раскопали. И сильных повреждений у меня не было. Только поверхностные синяки и т. д. Но со мной случилась амнезия. Я забыла кто я, как меня зовут, где я живу и т. д. Сотрудники Первого медицинского института им. И. П. Павлова, куда меня доставили, нашли способ отыскать мой дом. Меня заставили «идти наугад», а за мной следом шла медсестра. И я, ничего не помня, действительно пришла домой, где мама ужасно волновалась за меня. Память ко мне вернулась, но не сразу.

Весной 42-го, во многом благодаря нашему ленинградскому радио, мы уберегли город от эпидемии. Ленинградское радио — совсем не то, что современное радио. Люди, работавшие на радио в дни блокады, всеми силами пытались сохранить жизнь жителям города. На самом деле это была ежедневная психологическая помощь населению города такого качества, о котором людям сейчас и мечтать не приходится. Они нас очень поддерживали. Утром говорили, что надо встать, что сейчас поставят нам хорошую музыку, уговаривали двигаться, говорили, что нельзя лежать. Сообщали, что есть хорошие новости с фронта. И так было каждый день. Вы поймите: очень многим людям тогда не с кем было общаться, многие оставались в своих домах, не имея сил выйти на улицу. А по радио они слышали живой голос, человеческий разговор. Если бы кто-то сейчас заговорил бы таким голосом, все бы пришли в восторг. Сейчас ведь все очень формально, абсолютно формально. Но тогда было исключительно по-человечески. Скольким людям ленинградское радио спасло жизнь своей поддержкой? Я думаю, очень многим.

И вот, в марте 42-го по радио нам сообщили следующее: блокады в истории человечества уже были. И заканчивались они плохо: были эпидемии, и много людей умирало. И важно не допустить эпидемии в Ленинграде. Поэтому нас попросили выйти на улицу со стулом, взять сметку для стола и убрать хотя бы полметра вокруг себя. И двигаться дальше понемногу. Обо всех найденных трупах просили сообщать милиционерам. В результате, к 1 мая 1942 года город Ленинград был хрустально чистый, и таким чистым я никогда его потом не видела. Убрали все. И у нас не было эпидемий. Это было очень значимое дело.

Хочу отметить, что в Ленинграде во время блокады ощущалась большая взаимопомощь между людьми. Упавшего на улице человека поднимали, помогали идти, помогали спуститься на речку за водой. Все, кто могли, помогали. Идеи, что кто-то скажет: «нам нужно больше, чем тебе», не было в Ленинграде.

Весной 42-го у меня развилось сильное воспаление бронхов. Была предписана срочная эвакуация по медицинским показаниям. Мы с мамой забрали сестру из детского сада. На дорогу выдавался хлеб. И мама очень боялась, что мы умрем, потому что съели больше хлеба, чем можно было в нашем состоянии. Но мы выжили.

В эвакуации мы провели 2 года. В Ленинград вернулись в 1944 году.

— Как же выстоял Ленинград? Условия были нечеловеческими. Почему люди не сдались?

— Я знаю, что всё еще продолжаются разговоры о том, что «может, надо было сдать Ленинград?» Мол, было бы меньше погибших, и сохранился бы архитектурный вид. Хотя, к слову, ни в одном городе Гитлер не заботился о сохранении архитектурных видов. И вообще был приказ снести Ленинград с лица земли и не оставить ничего.

Поймите, идея «сдаться» была немыслима для ленинградцев. Никто из нас не мог себе представить такого — сдать Ленинград фашистам. Я лично не встречала ни одного человека, который бы говорил хоть что-то насчет «сдаться». Да, нам было очень трудно. Безусловно. Но ведь моя мама, получив 4 луковицы, 2 из них отдала соседям, чтобы спасти их жизнь. Когда я, уже много лет спустя, услышала по телевизору от одной дамы слова о том, что надо было сдать город — я испытала настоящий шок. Это было совершенно невозможно. Предательство для ленинградцев было делом немыслимым.

— Сейчас часто говорят о том, что люди, занимающие руководящие посты в блокадном Ленинграде имели все, «жили припеваючи», в то время как простые ленинградцы умирали от голода. Как вы считаете, правда ли это?

— Я думаю, что это неправда. Напомню примеры того, что я сама видела. Как я уже говорила, для нас устроили елку в блокадный новый год. Вы только вдумайтесь! В этих жутких условиях устроили елку, кормили и организовали подарки детям. Это очень показательно. И тот человек из райкома, который помогал нам с мамой, пока нам не выдали продуктовые карточки. Он не был близким знакомым или родственником. Но он помог нам. Он спас нас. На самом деле спас нам жизнь. Так не ведут себя люди, жирующие за счет других. У меня было ощущение, что люди были очень расположены к друг другу, настроены помогать и выжить вместе.

— Как вам кажется, сохраняется ли в нашей стране память о подвиге Ленинграда?

— Мне кажется, что память о блокаде Ленинграда у нас, конечно, сохраняется, но становится все более формальной. Вот я получила 2 открытки к празднику: от президента и губернатора города. Ну что мне с этих открыток? Ни капли тепла. Ничего настоящего, человеческого в них нет. Так и в любом магазине я читаю каждый день: «благодарим за покупку». Кто благодарит, кого благодарят? Это все ничего не стоит. Формализм подменяет собой человеческое отношение во всем. И это меня очень угнетает. Я не привыкла к такому. У моего поколения было другое ощущение жизненных радостей. «Потребительская радость» современности была не близка нам. Мне всегда хватало одного сорта колбасы или сыра. Не это было главным для нас. У нас были совершенно другие ценности. И мне больно видеть, что современные люди, и в особенности молодежь, многое перестают ценить. Для них всё временно, быстро. А раз всё временно, то и качество низкое, а раз низкое качество, то и стараться не стоит. И так везде: в отношении к своей работе, семье, к памяти предков. Я понимаю, что так происходит не со всеми, но общая тенденция меня огорчает.

— Что бы вы могли сказать в качестве напутствия нашей молодежи?

— Надо стараться относиться к чужим, как к своим. Так поступали жители блокадного Ленинграда. Ленинградцев спасла вера друг в друга и взаимопомощь. И мы не просто спаслись, но и сохранили в себе человеческое. А это главное — в любой ситуации оставаться человеком. Чего я искренне желаю молодым поколениям нашей страны.