Профессор ВятГУ ответил на вопросы о революции 1917 года

В преддверии столетия революции 1917 года по всей России проходят мероприятия, приуроченные к этому юбилею. Одно из таких мероприятий состоялось в Кирове в стенах областной научной библиотеки имени А. И. Герцена, где 26 октября прошло очередное заседание центра «Новатор». Первым пунктом повестки заседания была встреча с доктором исторических наук, профессором кафедры отечественной истории Вятского государственного университета Владимиром Ивановичем Бакулиным.

Встреча проходила в формате ответов на вопросы, имеющих отношение к событиям февраля-октября 1917 года. Разговор касался не только далекого прошлого, но и дня сегодняшнего.

Ответы Владимира Ивановича на некоторые вопросы, прозвучавшие во время заседания, мы предлагаем вниманию наших читателей.

Зная наперед итоги октября 1917 года, с какой просьбой, советом или предложением Вы бы обратились к Николаю II и к Владимиру Ленину?

Немножко мне вопрос показался занятным, потому что если вопрос к Ленину, то его предшественниками были Керенский, Милюков, Гучков, князь Львов, и так далее. Николая II не Ленин свергал. Но с другой стороны, конечно, это более значимые фигуры, чем вот те, кто в феврале пришел к власти. Поэтому об этом можно поговорить, но обращаться к Николаю II с какими-то советами и пожеланиями, я думаю, было бы бессмысленно, потому что во имя будущего России и ее народа в начале XX века требовался революционный поворот во внутренней политике. Дело в том, что в это время страна шла по пути периферийного полуколониального капитализма. В принципе, мы сегодня хорошо знаем, что это такое, поскольку мы с ним как раз и имеем дело в последние десятилетия.

У России проявлялась все большая зависимость от западного капитала и правящих кругов стран Запада. На революционный поворот Николай II был явно не способен, как по его личным качествам, так и в связи с полной зависимостью от своего элитарного окружения, которое ему такое позволить не могло. В числе его личных качеств, весь набор которых я не буду здесь перечислять, как он мне видится, но отмечу полное равнодушие к народу, народным страданиям, и, как минимум, непротивление, а чаще полное согласие с массовыми расправами над простонародьем. Приведу некоторые примеры, чтобы не быть голословным.

18 мая 1895 г. — В ходе коронации Николая II на Ходынском поле в возникшей по преступной нераспорядительности царских чиновников (это, прежде всего, дядя Николая II — московский губернатор Сергей Александрович) давке пострадало более 5000 человек (здесь имеются в виду и погибшие, и те, кто был покалечен, но все же выжил).

7 мая 1901 г. — Расстрел рабочих Обуховского завода.

Ноябрь 1902 г. — Расстрел рабочих в Ростове. Убито — 6, ранено — 20 человек.

11 марта 1903 г. — Расстрел рабочих Златоустовского оружейного завода. Убито — 60, ранено — 200 человек. И так далее, перечень велик. Недавно в этом году вышла книга историка Александра Колпакиди и Геннадия Потапова. Называется она «Николай II. Святой или кровавый?», Москва, 2017 год. Там дается в развернутом виде вот эта проблема.

За советский период, по крайней мере, с послевоенного времени начиная, у нас на слуху один случай: расстрел рабочих Новочеркасского завода. Это было жуткое ЧП, оно до сих пор обыгрывается, один случай. А здесь каждый год. Я уж не говорю о том, как расправлялись с крестьянами. Солдатские команды, казачьи отряды посылались, пороли, стреляли и прочее, прочее, прочее. То есть [Николай II] человек, который, в общем-то, вполне спокойно смотрел на такого рода вещи. В книге приводится масса документов с его резолюциями, когда он писал: да, правильно сделали, да, надо было еще строже, и так далее и тому подобное. Поэтому, что, собственно, можно советовать такому человеку?

Кроме того, преступлением перед собственным народом было втягивание России в Первую мировую войну, где она, по существу, воевала за интересы Франции и англосаксов, неся огромные человеческие и материальные потери. Война, в определенном смысле, сделала неизбежной революцию 1917 года. Война обрушила и без того крайне невысокий жизненный уровень подавляющего большинства населения страны. Я понимаю, что в те времена жизненный уровень в целом в мире был не такой, какой он сегодня. Но и тогда, по сравнению со странами Запада, Россия значительно уступала по жизненному уровню.

Сейчас мы работаем над коллективной монографией. В процессе работы я произвел небольшой подсчет по известным, в общем-то, документам. По статистике в начале XX века около половины рабочих российской промышленности — это чернорабочие с заработком в пределах 20 рублей, 20 и ниже. Я прикинул, где-то на лето 1916 года, что можно было приобрести на 20 рублей. Исходя, скажем, из семьи примерно 6 человек (вы знаете, семьи многодетные были). Жены часто не работали. Если муж получал 20 рублей в месяц, то на эти деньги можно было семью кормить хлебом. Каждый день обеспечить каждого хлебом. Булкой грамм на 700. Всё, больше ни на что денег не оставалось. И поэтому типичное явление в дореволюционной России, это когда дети лет с 10–12 уходили из дома и сами зарабатывали себе на жизнь. Можно вспомнить Горького, его «Детство», «В людях» и «Мои университеты». Там дед Каширин ему в подростковом возрасте (он жил у деда) сказал: «Алексей, ты у меня не медаль на шее, иди сам. Живи, сам себе зарабатывай». Эксплуатация детского труда — явление страшное, в общем.

Мы сейчас многое очень абстрактно говорим. На меня произвела сильное впечатление книга Вересаева «Записки земского врача».

Отрывок из его текста: «Изредка по праздникам ко мне приходит на прием мальчишка-сапожник из соседней сапожной мастерской. Лицо его зеленовато-бледно, как заплесневелая штукатурка; он страдает головокружениями и обмороками. Мне часто случается проходить мимо мастерской, где он работает — окна ее выходят на улицу. И в шесть часов утра, и в одиннадцать часов ночи я вижу в окошко склоненную над сапогом стриженую головку Васьки, а кругом него таких же зеленых и худых мальчиков и подмастерьев; маленькая керосиновая лампа тускло горит над их головами, из окна тянет на улицу густою, прелою вонью, от которой мутит в груди».

И мальчикам этим надо солнце, нужен воздух. Хозяин не выпускает их даже по праздникам, он их там просто закрывает. Они не имеют возможности даже выйти на эту пыльную улицу хотя бы, ни в выходные, ни в праздники. То есть это дети, обреченные на гибель.

Не намного лучше положение взрослых рабочих. Известно, что до 1897 года в России вообще не было ограничения длительности рабочего дня. Вырвали рабочие забастовками под руководством социал-демократов в 1897 году закон, который впервые ограничивал длительность рабочего дня 11,5 часами. Понятно, что чем дальше в провинцию, тем реже этот закон соблюдался: и 12, и 15 [часов работы] было не редкость. Нынешнее поколение, особенно молодые, не представляют, что такое отстоять у станка 11,5 часов. Ну пришел потом домой, выпил, если было что, поел, завалился спать, дай бог выспаться. Это работа на износ. Долгожителей среди рабочих не было.

Война еще больше уронила вот этот жизненный уровень, хотя падать уже, собственно, было некуда. И, кстати, царя относительно войны и ее последствий предупреждали умные люди. Вот в их числе, например, бывший министр внутренних дел в 1905–1906 годах, Петр Николаевич Дурново. Его записка (Меморандум) хорошо известна историкам, часто приводится в качестве примера. Он предупреждал царя: не надо втягивать страну в большую войну. То, что дело идет к большой европейской войне, для него было уже тогда понятно. Он предупреждал, что кончится это все большой смутой, что это плохо кончится для страны и для самого царя. Хотя бы потому, что русский мужик по своей психологии — социалист, и в отличие от западных революций российская революция, если грянет, она не остановится на буржуазном этапе, она пойдет дальше. Она завершится революцией социалистической. То есть она вторгнется в отношения собственности, ну и многое другое. Один к одному, так оно и получилось. Николай II не прислушался к этому совету, это не единственный был совет, не единственная просьба: не делать эту глупость. Поэтому насчет того, что бы я посоветовал по этому поводу — ничего, ровным счетом.

Относительного того что советовать что-то Ленину, я повторю Сталина в данном случае, который как-то на попытки сравнивать его с Лениным сказал: «Кто Ленин, а кто я». Я тоже на сей счет очень скромно промолчу. В общем-то, конечно, Ленин — это очень крупная фигура. Когда говорили в свое время, что Ленин — это гениальный политик, на мой взгляд, это было не совсем преувеличение, и, в общем-то, насколько я могу судить о ситуации, исходя из того, что знаю про эту историческую эпоху, и если исходить из критерия, главного критерия — судьба страны, то на мой взгляд, Ленин не допустил ни одной грубой ошибки. Более того, он совершил невозможное. Он вытащил страну из той ситуации, когда на ней уже практически был поставлен крест. И не случайно уже в конце 1917 года на Западе вполне конкретно разрабатывались планы раздела, расчленения России. В декабре 1917 года Лондон и Париж подписали тайное соглашение. В январе 1918 года Вашингтон присоединился к этому, и та интервенция, которая была потом во время гражданской войны, она шла по этим планам. Общее впечатление было на Западе, что «русский медведь» уже на последнем издыхании и осталось разделить его шкуру. Это, кстати, результат февральской революции и правления тех, кто пришел к власти в феврале 1917 года. Это главный результат той революции.

Были ли возможности мирного развития революции после свержения царя?

Теоретически говоря — да. Причем как минимум в двух вариантах. Первый вариант зависел от новой правящей верхушки, «детей Февраля». Пришедшие к власти либералы, кадеты при поддержке умеренных социалистов, эсеров, меньшевиков, энесов (в мае все они вошли в правительство вместе с кадетами, усилив его) осуществляют определенные радикальные реформы. Это — условие избежать радикального развития революции, возможность мирного перехода к новому ее этапу. Из этих реформ главные, конечно, мир и земля. А дальше и национальный вопрос, и восьмичасовой рабочий день, и тому подобные вещи. Более того, на мой взгляд, можно было далее продолжить войну, уж коли им так хотелось, но при условии — отдать землю крестьянам.

Есть такой очень выразительный исторический пример — Великая французская буржуазная революция конца XVIII века. Когда пала монархия, к власти пришли французские либералы, типа наших кадетов, и Франция оказалась в кольце врагов. То есть монархические режимы всего Запада обрушились на Францию, и казалось, что ей завтра будет конец, тому режиму республиканскому, по крайней мере. Затем к власти пришли якобинцы, радикальное крыло революционной партии. Что они сделали? Они отдали землю крестьянам. И французская армия с этого времени стала непобедимой, пока Наполеон не похоронил ее в России. А до этого он как карточные домики рассыпал государства по всей Европе. Землю отдали крестьянам, и они стали драться за эту землю. А вместе с тем — за Францию и за революцию.

Большевики, кстати, на этом выиграли. И Милюков потом признавал в эмиграции, что «мы совершили две большие ошибки — в национальном вопросе и в аграрном вопросе».

То есть теоретически — да, можно было избежать следующей революции. Кстати, меньшевики так достали Ленина в свое время («Зачем вы брали власть, не надо было брать власть в Октябре»), что он ответил резко достаточно: «Вы восемь месяцев вместе с кадетами были у власти, почему вы не провели радикальные реформы? Если бы вы это сделали, какой дурак пошел бы в Октябрьскую революцию?» Это действительно так.

Второй вариант, который мог идти уже от другого корня, избежать революции с применением силы, той революции, которая в какой-то мере спровоцировала гражданскую войну, хотя страна уже после февраля потихоньку сползала в гражданскую войну — это ленинские «Апрельские тезисы».

Большевиков иногда изображают людьми, которые вот в пеленках лежали, а только и мечтали власть схватить, никому не давать и ни с кем не делить. Что такое «Апрельские тезисы» Ленина? Главное — вся власть Советам. Кто в это время господствует в Советах? Большевиков там 4% в Петроградском совете, остальные умеренные социалисты — эсеры, меньшевики, энесы и их сторонники. Ленин толкает их к власти. И он делает это на протяжении всего 1917 года. А они отбиваются от этой власти. Отбиваются от радикальных преобразований в стране.

Ну понятно, почему действовали таким образом либералы и кадеты. Они представляли элитные слои населения. В ЦК партии кадетов, среди министров Временного правительства были крупные фабриканты, были банкиры. Они что, могли отдать то, что у них было? Даже ввести восьмичасовой рабочий день — главное требование рабочего движения с начала XX века в России — это значит поделиться частью прибыли, на это они пойти не могли. В этих правящих кругах были люди, у которых были земельные владения — 500 десятин, 1500-2000 десятин (средний надел крестьянской семьи в европейской части России был 7–8 десятин). Что эти люди могли оторвать от себя? Таких чудес не бывает в истории. Ну, может, единица какая пойдет на это. Лев Толстой попытался, и то ему семья не позволила, а класс против своих интересов никогда не пойдет. То есть они практически, реально не могли пойти на радикальные реформы.

Но эсеры, меньшевики, энэсы — эти-то выходцы из простонародья в значительной мере. Небогатые служащие, частично крестьяне попадались, особенно у эсеров, рабочие частично были в этой партии. Много рабочих было среди меньшевиков. Этим-то что было терять? А эти зациклились на марксистских догмах. Про эсеров не буду, поскольку они растеряли свою собственную идеологию (у них была оригинальная достаточно), но к 1917 году они шли за меньшевиками. А меньшевики ориентировались исключительно на тезис о том, что Россия не созрела для социалистической революции, она должна еще лет 150–200 идти по пути капитализма, когда мы пройдем этот путь — тогда мы подумаем о социалистической революции. Эсеры им, собственно, подпевали в этом деле. Лидер эсеров Чернов к тому же писал статью в мае 1917 года о том, что у нас нет кадров, чтобы управлять страной. Это то, что называется властебоязнью. И что им оставалось? Им оставалось подпевать кадетам.

В сентябре 1917 года, после разгрома корниловского мятежа, это была попытка установить диктатуру, ее надо было устанавливать — левым или правым — страна рассыпалась, страна была захлестнута анархией, но правая диктатура (корниловская) провалилась, у нее не оказалось серьезной социальной базы в обществе. И в сентябре против Корнилова социалисты действовали довольно дружно. Большевиков из тюрем тогда выпустили, Красную гвардию вместе строили, и Ленин в открытой прессе опять обращается к лидерам эсеров и меньшевиков — берите власть, (они — эсеры и меньшевики — еще пока преобладают в советах, хотя численность большевиков там уже выросла к этому времени). Берите власть, мы, большевики — поддержим вас, даже не входя в правительство. При одном условии — порвите с кадетами. Кадеты ведут страну к гибели. И опять не получилось.

В сентябре проходит так называемое Демократическое совещание, большевики опять бьются за этот вариант. Почти получилось, но эсеры и меньшевики все равно сорвали.

Второй съезд Советов, который устанавливал советскую власть — участвуйте, ради бога, съезд строит новую власть, создает, формирует первое советское правительство. Эсеры и меньшевики со скандалом уходят со съезда. А потом начинают предъявлять ультиматумы — Ленина надо выгнать из Совнаркома, Троцкого выгнать из Совнаркома, нам дайте командовать в правительстве. На что Ленин резонно отвечает: кто вас со съезда прогонял? Вы сами ушли, еще и дверью хлопнули. Вот вместе с нами и формировали бы многопартийное советское правительство.

Вот поэтому, собственно, и получилось так, как получилось. Революция Февральская не решила ни одну серьезную проблему [из тех], которые ее породили. Поэтому, Октябрь в какой-то мере становился неизбежным. Потому что ему пришлось решать и за Февраль и свои собственные задачи. И проблему анархии, поскольку это был вопрос жизни и смерти страны. Ведь в числе аргументов, которые приводил Ленин, почему надо торопиться с взятием власти, когда стало ясно, что с этими друзьями кашу не сваришь, и придется брать власть самой большевистской партии (там левые эсеры еще пошли вместе с большевиками), один из главных аргументов — анархия нарастает с каждым часом и она сметет остатки государственности и потом уже никто не соберет страну. Вот некоторые проявления анархии.

Хаос, поглотивший Россию, наступил задолго до большевиков. За несколько месяцев до Октябрьской революции московская кадетская газета «Русские ведомости» писала: «По всей России разлилась волна беспорядков… Стихийность и бессмысленность погромов… больше всего затрудняют борьбу с ними… Прибегать к мерам репрессий, к содействию вооруженной силы… но именно эта вооруженная сила, в лице солдат местных гарнизонов, играет главную роль в погромах… Толпа… выходит на улицу и начинает чувствовать себя хозяином положения».

26 апреля 1917 года в «вятских известиях Временного правительства» было опубликовано воззвание правительства к солдатам, за подписью Г. Е. Львова, А. И. Гучкова и Н. В. Некрасова. В нем говорилось:

«Между тем, со многих дорог приходят сообщения о бесчинствах и насилии, которые допускаются группами солдат по отношению к пассажирам и железнодорожным служащим. Занимаются чужие места в пассажирских вагонах, разбиваются в них окна, самые вагоны переполняются солдатами до того, что в них прогибаются рессоры и лопаются оси, к служащим предъявляются под угрозами насилия требования, противоречащие основным правилам безопасности движения поездов, и был даже случай, когда под угрозой кровавой расправы машиниста пассажирского поезда принуждали отправиться на размытый перегон…»

Саратовский прокурор доносил министру юстиции Малянтовичу: «Главное зло, против которого нет сил бороться — это солдаты… Самосуды, самочинные аресты и обыски, всевозможные реквизиции — всё это в большинстве случаев проделывается или исключительно солдатами, или при их непосредственном участии». В самом Саратове, в уездных городах, в селах "полное отсутствие с чьей-либо стороны помощи судебному ведомству". Прокуратура не успевает регистрировать преступления, которые совершает весь народ».

Не учитывая анархию, ничего не понять в событиях семнадцатого года. А она и в учебниках порой вскользь упоминается, а то и не упоминается, все сводится к политической возне. Кто кого перехитрил, кто что сказал… А главное происходило в гуще народной. Когда большевики придут к власти, помимо проблемы как вывести страну из мировой войны, а потом отбиться от интервентов и от всех прочих врагов, были еще две страшные проблемы. Продовольственная (голод брал, особенно город, за горло уже в 16-м, тем более в 17-м году, большевикам досталось жуткое наследство в этом плане) и анархия, особенно крестьянская анархия. Крестьяне просто вышли из повиновения, а крестьяне — это 85% населения страны в тот период, и крестьянские общины творили все, что хотели. Это означало, что страна рассыпается на молекулы, буквально на отдельные деревни. Несколько лет потом, в ходе гражданской войны, отчасти после, большевики вводили крестьян в новую государственность. Причем не голым насилием, хотя иногда приходилось. Временное правительство тоже насилие применяло против крестьянства, силенок только у него не хватило, чтобы силовыми методами навести порядок в стране.

Кто еще, кроме Ленина, мог бы стать во главе большевиков и совершить Октябрьскую революцию?

Ну наверно, Троцкий мог. Поскольку Троцкий с сентября возглавлял Петроградский совет, а при Петроградском совете был Военно-революционный комитет, который, собственно, и готовил октябрьский переворот в столице, то есть он непосредственно руководил подготовкой вооруженного выступления, и, наверно, он бы это смог довести до конца. А вот власть удержать, да и страну спасти Троцкий бы не смог. Он был политик авантюристического склада. Это был вот как раз тот, кто был зациклен на идее мировой революции. Были левые эсеры, такие же друзья, что угодно могли сотворить, страной пожертвовать и так далее во имя мировой революции. Были левые большевики типа Бухарина, Урицкого. Был Троцкий, который тоже примерно на этих позициях стоял. Ленин в период переговоров о Брестском мире и споров вокруг этого вопроса переходит явно на патриотические позиции.

Может ли массовое разделение в доходах между трудящимися и капиталистами сегодня привести к росту напряженности в обществе и повторению событий 100-летней давности?

Вопрос такой, конечно, щекотливый. Я думаю, что если говорить о революции снизу, как это было в 1917-м году, она сегодня невозможна. Во первых, народ сегодня не умеет организовываться. Русский мужик в 1917-м году, он умел организоваться, и у него были готовые формы организации. Это, прежде всего, крестьянская община в деревне, волостное самоуправление (оно без чиновников было), а в городах — Советы. Советы — это общинные порядки, которые пришли в города. Сначала на заводы, а потом распространились на территории. То есть это была готовая форма. Особенность нашей революции была, начиная с февраля, в сравнении с западными, в том, что на Западе обычно верхи быстро и толково организовывались. У них — пресса, у них образование, у них деньги, они хорошо понимают свои интересы. Простой народ обычно плохо понимает свой собственный даже интерес (по нашим выборам это хорошо видно) и он не умеет организоваться, а неорганизованный народ — это не сила. Он ни на что не способен. Сегодня наш народ не умеет организовываться. Это, во-первых. Во-вторых, сегодня нет того уровня нищеты, который был в 1913-м году. Тогда действительно жить невозможно было, когда люди с голоду умирали. Голод в русской деревне — это в порядке вещей было. И смерть от голода тоже была в порядке вещей. Сейчас, конечно, этого нет, бедность есть, а нищеты такой нет.

Далее. Пока не виден субъект истории, который бы мог это сделать, каким была в свое время большевистская партия. Народ заражен и разложен во многом сегодня идеологией потребительства. Человек, зацикленный на потреблении, не способен глубоко воспринимать революционные, какие-то иные отвлеченные идеи, не способен на соответствующие действия. Ну и, наконец, мы имеем дело сегодня с невиданной мощи пропагандистской машиной. Один телевизор чего стоит. Потому что тогда народ исходил из того, что он сам видел, и неграмотные крестьяне за 8 месяцев успели разобраться во многом, что к чему. Почему осенью 1917 года произошла большевизация Советов. После Февральской революции партия — кучка еще, 24 тысячи, — а осенью она уже — по этой причине — определяет ход событий. Советы — это был барометр, люди выбирали туда тех, кому доверяли. Кому не доверяли — выгоняли. Советы начинались как эсеро-меньшевистские. Разогнали их потом. Рабочие и солдаты выбрали большевиков. Это показатель, как менялись настроения в стране, собственно говоря.

Если говорить про революцию сверху, это, конечно, оптимальный вариант, потому что он менее чреват кровопролитием, гражданской войной и так далее. Но и в возможности такового ныне лично я сомневаюсь. Внешняя политика меня вполне устраивает. Сегодня она, слава богу, стала патриотической, по сравнению с временем Горбачева и Ельцина. А вот такого радикального поворота внутренней политики я не вижу.