Сталинградские «Фермопилы»
Война на пороге
В конце августа 1942 года могло показаться, что положение под Сталинградом относительно стабилизировалось. Фронт на западе теперь пролегал по руслу Дона, оборону на его пологом восточном берегу держала 62-я армия. Как мы помним, в ходе боев в излучине значительная часть ее дивизий попала в окружение, а оставшиеся были вынуждены с потерями спешно форсировать реку. Легко понять, что оборонительный потенциал ее был невысок. Приданные две свежие дивизии лишь отчасти усилили армию, но не меняли положение в целом.
Южнее по руслу впадавшей в Дон более мелкой реки Мышковы, а затем по открытой степи, опираясь на железнодорожные станции Абганерово и Тингута, держала оборону 64-я армия. «Армированные» танковыми бригадами стрелковые дивизии довольно успешно сдерживали тут наступательный порыв 4-й танковой армии Гота.
Но «стабилизация фронта» была иллюзорной. 6-я полевая армия вермахта, «переварив» окруженные в излучине Дона советские части, готовилась к решающему броску. 19 августа ее штаб выпустил оперативный приказ о наступлении на Сталинград. Основной замысел операции состоял в том, чтобы мощным ударом рассечь порядки Красной Армии, выстроенные вдоль Дона, и далее форсированным маршем дойти до Волги, перерезая идущие к Сталинграду транспортные коммуникации, а затем овладеть городом с севера и северо-запада. Одновременно ставилась задача соединиться с атакующими с юга частями армии Гота, тем самым замыкая окружение за спиной у находящихся на Дону советских сил.
В приказе осторожно предполагалось, что «в результате сокрушительных ударов последних недель у русских уже не хватит сил для оказания решительного сопротивления». Однако допускалось и то, что «войска… могут встретить сопротивление с фронта и сильные контратаки в сторону нашего северного фланга».
Подготовительным этапом операции по овладению Сталинградом стало создание плацдарма на Дону у хутора Вертячий. Утром 22 августа штурмовые отряды LI армейского корпуса переправились через Дон и с боем заняли участок восточного берега. Нельзя сказать, что советское командование не увидело в этом угрозу. Нет, были выделены стрелковые и танковые части для ликвидации захваченного плацдарма. Однако ничего сделать они не успели. Днем 22 августа и в ночь на 23 августа немцы навели переправы, и по ним хлынули предназначенные для наступления дивизии. Накопление сил противника на плацдарме носило взрывной характер, за день на нем сосредоточились шесть пехотных и три танковые дивизии.
Ранним утром 23 августа последовала сокрушительная атака главных сил XIV танкового корпуса немцев, которая просто смела противостоящие им советские части. В истории 16-й танковой дивизии, находившейся на острие наступления, описан последовавший за прорывом обороны бросок к Волге:
«Дивизии при поддержке бронированных штурмовиков „Хеншель-129“ прорвали глубоко эшелонированную оборону противника. По старой танковой тактике маршрут наступления был выбран через гряду высот. Не обращая внимания на противника на флангах, в долинах ручьев и оврагах, 16-я танковая дивизия мчалась на восток. Густыми волнами пикирующие бомбардировщики несли свои бомбы на Сталинград, а на обратном пути пролетали над самыми башнями наступающих танков с душераздирающим воем сирен. После тяжелого боя 16-я танковая дивизия преодолела Татарский вал и южнее Котлубани перерезала железную дорогу Фролов — Сталинград. Горели поезда. Казалось, что противник совершенно захвачен врасплох. Наступление быстро продвигалось вперед. В полдень командиры танков справа на горизонте увидели очертания города Сталинграда… Водонапорные башни, заводские трубы и высокие дома виднелись сквозь дым пожаров».
В то время как авангард немцев вышел к Волге на северных окраинах Сталинграда, 4-й воздушный флот люфтваффе начал массированный налет на Сталинград, вызвавший в городе колоссальный по своей силе пожар, огромные разрушения и жертвы. Историк Т. А. Павлова пишет:
«Фашистские самолеты сбрасывали на Сталинград фугасные, осколочные, фугасно-осколочные и зажигательные бомбы, буфера железнодорожных вагонов, металлические колеса и куски рельсов. Издавая леденящий душу свист, к земле летели продырявленные с двух концов металлические бочки. Чтобы усилить психологическое воздействие на гражданское население, немецкие бомбардировщики Ю-87 пикировали с включенными сиренами, и даже грохот разрывов не мог заглушить их зловещий вой. Экипажи немецких самолетов обстреливали беспорядочно метавшихся стариков, женщин и детей из пулеметов и бомбили места скопления мирных жителей осколочными и фугасно-осколочными бомбами. По воспоминаниям секретаря Ерманского РК ВКП (б) К. С. Денисовой, «это был такой налет, какого никогда еще не было. Буквально было такое впечатление, что как будто бы все небо покрыто самолетами. Не было, казалось, ни одного местечка, где бы ни падали бомбы».
Основные силы 62-й армии находились в это время сильно западнее Сталинграда — у Дона и на внешнем оборонительном обводе. С немецкими танками вступили в бой зенитные батареи, которыми управляли молодые девушки, оборону занимали спешно переброшенные части расположенной в городе 10-й дивизии НКВД, 23-й танковый корпус А. М. Хасина, находившийся на переформировании, и рабочие истребительные батальоны. Вот как описывает те события один из их участников: «Все истребительные отряды и все силы, какие нашлись в рабочих поселках, были поставлены под ружье и выставлены как опора, как вооруженная сила для защиты города. Наше счастье было в том, что мы в городе располагали Тракторным, который стал танковым заводом, и артиллерийскими заводами… В эту ночь к утру подготовили 60 танков… Экипаж был собран разный. Значительная часть экипажей танков составили рабочие Тракторного завода, которые проводили испытания, проверяли и прочее. Также вошли люди, которые принимали танки… Баррикадовцы выставили свои пушки на оборону, артиллерию туда повезли создавать линию обороны. В расчеты брали всех, кого только можно было. Военных представителей, рабочих, которые были при испытании. К утру подтянули отряды НКВД. Таким образом наутро мы создали некоторый вид обороны города, потому что в полном смысле это обороной назвать было нельзя».
Этих сил было достаточно для того, чтобы сдержать авангард, но не главный удар XIV танкового корпуса немцев. Ситуация была критическая. Растерянность в определенной степени овладела даже Ставкой. В 16:35 23 августа вышло распоряжение Сталина, оформленное как Директива № 170582. В ней сказано: «Противник прорвал ваш фронт небольшими силами. У вас имеется достаточно сил, чтобы уничтожить прорвавшегося противника. Соберите авиацию обоих фронтов… Мобилизуйте бронепоезда и пустите их по круговой железной дороге Сталинграда. Пользуйтесь дымами в изобилии, чтобы запутать врага. Деритесь с прорвавшимся противником не только днем, но и ночью».
Авиация (которая в целом под Сталинградом была гораздо слабее немецкой), бронепоезда и дымовые завесы были слабой надеждой. Спасительны были только крупные резервы, которые могли быстро провести контрудар. Казалось, что Сталинград вот-вот падет к ногам врага.
Однако на следующий день мощного наступления на город, как это предписывал приказ Паулюса, не последовало, и противник ограничился лишь атаками передовых отрядов мотопехоты, прощупывавшей спешно выстроенную советскую оборону.
Причина, по которой немедленного штурма не последовало, является смена планов уже не на уровне 6-й армии, а выше — в штабе группы армий «Б», возглавляемом Максимилианом фон Вейхсом. Вечером 23 августа Паулюсу поступила директива, согласно которой первоочередной целью являлось окружение находящихся на Дону и оборонительном обводе основных сил 62-й армии, и уже лишь затем ставилась задача овладения городом. Наступающие клинья 6-й армии Паулюса и 4-й танковой армии Гота должны были сомкнуться на высотах западнее Сталинграда, захлопывая тем самым крышку котла.
Однако и этот план пришлось отложить. 24 августа прорвавшиеся к Волге соединения 6-й армии вынужденно перешли к обороне от внезапно посыпавшихся на них контрударов советских танковых бригад. Но откуда взялись для этого силы в застигнутом врасплох городе?
Дело в том, что 23 августа через Сталинград транзитом шли резервы, предназначенные совсем другим участкам фронта. Это 315-я стрелковая дивизия, пешим маршем двигавшаяся для занятия южного сектора оборонительного обвода в районе Бекетовки. Растянувшиеся по степи колонны возникли прямо на пути немецкого наступления, и дивизия была рассечена надвое. Один стрелковый полк оказался к югу от вбитого немцами клина, два других к северу. Похожая история произошла с тремя танковыми корпусами, направленными к юго-западным подступам Сталинграда, и четырьмя стрелковыми бригадами, следовавшими аж на Северный Кавказ.
В ночь после 23 августа, когда до Москвы дошла информация о том, что поблизости от немецкого прорыва удачно оказались несколько танковых корпусов, Сталиным было направлено еще одно послание, уже совсем в иной тональности. В Директиве Ставки ВГК № 170584 от 4:50 24 августа было сказано: «Первое — обязательно и прочно закрыть нашими войсками дыру, через которую прорвался противник к Сталинграду, окружить прорвавшегося противника и истребить его… Второе — на фронте западнее и южнее Сталинграда безусловно удерживать свои позиции, частей с фронта не снимать для ликвидации прорвавшегося противника и безусловно продолжать контратаки и наступление наших войск с целью отбросить противника за пределы внешнего Сталинградского оборонительного обвода».
Как мы видим, в этой директиве Сталин настаивает на удержании прежних позиций на Дону. Однако всего через сутки, когда контрудары советских танковых корпусов только разворачивались и результаты их были еще не известны, Сталин направил Еременко (который тогда руководил, напомню, сразу двумя фронтами) еще одно указание, в котором допустил организованный отход войск к городу: «По-моему, следовало бы отвести Лопатина, а также и 64-ю армию на следующий обвод, восточнее Дона. Отвод надо произвести скрытно и в полном порядке, чтобы он не превратился в бегство. Надо организовать арьергарды, способные драться до смерти, чтобы дать отойти частям армии». Судя по всему, угроза нового окружения армий на подступе к Сталинграду была оценена более чем серьезно. Нужно понимать, что в случае успеха немцев город предстал бы перед захватчиками практически беззащитным. Как я уже упоминал, несмотря на массовый героизм, рабочее ополчение и подразделения НКВД (то есть милиции) не имели шансов против вооруженных тяжелой артиллерией дивизий противника. Свежие резервы нужно было еще суметь переправить в город, отрезанный от железнодорожной сети, и подразделения 62-й армии, несмотря на все выпавшие на их долю беды и испытания, были единственной силой, способной всерьез противостоять 6-й армии. Также важно заметить, что Сталин не ограничился руководящими посланиями из Москвы, а поставил на организацию контрударов одного из лучших оперативных умов Красной Армии — А. М. Василевского, который, как мы помним, в это время уже находился в гуще событий.
Задача на отсечение дошедшей до Сталинграда группировки начала выполняться немедленно. В экстренном порядке из резервов были сформированы две группы. Первая находилась к северу от прорыва противника и состояла из 4-го и 16-го танковых корпусов, 84-й, 24-й и 315-й стрелковых дивизий — ее взял в управление заместитель командующего Сталинградским фронтом генерал-майор К. А. Коваленко. Вторая находилась к югу от прорыва, включила в себя 2-й и 23-й танковые корпуса и передавалась под командование генерал-лейтенанту А. Д. Штевневу. План действий был прост — атаковать фланги и отсечь прорвавшуюся к Волге вражескую группировку.
Уже ранним утром 24 августа 2-й танковый корпус А. Г. Кравченко ударил по немецким порядкам с юга, стремясь отсечь «голову» танкового клина. Контрудар не достиг своей цели, но значительно потеснил противника, корпус занял высоты у поселка Орловка и поселок Рынок. На следующий день, 25 августа, получив усиление в виде 56-й танковой бригады, корпус возобновил контрудар, но к тому времени немцы, оправившись от шока, уже организовали плотную противотанковую оборону — продвинуться удалось лишь на 800 метров. Командир корпуса приказал закрепляться на отбитых у врага рубежах. Танки «окопались» и методично расстреливали проявлявшие себя огневые точки противника. 26 августа атаки бригад возобновились, но успеха также не имели, и корпус окончательно перешел к обороне.
Рано утром 26 августа с севера нанесла контрудар уже группа Коваленко — наступал 16-й танковый корпус. 27 августа к нему присоединился 4-й. Атаки советских танкистов продолжались вплоть до 31 августа. Танки прорывались через окопы противника, однако пехота залегала, не выдерживая встречный шквал вражеского огня. Лишенные поддержки пехоты, танки вынуждены были откатываться назад. Немцы сами постоянно переходили в контратаки, стремясь не потерять ни метра земли на вытянутом к Волге, критически для них важном «наземном мосту» (так они называли захваченную в ходе прорыва вытянутую от Дона к Волге территорию).
Полностью отрезать XIV танковый корпус немцев не удалось, однако экстренно брошенные в бой советские резервы были недалеки от цели. Временами перешеек, соединявший ударную группировку с тылами, насквозь простреливался нашими войсками. Подвозить боеприпасы и горючее немцам приходилось лишь в сопровождении танков или вовсе по воздуху. Ни о каком быстром развитии наступления на город (план Паулюса) или участии в окружении основных сил 62-й армии на Дону (план Вейхса) думать уже не приходилось. Главной целью на ближайшие дни стало просто удержать «наземный мост». Большие генералы начинали задумываться — а не загнали ли они сами себя в западню? Так, начальник Генерального штаба вермахта Франц Гальдер 26 августа записал в дневнике: «У Сталинграда — весьма напряженное положение из-за атак превосходящих сил противника. Наши дивизии уже не так сильны. Командование слишком нервничает. Виттерсгейм [14-й танковый корпус] хочет убрать назад свой вытянутый к Волге палец. Паулюс помешал этому».
А вот как описывал в воспоминаниях положение XIV танкового корпуса адъютант Паулюса Вильгельм Адам: «В результате ожесточенных контратак, особенно на неприкрытых флангах, корпус оказался в крайне тяжелом положении. Его пришлось снабжать с помощью самолетов и колонн грузовиков, охраняемых танками… 14-му танковому корпусу не удалось с ходу захватить северную часть города. Много дней, изолированный от основных сил 6-й армии, он вел тяжелые оборонительные бои, заняв круговую оборону». На Адама глубокое впечатление произвело также участие в обороне города рабочих. Он пишет: «Население взялось за оружие. На поле битвы лежат убитые рабочие в своей спецодежде, нередко сжимая в окоченевших руках винтовку или пистолет. Мертвецы в рабочей одежде застыли, склонившись над рычагами разбитого танка. Ничего подобного мы никогда не видели».
Тем не менее, когда в штабе Еременко стало ясно, что контрудары танковых корпусов не достигли своей цели и выдохлись, последовал приказ на отход соединений 62-й армии. Это произошло 1 сентября, хотя карт-бланш на отвод войск Сталин дал еще 25 августа.
Тем временем по разработанному штабом группы армий «Б» плану вслед за прорывом Паулюса в решительное наступление перешла танковая армия Германа Гота. Она должна была обеспечить южные клещи задуманного окружения. Первоначально «армированная» танками оборона 13-го танкового корпуса выдержала удар, и атаки немцев прекратились. Однако в паузе таилась угроза. За две ночи, с 26 по 28 августа, немцы скрытно по частям отвели 48-й танковый корпус — основную ударную силу — и заменили его соединениями IV армейского корпуса. Последовавшая 29 августа атака на новом направлении, где отсутствовала поддержка обороны танками, оказалась для советской стороны внезапной и сокрушительной. Танки и мотопехота противника прорвали фронт, создали глубокий охват порядков 64-й армии с ее левого фланга, захватили несколько населенных пунктов и устремились к Сталинграду. В этой ситуации командованием фронта было принято решение на уход 64-й армии к внутреннему оборонительному отводу. Отходили организованно, несмотря на постоянные атаки с воздуха. Однако зацепиться за подготовленные оборонительные рубежи не удалось — на плечах отходящей армии через обвод прорвались части всё того же 48-го танкового корпуса. Навстречу им была брошена накануне переданная в 64-ю армию 56-я танковая бригада. Кризис удалось купировать, и на несколько дней в начале сентября на этом участке фронта установилось относительное спокойствие. К этому времени угроза окружения советских войск на Дону уже миновала — обе армии были отведены вплотную к Сталинграду, и следующий этап сражения разворачивался по всему периметру его окраин — от северных до южных.
Для оживления тех событий в сознании читателя хочу привести выдержки из интервью со старшим лейтенантом 35-й гвардейской стрелковой дивизии Александром Авербухом. Оно было записано Комиссией по истории Великой Отечественной войны в декабре 1942 года и затрагивает, в частности, те события в полосе 64-й армии, о которых только что было сказано. Это живое слово дополнит описание боевых действий в условно «штабном» стиле, когда действующими лицами являются не люди, а целые подразделения.
В начале интервью Авербух рассказывает о своей непростой судьбе. Он родом из советской Молдавии, ребенком вместе с семьей переехал в Одессу. В 11 лет ушел из дома, связавшись с шайкой беспризорников. Параллельно с учебой в школе занимался мелкими кражами, в 14 лет вовсе стал главарем подростковой уличной «банды». В интервью будущий лейтенант описывает, как мучительно его разрывало меж лихой воровской жизнью и тягой к учебе: «В Одессе больше проживать мне нельзя было. Я переехал в город Тирасполь, где сдал зачеты за 10 классов и решил стать человеком. Целое лето готовлюсь, но продолжаю заниматься пьянкой, ресторанами, девушками».
Однако окончательно помогла парню не гражданская учеба, а армейская: «Со второго курса института я решил покончить с этой жизнью, решил стать человеком и добровольно ушел в армию».
Александр окончил 1-е Киевское артиллерийское училище накануне войны. На фронт направлен уже к вечеру 22 июня, назначен командиром взвода. Воевал под Киевом, получил ранение, снова направлен на фронт уже в начале августа 1942 года, на этот раз под Сталинград и командиром роты ПТР. Вот как он описывает события на юго-западных подступах.
«Первый бой начался 21 августа… Приехал обратно на командный пункт полка. Мне приказали выдвинуться вперед, разведать, где находятся танки, и уничтожить их. Я выдвинулся с одним отделением Аратюняна, старшего лейтенанта. В это время разгорелся танковый бой, было четыре наших танка, восемь немецких. Два наших танка подожгли, экипаж не мог выйти. Я с двумя бойцами, Леоновым и Матюхой, подполз к танкам, вытянул оттуда младшего лейтенанта и двух сержантов… Кроме того, нам удалось вытащить еще одного обгоревшего танкиста. <…>
Потом я перешел на командный пункт батальона. Там обстановка сложилась очень сложная. Артиллерийских корректировщиков не было на передовой. В это время мотоколонна противника двигалась и левее начала обходить нас танками, где были бронебойщики, а справа некому было отразить. Все это происходило на высоте 137,2. Я узнал прицел, подготовил исходные данные, угломер и приступил к разгрому колонны.
Я себя чувствовал все время спокойно, увлекся этим делом. Колонна была разгромлена. Потом еще огонь артиллерии я перенес на колонну пехоты, которая нас начала обходить слева. Было танков шесть и до двух взводов пехоты. Их атаки были отражены, они были разбиты там. Между прочим, тогда была теплая, солнечная погода. Это было часа в два дня. Облака пыли, дыма, ничего не было видно, еле солнце пробивалось. Колонна машин вся была разбита, было подбито четыре танка нашими бойцами и уничтожено два взвода пехоты.
В честь того, что мы отразили атаки немцев, капитан Клашин организовал торжественный ужин на передовой. Принесли сметаны, молока, водки было немного и баранина жареная. Пили за разгром этой колонны. Старший политрук Кашин поцеловал еще меня тогда. Самой большой радостью для меня было то, что в этот же вечер после боя меня приняли в кандидаты партии здесь же, на передовой».
Рассказав о боевой работе и фронтовой жизни, Авербух поведал интервьюеру и трагический финал своего участия в сражении под Сталинградом (он остался жив, но был снова ранен и едва спасся от плена) — об этом расскажем уже в следующей статье.
