«Искра». № 10

Десятый номер «Искры» начинается статьей Ленина, посвященной «крестьянскому вопросу», а именно — критикой действий царского правительства по борьбе с голодом в деревне. Причем это не первая статья Ленина на эту тему, он возвращался к ней раз за разом.

Откуда такой интерес убежденного марксиста, каким являлся Ленин, к классу, которому, казалось, не суждено сыграть решающей роли в будущей революции? Действительно, Маркс и его последователи, включая Ленина, считали, что основную роль в пролетарской революции сыграют промышленные рабочие. Логика развития производства заставляла капиталистов усложнять орудия труда, а с усложнением орудий труда повышались требования к персоналу, его обслуживающему. Фабриканты были вынуждены заниматься образованием рабочих, а образованный рабочий имел возможность понять причины своего угнетенного положения в обществе и найти способ его изменить.

Этот процесс шел и на селе, но гораздо медленнее. Сельскохозяйственная техника была мало распространена, а для управления ею зачастую привлекались те же самые городские рабочие.

Ленин всё это, безусловно, понимал. Его ранняя работа «Развитие капитализма в России» содержит подробный анализ развития капиталистических отношений на селе, в котором он констатирует медленное развитие российского капитализма, особенно в деревне. Но Ленин также понимал, что в стране, где крестьянство составляет подавляющее большинство населения, для победы революции необходимо заручиться поддержкой крестьян. И поэтому партия должна иметь определенную программу по отношению к крестьянству, а также вести, по возможности, пропаганду в этой социальной группе. Обо всем этом Ленин написал в третьем номере газеты. В статье «Рабочая партия и крестьянство», позже легшей в основу аграрной политики партии, Ленин формулирует позицию по этому вопросу. По его мнению, партия должна всемерно поддерживать крестьянский пролетариат в его борьбе за свои интересы.

Ленин пишет: «Наш крестьянин страдает, как мы видели, не только и даже не столько от гнета капитала, сколько от гнета помещиков и от остатков крепостничества. Беспощадная борьба против этих пут, неизмеримо ухудшающих положение крестьянства и связывающих его по рукам и ногам, не только возможна, но и необходима в интересах всего общественного развития страны, ибо безысходная нищета, темнота, бесправие и приниженность мужика кладет на все порядки нашего отечества отпечаток азиатчины. И социал-демократия не исполнила бы своего долга, если бы не оказала всей и всяческой поддержки этой борьбе. Такая поддержка должна выразиться, коротко говоря, во внесении классовой борьбы в деревню».

«Неустанно расширять кругозор крестьян, неустанно развивать их политическое сознание, указывать на особое место, занимаемое в государстве помещиками и крестьянами, указывать на единственное средство избавления деревни от висящего над ней гнета произвола и угнетения — созыв народных представителей, низвержение самовластья чиновников», — так видит свою задачу и задачу своих соратников Владимир Ильич.

Однако, поскольку главной задачей партии остается подготовка революции, которая только в состоянии кардинально изменить положение рабочих и крестьян, партия не должна распылять свои силы, а фактически ведя аналитическую и просветительскую работу, предоставлять другим возможность вести непосредственную агитационно-пропагандистскую работу на селе.

«Не для того, чтобы отозвать из города в деревню убежденных социал-демократов, не для того, чтобы приковать их к деревне, должны мы внести в свою программу крестьянские требования — нет, а для того, чтобы дать руководство для деятельности тем силам, которые не могут найти себе приложение иначе, как в деревне, для того, чтобы использовать для дела демократии и политической борьбы за свободу те связи с деревней, которые в силу обстоятельств имеются у немалого числа преданных социал-демократии интеллигентов и рабочих, и которые по необходимости расширяются и растут вместе с ростом движения», — отмечает Ленин.

Как мы убеждаемся, сам он неукоснительно следовал своей программе, живо интересуясь положением крестьянства, запрашивая корреспонденцию по самым острым крестьянским вопросам. Так, 29 октября 1901 года секретарь «Искры» Н. Крупская пишет в Саратов А. П. Паромовой: «Пришлите, пожалуйста, <корреспонденцию> о столкновениях голод<ающих> крестьян, о которых было в немецких <газетах>».

Стоит отметить, что такая тактика, как показало время, была оправдана, и в редакцию «Искры» в последующем неоднократно приходили предложения с мест распространять газету среди крестьян, а также другие предложения сотрудничества в этом направлении. Так, в марте 1902 года в редакцию пришло письмо от группы ссыльных революционеров. Товарищи сетовали на недостаточно четкую постановку вопроса об отношении к крестьянству и предлагали редакции газеты давать слово тем представителям социал-демократии, которым было что по этому вопросу сказать:

«Многое остается, конечно, невыясненным в этой позиции „Искры“. Кто является наиболее естественным союзником рабочего пролетариата в его борьбе с самодержавием? В какое отношение рабочий пролетариат должен встать с разоряющимся и голодающим крестьянством? Эти вопросы „Искра“ только наметила, но не дала на них ответа».

Стоит отметить, что ссыльные революционеры имели основания считать позицию редакции «Искры» в отношении крестьян не до конца определенной. В сборнике текстов «Искры», вышедшем в 1924 году под редакцией Н. К. Крупской, к седьмому номеру газеты имеется примечание:

«Корреспонденция „Из деревни“ написана П. Лепешинским. Речь идет о Псковской губернии. Заслуживает внимания то обстоятельство, что несколько пессимистический взгляд автора на крестьянство (признание им „известной доли истины“ за „общераспространенным взглядом на наше крестьянство, как на один из самых надежных оплотов русского самодержавия“) не вызвал оговорки со стороны редакции „Искры“. Лишь впоследствии крестьянские волнения на юге России заставили „искровцев“ взглянуть более доверчивыми глазами на революционизирующееся крестьянство».

Вероятнее всего это примечание принадлежит перу самой Крупской, которая, как секретарь «Искры» того времени, была хорошо осведомлена о настроениях редакции. Кроме, очевидно, Ленина, который с самого начала строил линию на сближение с крестьянством.

В своей стратегии он опирался на опыт Великой Французской революции. В 1793 году крестьяне одной из наиболее отсталых провинций Франции, Вандеи, подняли мятеж против революции. Мятеж был возглавлен наиболее реакционными силами, прежде всего дворянами, очевидно не преследовавшими задачи облегчения жизни крестьян. Несмотря на то что мятеж был подавлен, он стал тяжелым ударом по революции и по Франции.

Противники Великой Октябрьской революции ждали подобного развития событий и в России, пытались организовать такие выступления, а самое это название стало нарицательным. «Русской Вандеей» называли крестьянское восстание под руководством левого эсера Александра Антонова под Тамбовом и контрреволюционные выступления на Дону. Но надежды на контрреволюцию не оправдались. Бóльшая часть крестьян оказалась на стороне большевиков, и это, вероятно, стало одним из главных факторов, определивших исход революции.

«Что дальше? Что делать? Почему случилось так? Что же думает русский народ, русский крестьянин? Здесь всё уже известно: новых песен не споем. Но Россия все-таки остается там. За них же, за тех, кто нас гонит, мы отдавали свои жизни, лучшие дни своих молодых жизней. Но они нас не приняли. Так где же правда? В чем правда? Может быть, в силе? Нет, не в силе, в последнее время сила была на нашей стороне», — писал в своих воспоминаниях белогвардейский офицер Александр Трушнович, мучительно переживавший поражение.

А дело было в том, что идеи большевиков оказались ближе крестьянству, чем то, за что выступали белогвардейцы. И несомненно, существенную роль в принятии этих идей сыграла та огромная подготовительная работа, которая началась задолго до революции на страницах газеты «Искра».

Полную версию 10 номера газеты «Искра» можно скачать по ссылке.

КАТОРЖНЫЕ ПРАВИЛА И КАТОРЖНЫЙ ПРИГОВОР

Еще одни «временные правила»! На этот раз дело идет только не о студентах, повинных в непокорности, а о крестьянах, повинных в том, что они голодают.

15 сентября высочайше утверждены и немедленно вслед за этим опубликованы «Временные правила об участии населения пострадавших от неурожая местностей в работах, производимых распоряжением ведомств путей сообщения и земледелия и государственных имуществ».

Познакомившись с этими правилами (конечно, не по газетным публикациям, а по собственному опыту), русский мужик увидит новое подтверждение той истине, которую вбило в него вековое порабощение помещикам и чиновникам: когда начальство торжественно заявляет, что мужику «предоставляется участие» в большом или маленьком деле, в выкупе помещичьей земли или в общественных работах по случаю голода — надо ждать какой-нибудь новой казни египетской.

В самом деле, временные правила 15 сентября всем своим содержанием производят впечатление нового карательного закона, дополнительных правил к уложению о наказаниях. Прежде всего, самое устройство и ведение работ обставлено такой сугубой осторожностью и волокитой, как будто бы дело шло об обращении с какими-нибудь повстанцами или ссыльно-каторжными, а не с голодающими. Казалось бы, устроить работы — дело самое простое: земские и другие учреждения получают средства и нанимают рабочих строить шоссе, расчищать леса и т. п.

Обыкновенно работы подобного рода так и производятся. А теперь создается особый порядок: земский начальник указывает работы, губернатор составляет свое заключение, которое идет в Спб., в особое «совещание по продовольственному делу», состоящее под председательством товарища министра внутренних дел из представителей разных министерств.

Кроме того, общее заведывание возложено на министра, который может назначать и особых уполномоченных. Петербургское совещание будет даже устанавливать предельные размеры вознаграждения рабочих — то есть, должно быть, следить за тем, чтобы не «развращали» мужика слишком высокой платой! Очевидно, что временные правила 15 сентября имеют целью затруднить широкое применение общественных работ, точно также как сипягинский циркуляр 1 августа затруднил выдачу пособий голодающим.

Но еще гораздо важнее и гораздо вреднее особые постановления о порядке найма крестьян на работы. Если работы производятся «вне районов их оседлости» (так будет, естественно, в громадном большинстве случаев), то рабочие образуют особые артели под наблюдением земского начальника, который утверждает и старосту для надзора за порядком.

Сами выбирать старосту, как делают обыкновенно рабочие, голодающие крестьяне не смеют. Их ставят под начало вооруженному розгой «земскому»! Членам артели составляется особый список, который заменяет для них установленные законом виды на жительство… Вместо отдельных паспортов будут, следовательно, артельные списки. К чему эта замена? К тому, чтобы стеснить мужика, который при отдельном паспорте свободнее мог бы устроиться, как ему удобнее, в новой местности, легче мог бы уйти с работы в случае недовольства.

Далее. «Забота о сохранении должного порядка во время пути и передача доставленных партий рабочих заведующим работами вверяется чинам, особо командируемым мин-ством внутр. дел». Свободным рабочим выдают задатки на проезд, крепостных — «доставляют» «партиями» по списку и «передают» особым чинам. Не правы ли крестьяне, когда они смотрят на «общественные» и казенные работы, как на новое крепостное право?

И действительно, закон 15 сентября приближает голодающих крестьян к крепостным не только в том отношении, что отнимает у них свободу передвижения. Закон дает чиновникам право удерживать часть заработной платы для отсылки семействам рабочих, если это находит нужным «губернское начальство местностей, где остались семьи». Заработанными деньгами будут распоряжаться без согласия самих рабочих! Мужик глуп: сам о своей семье позаботиться не сумеет. Начальство это все гораздо лучше сделает: кто не слыхал, в самом деле, как оно хорошо заботилось о мужицких семьях в военных поселениях?

Одна беда: мужики теперь не так уже, пожалуй, покорны, как во времена военных поселений. Могут ведь и потребовать, чтобы им выдали обыкновенные паспорта, чтобы не смели, без их согласия, удерживать заработанных денег? На этот случай надо строгости усилить, и закон постановляет в особой статье, что «надзор над сохранением рабочими должного порядка в местах производства работ возлагается, по распоряжению министра внутренних дел, на местных земских начальников, офицеров отдельного корпуса жандармов, полицейских чиновников или особо для сего назначенных лиц».

На голодающих крестьян правительство, очевидно, заранее смотрит, как на «бунтовщиков», устанавливая, кроме общего надзора всей российской полиции за всеми русскими рабочими, еще особый строжайший надзор. Мужика заранее решили взять в ежовые рукавицы за то, что он осмеливается «преувеличивать» голод и проявляет (как выразился Сипягин в своем циркуляре) «ничем неоправдываемую требовательность по отношению к правительству».

А чтобы не возиться с судами в случае каких-либо неудовольствий рабочих, временные правила дают чиновникам право подвергать рабочих аресту до трех дней без особого судебного производства за нарушение тишины, недобросовестность в работе, неисполнение распоряжений! Свободного рабочего надо привлекать к мировому, перед которым он может защищаться, и на решения подавать жалобу, — а голодающего мужика можно сажать в кутузку без всякого суда! Свободного рабочего за нежелание работать можно только рассчитать, — а голодающего мужика новый закон предписывает «за упорное уклонение от работ» отправлять по этапу на родину, вместе с ворами и разбойниками!

Новые временные правила, это — настоящие каторжные правила для голодающих, правила об отдаче их в работы с лишением прав за то, что они осмелились утруждать начальство просьбами о помощи. Правительство не ограничилось тем, что отняло у земства заведывание продовольственным делом, запретило частным лицам устраивать, без разрешения полиции, столовые, предписало уменьшать впятеро действительные размеры нужды, — оно еще об’являет крестьян неполноправными и приказывает расправляться с ними без суда. К постоянной каторге вечно голодной жизни и непосильного труда присоединяется теперь угроза каторгой казенных работ.

Таковы мероприятия правительства по отношению к крестьянам. Что касается рабочих, то расправа с ними всего ярче характеризуется напечатанным в предыдущем номере нашей газеты «Обвинительным актом» по делу о майских волнениях на Обуховском заводе. «Искра» писала уже о самом событии в июньском и июльском номерах. О суде наша легальная печать молчала, памятуя очевидно, как даже благонамереннейшее «Новое Время» «пострадало» за попытку писать на эти темы. В газеты попала пара строк о том, что суд был в конце сентября, да затем в одной из южных газет случайно был сообщен приговор: двоим — каторжные работы, восемь оправдано, остальным — тюрьма и исправительные арестантские отделения на сроки от двух до 31/2 лет.

Итак, в статье «Новое побоище» (№ 5 «Искры») мы еще недостаточно оценили мстительность русского правительства. Мы думали, что к военной расправе оно прибегло как к последнему средству борьбы, боясь обращаться к суду. Оказывается, сумели соединить и то и другое: после избиения толпы и убийства трех рабочих выхватили 37 человек из нескольких тысяч и присудили их к драконовским наказаниям.

Как выхватили и как судили, об этом дает некоторое представление обвинительный акт. Во главе зачинщиков поставлены Ан. Ив. Ермаков, Ефр. Степ. Дахин и Ан. Ив. Гаврилов. Обв. акт указывает, что Ермаков имел прокламации на квартире (по словам подручной в казенной винной лавке Михайловой, не вызванной на суд в качестве свидетельницы), что он говорил о борьбе за политическую свободу и ходил 22 апреля на Невский, захватив красный флаг.

Далее подчеркивается, что и Гаврилов имел и раздавал прокламации, призывавшие на демонстрацию 22 апреля. Про обвиняемую Яковлеву тоже говорится, что она участвовала в каких-то тайных сборищах. Несомненно, таким образом, что прокурор постарался выставить зачинщиками именно людей, в которых сыскная полиция подозревала политических деятелей. Политический характер дела виден также и из того, что толпа кричала: «нам нужна свобода!», виден и из связи с первым мая. В скобках сказать, расчет 26 человек за «прогул» первого мая и зажег весь пожар, но прокурор, разумеется, ни словечка не проронил о незаконности такого расчета!

Дело ясное. Для суда выхватили тех, в ком подозревали политических врагов. Сыскная полиция представила списки. А полицейские, разумеется, «удостоверили», что эти лица были в толпе и бросали камни и выделялись среди других.

Судом прикрыли вторичный (после побоища) акт политической мести. И подло прикрыли: о политике упомянули для отягощения вины, но политической обстановки всего происшествия раз’яснить не позволили. Судили как уголовных по 263 ст. Улож., т. е. за «явное против властей, правительством установленных, восстание», и притом восстание, учиненное людьми вооруженными (?). Обвинение было подтасовано: полиция приказала судьям разбирать лишь одну сторону дела.

Заметим, что по 263 — 5 стт. Уложения можно закатать на каторгу за всякую манифестацию: «явное восстание с намерением не допустить исполнения предписанных правительством распоряжений и мер», хотя бы «восставшие» не были вооружены и даже не производили явных насильственных действий! Русские законы щедры на каторгу! И нам пора позаботиться о том, чтобы каждый такой процесс был превращаем в политический процесс самыми обвиняемыми, чтобы правительство не смело свою политическую месть прикрывать комедией уголовщины!

А какой «прогресс» в самом судопроизводстве, по сравнению, напр., с 1885 г.! Тогда морозовских ткачей судили присяжные, в газетах были полные отчеты, на суде свидетели из рабочих вскрыли все безобразия фабриканта. А теперь — суд чиновников с безгласными сословными представителями, закрытые двери суда, немое молчание печати, подтасованные свидетели: заводское начальство, заводские сторожа, полицейские, бившие народ, солдаты, стрелявшие в рабочих. Какая гнусная комедия!

Сопоставьте этот «прогресс» расправы с рабочими в 1885 и 1901 гг. с «прогрессом» борьбы против голодающих в 1891 и 1901 гг., — и вы получите некоторое представление о том, как быстро растет и вглубь и вширь возмущение в народе и в обществе, как яростно начинает метаться правительство, «подтягивая» и частных благотворителей и крестьян, устрашая рабочих каторжными приговорами. Нет, каторга не устрашит рабочих, вожаки которых не боялись умирать в прямой уличной схватке с царскими опричниками.

Память об убитых и замученных в тюрьмах героях-товарищах удесятерит силы новых борцов и привлечет к ним на помощь тысячи помощников, которые, как 18-летняя Марфа Яковлева, скажут открыто: «Мы стоим за братьев!» Правительство намерено, кроме полицейской и военной расправы с манифестантами, судить их еще за восстание; — мы ответим на это сплочением всех революционных сил, привлечением на свою сторону всех угнетенных царским произволом и систематической подготовкой общенародного восстания!

[Н. Ленин]