Красная Армия глазами врага. Часть IV: На пути к Берлину

Если до июня 1941 года Советский Союз и его вооруженные силы были для противника «большой неизвестной величиной», то два с половиной года войны предоставили немцам много возможностей для составления вполне цельной картины. Что хорошо видно по германским документам рубежа 1943–1944 годов.

Так, в январе 1944 года полковник германских сухопутных войск Эрнст Нобис на курсах штабных офицеров при Высшей офицерской школе Финляндии прочитал лекции о Красной Армии. В этих лекциях вполне отразилось общее представление о советских войсках, сложившееся к тому времени у нацистов. Во многом Нобис просто воспроизводил те тезисы, которые мы уже видели в германских документах, цитировавшихся нами в предыдущей статье данного цикла. Поэтому мы сосредоточимся на общих суждениях об организации и военном искусстве красноармейцев, а из частностей приведем лишь те, которые содержат новизну.

Нобис указывал, что для крупных советских наступательных операций характерны: «Участие крупных танковых подразделений с непрерывно нарастающей силой; наличие большой пробивной силы артиллерии, минометов и ракетных орудий и их сосредоточенность; массовое участие пехоты во взаимодействии с танками и авиацией».

Отмечая важность своевременного выявления подготовки советского наступления и сложность этой задачи, немецкий полковник особо подчеркивал умение советского командования создавать у противника ложное представление о своих планах: «Но русские также мастера дезинформировать. Они ложными сосредоточениями отвлекают наше внимание оттуда, где действительно собираются наступать, и заставляют готовить наши резервы в совершенно ненужных направлениях… [Своим] Войскам дают ложные сведения о предстоящем наступлении, чтобы пленные и перебежчики вводили нас в заблуждение… Во время разведки… оставляют ложные приказы и карты».

Отдельно Нобис уделил внимание склонности советского командования прощупывать фронт противника при помощи разведки боем, проводимой частями размером до полка. По его словам, такая разведка устраивалась в виде «несистематических, распределенных на длительный промежуток времени и потому не обращающих на себя внимание действий».

Также немецкий полковник предостерегал, что «при выборе места прорыва русские ищут и находят с удивительной точностью стыки и те места на фронте, которые заняты уставшими войсками или небольшими гарнизонами». Отметим, что ранее, осенью 1943 года, на данный момент обратил внимание сам Гитлер в одном из своих приказов: «Опыт подтверждает, что противник всегда стремится прорвать нашу оборону главным образом на стыках… Это ему часто удается и всегда требуется очень продолжительное время для ликвидации подобных прорывов или вклинений. Основная причина этого кроется в том, что сосед очень любезно предоставляет другому очистку занятой территории».

В общем же относительно управления советскими войсками Нобисом делался вывод, что «продолжающееся совершенствование русского военного командования усиливает наступательную мощь русских», хотя на тактическом уровне сохранялись такие недостатки, как всё еще «совершенно недостаточное взаимодействие между родами войск» и нехватка гибкости, выражавшаяся, в частности, в следующем: «Если первая атака не удается, через некоторое время она повторяется (чаще на следующий день) теми же методами, с тех же исходных позиций и даже в тех же местах». При этом сами по себе рода войск получили весьма высокие оценки, особенно артиллерия и бронетанковые силы.

О советской артиллерии немецкий полковник говорил финским офицерам следующее: «Русским удалось не только возместить потери материальной части с начала войны, но и значительно превысить состояние 1941 года. Кроме того, сравнение с началом войны показывает, что теперь артиллерия русских действует более эффективно… Русские научились создавать эффективный огневой вал… Артиллерийская разведка также улучшилась. Снова стали применять свето- и звукометрические [методы] разведки».

Основной недостаток в действиях советской артиллерии, по оценке Нобиса, опять-таки относился к области взаимодействия родов войск: «До настоящего времени вызывает трудности выполнение отдельных заявок наступающих частей». Вместе с тем в лекциях прозвучало предостережение, что «русская артиллерия стремится ликвидировать свои недостатки, и особенно в вопросе взаимодействия с пехотой и танками».

Говоря о механизированных войсках, Нобис кратко описал основные изменения в их организации за время войны и сделал следующие основные выводы: «С продолжением восточной войны противник… создал новые бронетанковые силы как главный род войск для решения оперативных задач… Русские танкисты технически хорошо подготовлены. Ясно наблюдается стремление держать танковые части на уровне современного развития. Командование [этих частей] проявляет большую способность и смелую решительность».

Что касается советской пехоты, то немецкий полковник по большей части перечислил те качества, которые уже были описаны в документах прошлых лет войны, отметив при этом, что привычной практикой наших пехотинцев стало применение штурмовых групп: «Для поддерживания наступления часто создаются отдельные ударные подразделения, вооруженные автоматами и ручными гранатами, в состав которых входят саперы и отдельные танки. Их действия оказывались особенно эффективными на плохо просматриваемой и лесистой местности».

Наконец, Нобис обращал внимание финских офицеров на усиление советской авиации: «В больших наступлениях последнего времени применялись большие массы самолетов, доходящие до многих сотен машин… Подразделения авиации дальнего действия… используются в большинстве случаев для налетов против сравнительно близко к фронту расположенных объектов… Следует также отметить… хорошее взаимодействие между наземными и воздушными силами».

В целом полковник Нобис утверждал, что «Красная Армия является самым сильным нашим противником». Основными источниками ее мощи он называл «численное превосходство, упорство в боевой подготовке, в создании вооружения и подготовке руководящих кадров». Несмотря на всё это, немецкий полковник далее заверял, что «всё же во всех происходящих суровых событиях ясно видно, что [как] немецкий солдат вместе с финскими братьями по оружию, так и немецкое руководство во всех отношениях стоят впереди русского и советского». Отметим, что в данном заявлении явно прослеживается уже даже не высокомерие, а просто попытка как-то обнадежить себя и союзников. Подобные заклинания вообще в 1944 году стали обычным делом для обращений германского командования к собственным войскам или к союзным странам.

В первом квартале 1944 года боевые действия продолжали наиболее динамично развиваться на южном крыле советско-германского фронта. На северо-западе отброшенные от Ленинграда германские войска смогли закрепиться на рубеже Нарвы, Чудского озера и на подступах к Пскову и Острову. В центре попытки советских войск продвинуться вглубь Белоруссии увязли в позиционном побоище. На юге же фронты Красной Армии каскадом масштабных наступательных операций последовательно окружили или поставили под угрозу окружения несколько крупных германских группировок. Противник там был вынужден раз за разом отступать, оставляя за собой массу вооружения и техники.

В ходе операций на юге советские войска освободили большую часть Правобережной Украины, начали освобождение Молдавии и вступили на территорию Румынии. Причем фактически советское наступление на южном направлении длилось аж с лета 1943 года с минимальными паузами между операциями или вовсе без них, по территории, на которой противник перед своим отходом стремился разрушить всю инфраструктуру. В 1944 же году нашим войскам пришлось преодолевать не только вражеское сопротивление, но и распутицу, вызванную ранней, чуть не в январе начавшейся оттепелью. Впечатление, произведенное на противника этим натиском, лучше всего передают слова, которые, согласно мемуарам Манштейна, Гитлер сказал в середине февраля начальнику штаба сухопутных войск генерал-полковнику Курту Цейтцлеру: «Когда-нибудь же русские перестанут наступать! С июля прошлого года они непрерывно ведут наступление. Долго это не может продолжаться». Но продвижение советских фронтов остановилось только в апреле, и при том было понятно, что остановка эта временная: войска получат пополнение живой силой и техникой, подтянутся тылы и перебазируется авиация, высохнет весенняя грязь — и летом последуют новые операции.

Ярким завершением зимне-весенней кампании и одновременно прологом к летне-осенней кампании 1944 года стала операция по освобождению Крыма, увенчавшаяся разгромом германской 17-й армии. При этом, хотя гитлеровцам и удалось эвакуировать значительную часть личного состава этой армии в Румынию, эвакуированные представляли собой не войска, а беспорядочное скопище раздавленных поражением людей. Плененные же при освобождении Крыма вражеские офицеры на допросах делились своими сильными впечатлениями от действий советских войск.

Так, командир 73-й пехотной дивизии генерал-лейтенант Герман Бёме признавался, что «был поражен силой удара, нанесенного Красной Армией по немецко-румынским войскам в Крыму, а также стремительностью прорыва русскими немецких оборонительных рубежей в районе Перекопа и Сиваша» и сокрушался, что «у русских огромное количество артиллерийского вооружения, которое по своим боевым качествам превосходит немецкое». Особо выделяли роль советской артиллерии и многие младшие офицеры. К примеру, лейтенант Вильгельм Шмидт из 121-го пехотного полка 50-й пехотной дивизии рассказывал: «Надежды офицеров на возможность ведения длительной обороны Крыма основывались на преувеличенной оценке своей артиллерии. Превосходство русской артиллерии оказалось неожиданным». Похожим образом высказался и врач из 50-го пехотного полка 111-й пехотной дивизии капитан Рудольф Рутенштейнер: «Командование надеялось измотать русских в длительной позиционной войне и не предусмотрело возможности столь мощного артнаступления русских и использования массированных ударов авиации».

Некоторые пленные давали более разносторонние отзывы о действиях советских войск. Например, по мнению полковника Мессингера из 336-й пехотной дивизии, «большое значение в прорыве линии обороны в северном Крыму и в районе Севастополя имело абсолютное превосходство русской артиллерии и авиации, знание системы обороны, наблюдательных пунктов и огневых позиций, путей подхода резервов». Он отметил, что «хорошо используются русскими РС, метательные аппараты и минометы», а «в районе Севастополя авиация массированными налетами причинила немецкой армии много неприятностей». Вместе с тем он поделился и мнением о недостатках в действиях советских войск: «Во время артнаступления русская артиллерия не уделяла достаточного внимания на подавление огня немецкой артиллерии… Русская пехота очень чувствительна к артогню и подготовка ее низкая».

Схожие с Мессингером выводы сделал и майор Герхард Тешлер, командир 122-го пехотного полка 50-й пехотной дивизии: «Высшие штабы Красной Армии приобрели большой опыт и хорошо руководят операциями. Недостаток пехоты заключается в том, что она не использует первого успеха и иногда пропускает удобные моменты для продвижения вперед. Отчасти это происходит из-за недостаточной инициативы командиров низовых подразделений. Артиллерия часто расходует боеприпасы неэкономно, ведя бесприцельный огонь. Штурмовая авиация производит большое моральное воздействие, но ущерба войскам приносит мало. Лучше действует бомбардировочная авиация».

Капитан Альфред Эйсерт из 213-го пехотного полка 73-й пехотной дивизии рассказал, что «среди офицеров с большим уважением отзываются о высшем советском командовании». В свою очередь, командир 289-го пехотного полка 98-й пехотной дивизии подполковник Конрад Геттек подчеркивал профессионализм советской войсковой разведки и умение советского командования находить слабые места в построении противника. Он упомянул, что из-за невысокой устойчивости румынских войск германское командование старалось не давать им значительных участков фронта, а предпочитало подчинять их германским соединениям, отводя румынам небольшие участки в промежутках между германскими частями. Однако «русская разведка своей хорошей деятельностью всегда нащупывала стыки румынских частей, и удар русских войск наносился по этому слабому участку обороны».

Лето 1944 года ознаменовалось поистине сокрушительными ударами Красной Армии. Результат Белорусской, Львовско-Сандомирской и Ясско-Кишиневской операций вполне емко передал генерал пехоты Курт фон Типпельскирх, озаглавивший 10-ю главу своего труда «История Второй мировой войны» формулировкой: «Крушение немецкого фронта на Востоке летом 1944 года». Одним из последствий этих операций стало пленение сотен тысяч вражеских солдат и офицеров, чьи свидетельства представляют ценнейший источник по нашей теме. Рассмотрим показания пленных, захваченных войсками 3-го Украинского фронта в Ясско-Кишиневской операции — одном из самых молниеносных разгромов врага в истории.

В этих показаниях пленные гитлеровцы отмечали искусное умение советского командования планировать и готовить операции. Скрывая наступательные приготовления и создавая у противника ложные представления о намерениях, наше командование одновременно находило наиболее выгодные направления ударов. По словам командира 282-й пехотной дивизии генерал-майора Германа Френкинга, «первой и наиболее значительной причиной разгрома войск 6-й армии является исключительно умелое введение в заблуждение германского командования относительно истинных намерений русских». Начальник разведотдела III армейского корпуса майор Хаммер признавался: «Немецкие разведорганы исключали возможность крупных наступательных операций 3-го Украинского фронта. Ожидали лишь атаки местного значения, отвлекающего характера». Заметим, что и со стороны 2-го Украинского фронта нацисты не ожидали каких-либо операций стратегического масштаба. Здесь весьма показательна оценка обстановки, сделанная командованием германской 6-й армии буквально накануне наступления, 19 августа 1944 года: «Возможно, что-то заварится на нашем правом фланге». Также показательны и слова командира 302-й пехотной дивизии генерал-майора Эриха фон Богена: «Русское наступление было проведено мастерски. В течение первых трех дней я как командир дивизии совершенно не предполагал, что русские задумали окружить нас… Замыслы русского командования не разгадал не только я — не разгадало их и командование XXX армейского корпуса, ровно как и командир (так в документе. — Ф. П.) 6-й армии».

Примечательны и отзывы немецких пленных о советской пехоте. Так, капитан Лавиш из 579-го пехотного полка 306-й пехотной дивизии указывал: «По действиям русской пехоты было видно, что это хорошо обученные и тренированные части». «Я поражаюсь легкостью, с которой русская пехота преодолевала проволочные заграждения», — отмечал унтер-офицер Бройцек из 87-го пехотного полка 15-й пехотной дивизии. А начальник штаба 9-й пехотной дивизии майор Азимонту свидетельствовал: «Бросается в глаза резкое увеличение автоматического оружия и количество снайперов… Русская пехота научилась хорошо использовать поддержку своей артиллерии».

Эти отзывы заметно отличаются от вражеских оценок советской пехоты в других сражениях и хорошо показывают, что на 2-м и 3-м Украинских фронтах времени зря не теряли и длившуюся с конца апреля 1944 года оперативную паузу использовали в том числе для боевой учебы. Результатом стала не только хорошая подготовка пехотинцев, но и отлаженное взаимодействие между родами войск, о котором пленные также немало говорили. К примеру, германский офицер связи при румынской 15-й пехотной дивизии майор Венд заявил: «Что меня особенно поражает в русском наступлении, это его стремительность и полное взаимодействие между артиллерией, авиацией и пехотой. Пехота шла сразу за огневым валом, а авиация бомбила наши позиции, тылы и пути отхода, не давая сосредоточиться и организовать отпор». «Хорошо работала артиллерия во взаимодействии с авиацией. Огонь был чрезвычайно массированный и согласованный. Многое решала быстрота, с которой был осуществлен маневр на окружение», — констатировал командир 9-го артполка 9-й пехотной дивизии полковник Гельмут Бальтазар.

Сражения лета 1944 года поставили перед германским военным руководством сложнейшую задачу восстановления изрубленного советскими ударами Восточного фронта.

Немцы при этом продолжали анализировать организацию, тактику и оперативное искусство Красной Армии. Подготовленный в середине ноября 1944 года германским Отделом иностранных армий «Востока» разведывательный бюллетень, посвященный новым данным о тактике Красной Армии, зафиксировал весьма важное изменение в советской артиллерии: «Русские стремятся заменить практикуемую ранее 80–100-минутную артподготовку мощными, короткими огневыми налетами с большей насыщенностью огня и хорошей прицельностью. Благодаря этому исключается возможность принятия мер имеющимися резервами, что можно было сделать при длительной артподготовке. Русские считают, что наибольший успех достигается при огневом налете в 15–20 минут с участием большого количества орудий на прямой наводке».

Относительно советской наступательной тактики в целом в германском бюллетене был сделан такой вывод: «Имея превосходство в матчасти, противник стремится достичь первоначального успеха не вклинением в нашу оборону на широком участке фронта, а стремительным, глубоким прорывом», осуществляемым «большими силами, сосредоточенными на узком участке фронта».

Германский документ содержал и весьма подробные сведения о разных аспектах тактики советской пехоты — например, о типовом составе штурмовых групп или о средствах усиления, придаваемых наносящим главный удар стрелковым батальонам. Отдельно рассматривалась роль рот автоматчиков в стрелковых полках. Не вполне очевидно, почему именно в ноябре 1944 года немецкие авторы начали уделять такое внимание этим подразделениям, история которых велась еще с приказа наркома обороны СССР от 12 октября 1941 года о введении роты автоматчиков в штат стрелкового полка. Можно лишь высказать осторожное предположение, что немцы как раз в 1944 году начали вводить и у себя в пехоте подразделения, почти полностью вооруженные автоматическим оружием, и потому обращались к советскому опыту.

Представления об образе действий советских войск содержались не только в специальных документах верховного командования, но и в тактических инструкциях германских командиров и штабов разных уровней для своих частей. К примеру, весьма примечательно инструктивное указание № 7, подготовленное в начале января 1945 года оперативным отделом штаба 6-й народно-гренадерской дивизии, оборонявшейся тогда на Висле.

Важнейший момент, оговариваемый в данном документе, — внимание советского командования к авиаподдержке наступающих войск: «Начало большого наступления противника будет зависеть от состояния погоды, то есть когда погода будет ясная, что сделает возможным ввести в действие авиацию… Следует считаться с тем, что крупные воздушные силы будут действовать в глубине наших позиций, особенно по нашим артиллерийским огневым позициям, по позициям тяжелого оружия, а также по командным пунктам, резервам и по линиям коммуникаций».

Впрочем, штабисты 6-й народно-гренадерской дивизии предостерегали, что нелетная погода отнюдь не дает повода расслабляться: «Однако следует считаться и с внезапностью, то есть можно ожидать начало наступления ночью, при освещении облаков прожекторами или при тумане».

Также в немецком указании сообщалось о таком часто применяемом советскими войсками приеме, как ложный перенос огня артиллерии вглубь, совершаемом для побуждения частей на передовой покинуть укрытия, после чего огонь снова переносился на передний край: «При таком ложном перенесении огня следует считаться с дальнейшими попытками обмануть нас: ложные атаки, ложный дымопуск, выставление чучел и т. п.». Тут, правда, надо оговорить, что сведения эти были несколько устаревшими: к 1945 году от приема ложного переноса огня у нас фактически отказались и вообще старались сократить срок артподготовки.

Упоминали штабисты 6-й народно-гренадерской дивизии и о стремлении советского командования поддерживать наступающую пехоту массой техники: «Первая волна неприятельской атаки будет предположительно поддержана идущими впереди танками и орудиями сопровождения (ПТО), находящимися от них на расстоянии 400–600 метров».

Также инструкция подчеркивала нацеленность советских ударов на быстрое продвижение вперед: «Можно предполагать, что атакующий не задержится на первой линии окопов и что волна атаки тотчас же будет перенесена в глубину… Наши опорные и узловые позиции противник будет стремиться взять прежде всего обходом и охватом при слабых фронтальных атаках».

Скажем сразу, что эти указания так и не помогли 6-й народно-гренадерской дивизии, которая была сметена лавиной Висло-Одерской операции. В результате этой операции, напомним, советские войска преодолели более 500 километров всего за 23 дня и к началу февраля заняли плацдармы на Одере менее чем в сотне километров от Берлина.

В последние месяцы войны советские офицеры, допрашивая пленных, целенаправленно интересовались их мнением об особенностях последних наступательных операций Красной Армии. И ответы пленных содержали на этот счет много общего.

Так, командир 402-й запасной дивизии Зигмунд фон Шпайниц на допросе 18 марта 1945 года назвал следующие черты последних советских наступательных операций:

«1. Скрытность в переброске и сосредоточении крупных воинских соединений всех родов, умелая маскировка войск…

2. Гибкость и, я сказал бы, маневренность русского командования в руководстве и проведении операций на всех ее этапах.

3. Умелое взаимодействие различных родов войск, и в первую очередь артиллерии и пехоты.

4. Применение в каждой крупной наступательной операции каких-либо новых тактических приемов».

Также Шпайниц признавал «исключительное мастерство в концентрации в короткие сроки больших масс артиллерии и умелое массирование артогня, а также гибкое маневрирование им». Отмечал он и «отличную материальную часть русских войск», в частности, «насыщенность пехоты автоматическим оружием».

Плененный на исходе Берлинской операции командующий войсками охраны тыла 9-й армии генерал-лейтенант Фридрих Бернгард подчеркивал «мастерское, искусное и очень маневренное руководство русских армий… необычайное искусство русских в выявлении слабых мест в нашей обороне и в выборе направлений главных ударов».

Высоко отзывался о советском командовании и командующий LVI танковым корпусом и последний комендант Берлина генерал Гельмут Вейдлинг: «Исключительно маневренное руководство войсками, операции русских войск характеризуются ясностью замыслов, целеустремленностью и настойчивостью в осуществлении этих планов. Я должен отметить, что русские за время войны далеко шагнули вперед в тактическом смысле». Вейдлинг также отмечал способность советского командования к концентрации сил, «в первую очередь танковых и артиллерийских масс», и «достижение моментов внезапности даже в случаях, когда наше командование располагает данными о предстоящем русском наступлении и ожидает это наступление».

Тема восприятия немцами Красной Армии в ходе Великой Отечественной войны очень широка, и в формате газетных статей невозможно охватить ее целиком — для этого понадобился бы не один десяток толстых книг. Мы хотели лишь дать читателю общее представление об изначальном восприятии врагом нашей армии и о более чем стремительной эволюции этого восприятия. Подводя черту под нашим исследованием, необходимо сказать, что по итогам войны Красная Армия запомнилась врагу как сила, раз за разом превосходившая его ожидания. При этом по вражеским наблюдениям хорошо прослеживается один очень важный для понимания нашей силы момент — а именно то, что Красная Армия на протяжении всей войны продолжала учиться, стремилась к освоению новых методов и форм ведения боевых действий, а также к развитию и совершенствованию уже освоенных. И в этом была одна из важнейших составляющих нашей победы, потому что в таких войнах, как Великая Отечественная, могут побеждать только армии, которые постоянно учатся и не позволяют себе успокоиться в убежденности, что всё уже умеют.