Великая Отечественная. Борьба мобилизационных систем
Часть III. «Отбирая наши пяди и крохи»
К апрелю 1943 года Красная Армия освободила почти полмиллиона квадратных километров советской земли, на которых до войны проживало более полутора десятков миллионов человек.
Вообще во время второй зимней кампании гитлеровцам и их союзникам пришлось оставить даже более значительную территорию ― в результате развала на Дону обороны группы войск «Б» советские войска продвинулись столь далеко, что даже вышли со стороны Слобожанщины на подступы к Днепру в районе Днепропетровска и Запорожья. Однако затем враг провел мощные контрудары по растянутым флангам наших вырвавшихся вперед сил, и к исходу марта им пришлось оставить территорию за Северским Донцом от Белгорода до села Лопаскино северо-западнее Ворошиловграда (Луганска). Южнее советское наступление остановилось на линии реки Миус, где отошедшая с Кавказа германская 1-я танковая армия закрепилась примерно на тех же позициях, которые гитлеровцы занимали в прошлой зимней кампании. Этот рубеж, вошедший в историю как Миус-фронт, нацисты даже объявили «новой восточной границей рейха».
Освобожденные земли имели большое значение и для сельского хозяйства, и для промышленности Советского Союза. Но важнее всего были жившие там люди. Конечно, население этих мест сильно поредело в результате проводимого нацистами геноцида, а при отступлении враг старался напоследок максимально их обезлюдить, причем в первую очередь вывозя или уничтожая военнообязанных мужчин. И всё же миллионы советских граждан вновь могли послужить Родине и в тылу, и на фронте. И своевременность их возвращения становится очевидной, если учесть, сколько сил вытянула война из остальных, не подвергшихся оккупации частей СССР ―, а тут достаточно отметить, что с мая по декабрь 1942 года было мобилизовано свыше 5,3 миллиона человек. Соответственно, общее число мобилизованных с начала войны приблизилось к 20 миллионам ― и это не считая 5,5 миллиона, числившихся в вооруженных силах к 22 июня 1941 года.
29 января 1943 года Ставка издала для командующих Юго-Западного, Южного и Северокавказского фронтов директиву, в которой предписывалось наладить с февраля вывод ослабленных соединений с переднего края в резерв фронтов на отдых и доукомплектование. Причем для доукомплектования следовало использовать как присылаемые из глубины страны маршевые пополнения, так и «пополнение, мобилизуемое в порядке приказа Ставки Верховного Главнокомандования № 089 от 9.02.1942 в районах, освобождаемых от противника». Собственно, именно в 1943 году мобилизация с освобожденных территорий приобрела особое значение и прошлогодний приказ Ставки, дававший право на ее проведение военным советам армий, стал особенно актуален.
Только приходится констатировать, что с пониманием, как проводить такую мобилизацию, в действующих войсках существовали проблемы. Так, в отчете командования 3-й танковой армии о боевых действиях с 14 января по 25 марта 1943 года утверждается: «Практика доукомплектования войск армии личным составом за счет местного населения (с освобожденной от противника территории) без предварительной обработки этого пополнения себя не оправдала. Влившееся в части это пополнение, будучи необученным и необмундированным, не усиливало ослабленные части, а еще более ослабляло, становясь обузой для частей». Между тем приказ № 089 не требовал сразу вливать мобилизованных на освобожденных территориях в боевые части, а указывал на необходимость проведения их через сформированные в армиях запасные полки, «которые и должны осуществлять практически отсев, призыв и боевую подготовку этих контингентов».
Впрочем, к исходу марта масштабные операции на советско-германском фронте сошли на нет как в виду изнурения противоборствующих сил, так и в виду наступившей распутицы. На пространстве от Финского залива и Ладоги до Азовского моря наступила стратегическая пауза, и только на Тамани советские войска еще продолжали активные попытки ликвидировать удерживаемый германской 17-й армией плацдарм. По обе стороны фронта забурлила напряженная подготовка к уже третьей летней кампании.
Возникли неплохие условия для вполне удовлетворительной, без аврала, подготовки мобилизованных на освобожденных территориях. Конечно, стратегическая пауза не означала, что на фронтах вообще не идет никаких боевых действий, но потери войск по сравнению с периодами масштабных операций снизились в разы, и срочной необходимости вливать людей в боевые подразделения не было. К тому же относительное затишье позволяло проводить обучение не только в армейских запасных полках, но и в боевых частях: конечно, не прямо в тех, что на передовой, но, например, в выведенных в резерв армий и фронтов бригадах и дивизиях ― почему нет?
Численность пополнений, которые получали войска за счет мобилизации с освобожденных территорий, была различной и напрямую зависела от того, как глубоко они продвинулись и сколько освободили. В связи с этим на северо-западном и западном направлениях, где продвижение за зимнюю кампанию 1942–1943 годов оказалось намного меньше, чем на юге, присылаемые по нарядам Главупраформа маршевые подразделения всё еще оставались главным источником пополнения. Но вот на юго-западном направлении, где зимнее наступление дало наибольшие результаты, дело обстояло иначе. Так, Воронежский фронт за период с февраля по июнь 1943 года получил маршевые пополнения общей численностью 70,3 тысячи человек, тогда как мобилизация на освобожденных территориях дала ему почти 71,5 тысячи новых бойцов. Данный фронт особо примечателен, поскольку именно его войскам предстояло выдержать тяжелейшие испытания в новой летней кампании, но и в пополнении частей Юго-Западного и Южного фронтов мобилизованные с освобожденных территорий составляли значительную долю.
Впрочем, при всех усилиях советского командования по наращиванию укомплектованности частей и соединений всё же большую их часть довести до предписанных штатными расписаниями показателей едва ли представлялось возможным. И дело здесь было даже не столько в нехватке людей, сколько в том, что при доукомплектовании до штатного уровня всей массы имевшихся к тому времени частей и соединений или даже большей их части означал бы раздувание Красной Армии до поистине циклопических величин, которые (даже если не рассматривать вопрос того, каким бременем такая армада легла бы на страну) были бы совершенно избыточны ― и так численность Вооруженных сил СССР к июлю 1943 года превышала 11,9 миллиона человек. Из них сухопутные и воздушно-десантные войска составляли более 10,35 миллиона человек, в том числе более 5,82 миллиона в действующей армии.
Поэтому до самого конца войны, например, средняя численность стрелковых дивизий находилась на уровне 5–6 тысяч человек при штате в 9,4 тысячи для обычной и 10,7 тысячи для гвардейской стрелковой дивизии. Конечно, это именно средние показатели, и дивизии, которым предстояло действовать на важнейших направлениях, старались доводить до численности в 7–8 тысяч, но вот полнокровная дивизия или бригада в составе действующей армии была во второй половине войны в диковинку. Если же говорить об укомплектованности войск личным составом к началу сражений лета 1943 года, то она в целом колебалась от удовлетворительной до хорошей.
Готовясь к третьему военному лету, советское командование озаботилось не только доукомплектованием действующих войск живой силой и матчастью, но и традиционно созданием сильного стратегического резерва. Впрочем, слово «сильный» не очень отражает масштаб того резерва, который накопила Ставка к июлю 1943 года, ―, а это был самый большой резерв вообще за время войны ― численность входивших в него сухопутных и воздушно-десантных сил составляла 997 тысяч человек.
По другую же сторону фронта складывалось весьма противоречивое положение.
С одной стороны, понесенные зимой 1942–1943 года жестокие поражения, и особенно разгром под Сталинградом, стали настоящим потрясением для Германии. И на это потрясение нацисты уже отреагировали экстраординарными по меркам прошлых лет мерами. 18 февраля рейхсминистр народного просвещения и пропаганды Йозеф Геббельс выступил в Берлинском дворце спорта с речью, главный посыл которой определялся двумя словами: тотальная война. Вскоре слово «тотальный» стало частью германской повседневности, а меры по перестройке вооруженных сил и экономики Третьего рейха на нужды тотальной войны начались еще даже до выступления Геббельса. Так, еще 13 января Гитлер подписал секретный приказ «О широком использовании мужчин и женщин в целях обороны рейха», предусматривавший трудовую мобилизацию мужчин 16–65 лет и женщин 17–45 лет. Эта мера вкупе с дальнейшим наращиванием масштабов принудительного труда военнопленных и вообще невольников из оккупированных земель должна была компенсировать резко возросшее изъятие рабочих рук из промышленности и сельского хозяйства в вооруженные силы.
Раскручивание маховика перманентной мобилизации дало определенные результаты уже к летней кампании. Численность вооруженных сил Германии к июлю 1943 года приблизилась к 9,9 миллиона человек, из которых почти 2,7 миллиона приходилось на военно-воздушные и военно-морские силы. Таким образом, сухопутные силы с учетом войск СС насчитывали около 7,2 миллиона человек ― немалая величина, однако здесь следует учитывать, что не вся она предназначалась для непосредственного участия в боевых действиях.
Сухопутные силы вермахта разделялись на две основные составляющие: полевую армию (Feldheer) и армию резерва (Ersatzheer), которая предназначалась для подготовки личного состава, формирования и пополнения войск. Как показали первые два года войны против Советского Союза, со своими задачами в затяжном противоборстве армия резерва справлялась не ахти как, объем и частота отправляемых ею пополнений позволяли восстанавливать боеспособность по большому счету только в условиях затишья ― тем не менее именно она за эти два года выросла особо сильно, с 1,2 миллиона в июне 1941 года до 2,3 миллиона к июлю 1943 года. А из остававшихся на долю полевой армии и войск СС 4,9 миллиона на Восточном фронте к тому времени находилось 3,138 миллиона, то есть близко к тому, что было в июне 1941 года. Но, как показано выше, противостояли им с нашей стороны намного большие силы, чем в начале войны.
К тому же зимнее советское наступление привело к тяжелейшим поражениям сил союзников Германии за вычетом Финляндии, крупных ударов по войскам которой Красная Армия пока не наносила, но они и так с конца 1941 года не имели особых возможностей для масштабных наступлений. Так что силы, остававшиеся у гитлеровских союзников на советско-германском фронте, к июлю 1943 года насчитывали всего около 430 тысяч человек.
В общем, нацисты несмотря на предпринятые ими усилия, не смогли ни устранить, ни сгладить перевес Красной Армии в численности ― напротив, этот перевес еще более увеличился. И нацисты, включая самого Гитлера, в целом понимали, что даже понемногу набиравшая темп тотальная мобилизация едва ли может переломить тенденцию нарастания советского превосходства. Также они осознавали, что при сложившемся соотношении сил едва ли возможна военная победа над Советским Союзом. А поскольку положение Германии и ее союзников всё более обострялось не только на Восточном фронте, но и на других театрах военных действий, под вопрос ставилась достижимость военной победы над антигитлеровской коалицией как таковой. И хотя тогда о подобном прямо еще не говорили даже в самых высоких нацистских кабинетах, германская стратегия всё более нацеливалась не на сокрушение, а на истощение врагов с целью удержания, насколько возможно, завоеванного в прошлые годы или хотя бы достижения минимально приемлемых для нацистов условий мира ― прежде всего, конечно, сохранения нацистского режима в Германии.
Здесь у читателя может возникнуть вопрос: а почему же тогда германское командование летом 1943 года вместо ухода в оборону по всему Восточному фронту тратило силы на операцию «Цитадель», пыталось заведомо меньшими силами окружить и разгромить мощную советскую группировку на Курском выступе?
Достаточно внятный и резонный ответ на этот вопрос дал враг, а именно уже процитированный нами в прошлой статье Манштейн, писавший в мемуарах, что «соображением, говорившим против применения чисто оборонительной тактики, был тот простой факт, что нам не хватало для этого имеющихся на востоке дивизий». Далее он пояснял: «Фронт от Черного моря до Ледовитого океана был слишком велик для того, чтобы мы могли создать на нем прочную оборону… Соотношение сил позволяло Советам, в случае, если бы мы ограничились чистой обороной, проводить наступление на различных участках Восточного фронта превосходящими силами и прорывать наш фронт».
Во что выливается оборона на широком фронте против превосходящих сил противника, неплохо описано также в документе, подготовленном по итогам зимних сражений штабом 18-й германской армии: «Мы в отношении численности слишком слабы и должны вести бои на слишком больших пространствах. К тому же мы не можем отдохнуть. В то время как русские дивизии перед наступлением месяцами занимаются боевой подготовкой, пополняются и часто сменяются, наши дивизии беспрерывно день и ночь находятся в напряжении на позициях… наша линия обороны на востоке не имеет глубины и командование не располагает достаточными местными резервами… Вследствие слабости нашего фронта противник большей частью быстро достигал глубокого прорыва. Это вынуждало к дальнейшему ведению боев на местности, в которой не имелось системы оборонительных сооружений».
В таком контексте наступательность германских планов на лето 1943 года, как ни парадоксально, преследовала вполне оборонительную задачу ― собственными ударами нанести Красной Армии такие тяжелые потери, которые на значительное время подорвут ее наступательные возможности.
Да, существовала альтернативная жесткой обороне или наступательным действиям с оборонительными целями стратегия: эластичная оборона с оставлением наиболее опасных участков для сокращения линии фронта и уплотнения порядков. Такой метод позволил германскому командованию в первые месяцы 1943 года остановить дальнейший развал фронта. Отступившие с Кавказа немецкие войска заняли надежные позиции на Миусе и Тамани, ушедшие со Ржевского выступа ― прикрыли оголившийся южный фланг группы войск «Центр», оставившие Демянский мешок ― уплотнили оборону группы войск «Север». Однако весной-летом 1943 года предложения следовать такому варианту действий наталкивались на неприятие самого Гитлера, придававшего особое значение сохранению ряда позиций, среди которых контроль над Донбассом и прорванное, но еще не полностью ликвидированное кольцо блокады Ленинграда. Впрочем, отступление с тех или иных опасных участков для уплотнения обороны могло быть лишь временной мерой, особенно на советско-германском фронте, который, как его ни сокращай, всё равно оставался очень широким. Да и организованное отступление со сдерживанием вражеского натиска ― отнюдь не легкое и не безопасное дело.
Не станем вдаваться в перипетии боевых действий июля — августа 1943 года и главного сражения этого периода ― великой Орловско-Курской битвы, разбирать удачные решения и просчеты наших военачальников и вражеских. Укажем лишь самый важный для нашей темы итог: тогда враг нанес советским войскам очень высокие потери, но главной своей цели не добился. Да, у нас тоже далеко не всё пошло, как задумывалось, однако использованные для подготовки к боям три месяца стратегической паузы, мощнейший стратегический резерв и развертывание уже в июле собственных наступательных операций на Орловском выступе и в Донбассе помешали противнику добиться глубоких прорывов и окружений, сопоставимых по масштабу с гигантскими котлами 1941–1942 годов, когда окружались сотни тысяч наших бойцов и командиров.
Наступательный потенциал Красной Армии не был подорван, и к осени ее силы на фронте от Велижа до Таганрога двинулись на запад, тесня гитлеровцев и их союзников, а уже на исходе сентября вышли на широком фронте к Днепру. Пользуясь тем, что противник еще не везде успел отойти за Днепр, и западный берег еще оборонялся только местами, советские войска захватили целый ряд плацдармов. Их расширение затянулось до конца года, однако уже сам факт форсирования Днепра во множестве мест обрушил планы германского командования организовать жесткую оборону с опорой на такую мощную водную преграду.
Да, наступление давалось советским войскам нелегко и с очень высокими потерями, к тому же результативность его была очень неравномерной: если на юго-западном продвижение вглубь Украины шло почти без пауз, то на западном направлении наши армии увязли в позиционных сражениях на востоке Белоруссии. А на северо-западе советское командование еще только готовило планы операций по окончательному снятию блокады Ленинграда и прорыву в Прибалтику.
Потери Красной Армии всё еще оставались намного выше потерь вермахта. Однако численность советских сухопутных войск (с учетом воздушно-десантных) на фронтах, несмотря на тяжелейшие потери, снизилась за второе полугодие 1943 года не очень сильно и к новому году составляла 5,568 миллиона человек, и в резерве Ставки числилось еще 419 тысяч. А вот группировка германских сухопутных сил на Восточном фронте уже к октябрю просела ниже 2,6 миллиона человек и затем до января колебалась около этого уровня.
С другой стороны, нельзя не отметить, что даже на юго-западе германское отступление оставалось вполне организованным и не скатывалось в бегство, и гитлеровцы не только наносили тяжелый урон нашим войскам, но еще остервенело уничтожали на оставляемых землях всё необходимое для жизни и вывозили с них то, до чего только успевали дотянуться. Одним из приоритетов уничтожения стала дорожно-транспортная инфраструктура. Конечно, уничтожить ее всю немцы не могли, но ту же железнодорожную сеть они повредили настолько, чтобы заметно сузить возможности обеспечения войск всем необходимым. А всем необходимым ― это в том числе и пополнением. В складывавшихся условиях бесперебойный подвоз маршевых подразделений в достаточном объеме был всё более затруднительным, так что данное командованию войск право призывать военнообязанных на местах стало очень значимым подспорьем.
Конечно, такой способ пополнения войск личным составом имел свои недостатки и издержки. Проследить, насколько ответственно командование на местах подходит к правильному проведению мобилизации с освобождаемых территорий, особенно в условиях быстрого продвижения вперед, было не так-то просто, что создавало возможности для нарушений и злоупотреблений, среди которых и отправка новобранцев не на обучение в запасные полки, а сразу в боевые части, и проведение мобилизации командирами корпусов, дивизий и даже полков, хотя такое право давалось только военным советам армий и фронтов, и проведение мобилизации в объемах, не сообразующихся с реальными потребностями в пополнении.
Советское командование стремилось устранить эти нарушения. В частности, 15 октября Ставка издала приказ, который запрещал проведение мобилизации командирами дивизий и частей, подтвердив изначально установленный порядок, а также требовал от начальника Главупраформа установить для каждого фронта ограничения на число мобилизованных.
Вообще же о фронтовой мобилизации с освобожденных территорий сложилось немало антисоветских домыслов. Из них особо яркие порождены фантазией украинских и белорусских националистов, как минимум с перестройки стремящихся внушить, будто эта мобилизация задумывалась исключительно с целью извести украинцев и белорусов. На эту главную мысль уже наслаиваются душераздирающие истории про то, как мобилизованных якобы прямо сразу бросали в атаку на ближайшие вражеские позиции, вооружая их черенками от лопат да обломками кирпичей (и не лень же «сталинским палачам» было так себя утруждать и специально ломать кирпичи для тех, кого вроде бы на убой отправляли!), и якобы этих несчастных никто нигде не учитывал, так что невозможно узнать ни общее их число, ни размеры жертв среди них. Перечислять можно долго, не будем углубляться в дебри антисоветского параноидально-шовинистического воображения.
Что действительно было ― так это прикрепившиеся к призванным в рамках фронтовой мобилизации прозвища «чернопиджачники» и «черносвиточники», связанное с тем, что призывались они в своей гражданской одежде. И да, случалось, что даже за время обучения в запасных полках их не успевали обмундировать. Впрочем, нельзя сказать, что проблемы с обмундированием (и то далеко не повсеместные) представляли какую-то отличительную черту именно этих бойцов. Одежда вообще имеет свойство изнашиваться, а уж боевые действия ее не щадят совершенно, и достаточные запасы на складах армий и фронтов могли быть не всегда. Вот и получались ситуации, как с 31-м гвардейским стрелковым корпусом на юге Венгрии в ноябре 1944 года, о бойцах которого в журнале боевых действий 4-й гвардейской армии можно прочитать такие строки: «Обмундирование рядового, сержантского и офицерского состава было разношерстное: значительная часть личного состава одета в обмундирование противника; значительное количество бойцов и даже офицеров не имело погон, форменных пуговиц, звездочек и др. знаков различия». А ведь в том корпусе по определению не могло быть недавно призванных с освобожденных территорий ― он уже несколько месяцев находился вообще за пределами СССР.
А в целом какого-то принципиального различия между бойцами, призванными с освобожденных территорий в порядке фронтовой мобилизации, и бойцами, прибывавшими на фронт из внутренних военных округов в составе маршевых подразделений по нарядам Главупраформа, не существовало. И те, и другие были красноармейцами с одинаковыми правами и обязанностями. И вполне могли в запасном стрелковом полку N-й армии пристойно обучить и экипировать, а в запасной бригаде R-го военного округа за пару дней собрать из новобранцев маршевую роту и без всякого обучения посадить в следующий на фронт эшелон. Многое зависело от ответственности облеченных полномочиями людей на местах.
Если же вернуться от частностей к главному, то мобилизация с освобожденных территорий позволяла советским войскам быстро пополняться и поддерживать высокие темпы наступления. О том, какое значение она приобрела к 1944 году, свидетельствуют следующие цифры: если маршевого пополнения в состав действующей армии за январь — март было влито менее 260 тысяч человек, то мобилизовано на освобожденной территории 1,2 миллиона. Особенно велика разница была на юго-западном направлении, где советские войска в тот период наиболее быстро и глубоко продвигались: действующие там четыре Украинских фронта и Отдельная Приморская армия получили всего 60,4 тысячи человек маршевого пополнения, а мобилизовали 766,3 тысячи.
Крупнейшим же недостатком практики фронтовой мобилизации была ее зависимость от продвижения войск. Если войска продвигались и освобождали территории, то они могли восполнять потери, призывая людей на местах; а вот если увязали, то начинали зависеть от централизованного маршевого пополнения, объемы которого далеко не всегда оказывались достаточными.
Конечно, имелись и другие проблемы. Так, в докладе военного совета 3-го Украинского фронта от 2 мая 1944 года говорилось: «Пополнение, которое влито в войска, в основной массе составляют мобилизованные на освобожденной территории… Естественно, что это пополнение пошло на воссоздание стрелковых рот, т. е. составляет главным образом атакующую силу пехоты. Эти люди находились на территории, захваченной противником, более 2,5 лет и требуют сейчас большой работы над собой по воспитанию, обучению и сколачиванию… Необходимо укрепить его [пополнение] внедрением в части уже испытанных и закаленных в бою людей. Учитывая, что поступление в строй вернувшихся из госпиталей после ранения происходит медленно, есть крайняя необходимость укрепить пехоту пополнением за счет центра».
Также нельзя не отметить, что освобожденные территории освобожденным территориям рознь, и, скажем, если с украинцами и белорусами языковой проблемы не возникало (во всяком случае, остро и массово), то вот с молдаванами — иное дело: из 237 тысяч мобилизованных на территории Молдавии почти 183 тысячи человек не владели русским языком.
Вместе с тем, говоря о разных трудностях, упущениях, недостатках подготовки личного состава в Красной Армии, не следует забывать, что и противник вообще-то слабел не только количественно, но и качественно. И, несмотря на то, что в германской армии резерва новобранцев готовили по четыре-шесть месяцев, они были не ровней матерым солдатам 1941 года. Кто общался с ветеранами, наверное, слышал от них, что в 1944 году «немец не тот пошел».
И это расхожее суждение подтверждается германскими документами. Так, военный историк Алексей Исаев в своей работе «Котел Хубе. Проскуровско-Черновицкая операция 1944 года» приводит слова начальника штаба германской 4-й танковой армии Фридриха Фангора, объяснявшего быстрое падение боеспособности нескольких свежих пехотных дивизий: «Дивизии состоят преимущественно из восемнадцатилетних. Едва начав свое обучение, они оказались втянуты в бои большого масштаба с крупными силами танков противника. При всем желании молодежь не могла этого выдержать ни физически, ни духовно… Сегодня эти солдаты находятся в состоянии апатии и полностью истощены».
В целом к лету 1944 года Красная Армия в почти непрерывной серии операций, шедших без малого год, освободила большую часть оккупированной гитлеровцами и их союзниками советской земли и значительно ослабила противника: к апрелю численность германских сухопутных войск на Восточном фронте упала до 2,25 миллиона человек. Трамплином для такого продолжительного броска послужили победы, одержанные в июле — августе 1943 года. Они были завоеваны великой кровью, однако, благодаря беспрецедентному по масштабу стратегическому резерву, Красная Армия к осени не выдохлась, а начала теснить противника, сорвав его планы закрепиться на линии Восточного вала. Затем, во многом благодаря интенсивной мобилизации военнообязанных с освобожденных территорий, Красная Армия на юго-западном направлении продвинулась далеко за Днепр и достигла Карпат и Румынии.
(Окончание следует.)
